Осень прежнего мира, стр. 92
Ользан вздохнул, и прочёл несколько раз Мантру Сосредоточения. Затем, поколебавшись лишь миг, принялся раз за разом произносить ту фразу, что некогда прочёл на обрывке книги, рядом со строками о семи цветах.
Будь что будет.
Бревин первым заметил, что стало светлее и вскочил на ноги. Ользана, сидящего на холме, окутывал светящийся ореол — словно сам художник разогрелся так, что начал светиться.
— Унэн! — крикнул Бревин и монах, оглянувшись, пустился следом.
Когда они подбежали к холмику, невозможно было смотреть в сторону Ользана без боли в глазах. Трава, однако, не сгорала вокруг художника — наоборот, она на глазах росла, наливалась цветом, становилась всё гуще.
Неожиданно спираль на жезле, виток за витком, начала наливаться свечением. Унэн первым сообразил, что это означает. Он схватил горячий, обжигающий жезл и что было силы толкнул шантирца в грудь.
— Ложись! — крикнул он.
Над Ользаном возник ярко-белый вихрь. Схожий с тем, что им уже доводилось увидеть. Через мгновение очертания человека, сидящего под вихрем, расплылись, потекли, втянулись внутрь воронки. Вихрь рывком поднялся вверх и, растёкшись в вышине сложным геометрическим узором, исчез с оглушительным хлопком.
Только спустя несколько минут у Бревина с Унэном перестали плясать перед глазами чёрные пятна.
Холм, на котором был Ользан, густо порос травой. Более того, там успела появиться, вырасти и зацвести небольшая дикая яблоня.
— Откуда здесь взяться яблоне? — недоумевал шантирец. — Не может этого быть!
— Я-то думал, что ты уже ничему не удивишься, — заметил Унэн, глядя на жезл. Все витки спирали ярко и ровно светились. — Однако, — покачал он головой. — Не хотел бы я встать у него поперёк дороги…
— И что мы теперь будем делать? — требовательно спросил Бревин.
Унэн долго молчал, глядя в небеса.
— Ждать, — было ответом. — То, что случится, от нас уже не зависит.
XXXVII
Ользан осознал, что стоит где-то посреди необъятного лабиринта — со стенами из мрака, покрытыми отваливающейся, переливающейся многими цветами тканью.
Только в этот раз это был не сон. Впрочем, откуда знать? То, что произошло за последние несколько часов, больше всего походило на сон. Причём, на сон кошмарный.
Куда теперь? Пол был испещрён надписями. Они тянулись пунктиром в разные стороны; многочисленные повороты виднелись повсюду — полумрак был жутковатым, неверным, скрывающим всё, кроме отдельных очертаний.
Он прислушался. Где-то капала вода. Иногда ему чудились звуки, напоминавшие лёгкий вздох; изредка до ушей доносилось странное поскрипывание. Неуютное место. Если это вообще можно было называть местом.
Ользан двинулся в сторону, в которую некогда пошёл во сне. Как и во сне, вскоре у стен стали появляться полки. Они уходили на недосягаемую высоту и все были уставлены книгами. Сняв одну, Ользан не смог прочесть ни строчки: буквы становились невидимыми там, куда падал его взгляд. Из щелей между книг потянуло ледяным холодом.
Дорога становилась всё уже. В конце концов, когда перемещение давалось лишь с большим трудом, очертания двери показались впереди. Странная это была дверь — она словно бы висела в пустом пространстве, и всё же тьма над ней была непроницаема, как камень.
Он знал, что увидит за дверью.
И открыл её.
Ользан долго всматривался в своё собственное, распадающееся и обезображенное лицо и подумал, что каждый шаг его был в чём-то смертью. Становясь лучше, человек хоронит того себя, что был хуже. Взрослея, погребает свою молодость. Приобретая новое, теряет того, кто этого не имел.
Или не теряет?
В тот раз он кинулся было на труп, но тот становился сильнее с каждым ударом — и он, во сне, бежал. Сейчас же, глядя с состраданием на останки, оживлённые неведомой силой, Ользан ощутил только усталость.
И не пошевелился, когда скрюченные руки опустились ему на горло.
Впрочем, ему показалось, что опустились. Ибо стоило покойнику шагнуть вперёд, как выглядеть он стал гораздо лучше. Шаг вперёд — и Ользан стоял нос к носу с самим собой. Выражение лица двойника было ему знакомым… где-то он его видел. Неожиданно двойник в ужасе вскрикнул и опрометью бросился бежать.
Захлопнув дверь.
Не с той стороны, с которой ей полагалось захлопнуться.
Ользан ощутил, что понимание подходит к нему. Обернувшись, он увидел узкую лестницу, вздымавшуюся куда-то вверх — и едва заметное пятнышко света высоко вверху.
Последний раз обернувшись на закрытую дверь, он начал восхождение.
— Войска, — сообщил Бревин, отлучившись на минуту. — Идут с севера. Дядя, судя по всему, не лгал. Видать, искать нас будут. И ещё: мне показалось, что я заметил среди них этих… в ошейниках…
— Мирацу, — подсказал монах.
— Их самых. И ещё какая-то нечисть, — юношу передёрнуло. — Если бы я знал, что всё так кончится…
Монах опустил голову, не ответив.
Прошли века, прежде чем крупица света выросла, приблизилась и превратилась в окно. Висящее в пространстве. Ользан заглянул внутрь и вновь поразился.
То, что виднелось позади окна, находилось, несомненно, где-то глубоко под землёй. Если, конечно, вообще где-то находилось.
Это был вытесанный в толще камня зал, высокий и мрачный. Множество дверей было в стенах; у дальней стены было возвышение. Алтарь? Трибуна? Трудно было судить. Две человеческие фигуры стояли у возвышения, обсуждая что-то. Звуки не доходили до Ользана.
Затем один из них оглянулся и юноша узнал его. Вновь холодок пробежал внутри его груди. Это был Рид, привратник, что некогда вонзил стилет ему в грудь. Снова живой.
Юноша шагнул вперёд и, оглянувшись, понял, что обратного пути нет. Позади была глухая стена.
Пахло здесь пылью и ещё… грозой. Странный запах, необычный для такого места.
Едва он сделал первый шаг, оба человека обернулись в его сторону и замолчали, пристально разглядывая пришельца.
Вторым оказался «посол» Шантира. Он довольно улыбался, и всем своим видом показывал, как доволен он этой встречей.
— Вот мы и встретились, — объявил он и отошёл в сторону. Предмет, похожий на огромный, с голову величиной алмаз, лежал на возвышении, мерцая всеми цветами радуги. У него была слегка каплевидная форма.
— Сколько же раз тебя придётся убивать? — сухо спросил Ользан у привратника и тот довольно засмеялся.
— Тебе надоест, приятель… И потом, ты ведь пришёл принять наши условия?
— Условия? — эхом отозвался художник.
— Условия, — кивнул «посол». — Нам нужен ты, а тебе нужна твоя возлюбленная. Разве это не достойный обмен?
Ользан медленно продолжал приближаться, положив руку на рукоять меча.
— Оставь это, — снисходительно посоветовал высокий «посол». — Здесь тебе это не поможет. Кроме того, выйти отсюда непросто. Ты смог войти — и, следовательно, представляешь собой огромную ценность. Присоединяйся к нам, и твои несчастья закончатся.
Художник подошёл вплотную к двум остальным и уставился на огромный «алмаз».
— Присоединиться? К кому же?
— Ты уже почти догадался. Мы хотим поставить людей на ноги. Поднять их с колен. Сделать их силой, с которой придётся считаться.
— Проводя на них эксперименты?
— Они не имеют значения, — «посол» нетерпеливо взмахнул рукой. — Их воспитали быть серостью, стадом, ничем ни от кого не отличаться. Таких можно приносить в жертву — чтобы стало лучше другим.
— Себя в жертву, конечно же, приносить не стоит?
— Отчего же? — удивился «посол». — Если потребуется, я пожертвую собственной жизнью. Ни минуты не колеблясь.
Ользан понял, что тот искренен и ему стало страшно. Впервые за эту ночь.
— Ты прислал мне три конверта, — произнёс художник неожиданно для себя и его собеседник довольно кивнул.
— Угадал. Если бы ты оказался настолько глуп, что вскрыл бы их, это означало бы, что я ошибся в тебе.