Орион и завоеватель, стр. 14

Голова Александра не доходила и до моего плеча, однако царевич был крепкого сложения: имел широкие плечи, мускулистые руки. Золотая грива волос колечками сбегала к плечам Александра, а в глазах его пылал неукротимый огонь.

– Но других сыновей у него просто нет, – сказал он матери. – Если не считать идиота Арридайоса.

Олимпиада отвечала ему горькой улыбкой:

– Ты забываешь, что совет может выбрать любого. Трон не обязательно перейдет к тебе.

– Но они не посмеют избрать никого, кроме меня!

– Для некоторых ты еще очень молод. – Она пожала плечами. – Они могут избрать Пармениона или…

– Пармениона? Старого пузана? Я убью его!

– Или же они могут назначить регента, – продолжила Олимпиада, словно бы не замечая выходки сына, – который будет руководить тобой до тех пор, пока ты не войдешь в возраст, позволяющий править страной.

– Но я уже взрослый, – настаивал Александр едва не умоляющим тоном. – Я замещал царя во время войны. Чего они ожидают от меня?..

– Предвидения, – отвечала Олимпиада.

– Предвидения? Я должен вещать подобно оракулу?

– Нет, – отвечала она несколько разочарованным тоном. – Предвидения, которое привлекает к царю души воинов. Твоя будущая цель столь грандиозна, что люди должны льнуть к тебе и следовать за тобой всюду, куда бы ты ни повел их.

– О чем ты говоришь? – Александр остановился и взглянул на мать.

– Ты должен повести греков на бой против Персидского царства.

– Клянусь богами, – Александр нахмурился, – Филипп сулит нам битвы с персами уже более десяти лет. И в этом походе я не вижу ни новизны, ни доблести.

Олимпиада жестом указала ему на кресло, стоявшее возле нее. Мелькнули длинные ногти, покрытые красным лаком.

Александр сел.

– Филипп говорит лишь о войне с персами. Ты же покоришь всю Персию. Он пользуется персами для того, чтобы объединить все греческие города под своей властью. А ты объяснишь грекам, что ни один греческий город не может считать себя по-настоящему свободным, пока персы угрожают нам.

– Так мне говорил и Аристотель…

– Конечно же, – отвечала с понимающей улыбкой Олимпиада.

– Но персы сейчас нам не угрожают, – возразил Александр. – Их новый царь пока старается лишь сохранить единство страны и не имеет намерения вторгаться в наши пределы.

– Это ничего не значит. Все помнят рассказы отцов и дедов… и дедов их дедов. Персы неоднократно вторгались в нашу страну. Даже сегодня им принадлежат греческие города Ионии. Мало того, они вмешиваются в нашу политику, поднимая города на междоусобные войны; они разделяют и ослабляют нас. Лишь сокрушив Персидское царство, мы обеспечим мир всем греческим городам, и тем же Афинам.

Александр, раскрыв рот, смотрел на мать и наконец сказал:

– Из тебя вышел бы лучший оратор, чем сам Демосфен.

Олимпиада улыбнулась, погладила сына по золотым кудрям.

– У Филиппа есть армия. У Демосфена есть цель. А у тебя есть то и другое.

– Я покорю Персидское царство. – Александр словно вдыхал густой аромат идеи. – Покорю весь мир!

Все еще улыбаясь, Олимпиада повернулась ко мне:

– Орион, слушай мое повеление.

Я знал, что обязан повиноваться.

– Перед тобой мой сын, – сказала она. – И ты будешь защищать его во все времена и от всех врагов, в том числе и от человека, который считает себя его отцом.

– От Филиппа? – переспросил я.

– И от Филиппа, и от всякого, кто посмеет встать на пути Александра, – сказала мне Олимпиада.

– Понятно.

Она повернулась к Александру, размышлявшему о покорении мира:

– Будь терпелив. Учись этому у одноглазого лиса. Жди своего часа. Но когда наконец настанет момент, будь готов нанести удар.

– Так и будет, мать, – точно в лихорадке проговорил Александр. – Так и будет.

Олимпиада отпустила меня сразу, как только ушел Александр. Я вернулся в тот вечер в казарму с головной болью… Я служу Филиппу, но Олимпиада приказывает мне защищать Александра даже от самого царя. Кого царица опасалась? Что замышляла?

Я заставил себя уснуть, стремясь увидеть знакомый сон. И мне это удалось. Снова оказался я на солнечном холме над великолепным городом, раскинувшимся у моря. Мерцавший энергетический купол прикрывал опустевшие улицы и заброшенные сооружения.

Там жила женщина, которую я некогда любил; та, которую я знал под именем Афина. Но на самом деле звали ее Аня, если можно всерьез воспринимать имена, которыми называют себя творцы. Они не нуждались ни в именах, ни даже в словах. Они – сверхлюди, произвольно меняли свой облик и были подобны звездам – я не мог до них дотянуться.

Творцы. Я вспомнил, что означало это слово. Один из них создал меня. Гера назвала меня тварью… существом, которое создал Золотой. Атон. Я вспомнил! Значит, память возвращалась ко мне. Или же творцы просто позволили мне кое-что вспомнить, чтобы я мог лучше служить им? Желая узнать о них побольше, я направился к городу, сверкавшему внизу, но… Проснулся на скомканной постели. Свет проникал в высокие окна казармы, в Пелле голосили петухи.

– А как ты думаешь, выйдет ли из тебя хороший осведомитель? – спросил Филипп.

Я стоял перед царем в его рабочей комнате. Стол опустел, лишь в одном углу его грудой лежали свитки. Не было ни слуг, ни вина.

– Осведомитель? – отозвался я недовольным тоном.

– А почему бы и нет? – Рассуждая вслух, Филипп откинулся на спинку раскладного кресла, обтянутого шкурами. – Самые лучшие соглядатаи получаются из мужчин. Они, так сказать, сливаются с фоном. Таких не замечают люди, за которыми они шпионят. Это могут быть, конечно, и женщины, но с ними дело обстоит иначе.

Я стоял навытяжку перед царем, не зная, как ответить.

– Не изображай негодование, Орион. – Царь криво ухмыльнулся. – Я не стану просить тебя совать повсюду свой нос… в том числе ломиться в чужие двери.

– То есть, господин мой?..

Царь запустил пальцы в бороду и продолжил:

– Я посылаю Аристотеля в Афины с неофициальным поручением. Я хочу, чтобы он связался с противниками Демосфена, с теми, кто стремится к миру со мной. Ему потребуются сопровождающие, и я бы хотел, чтобы ты возглавил отряд.

– Да, господин, – отвечал я. – А как же шпионить?

Царь расхохотался:

– Просто держи свои глаза и уши открытыми. Все замечай, слушай, запоминай… Расскажешь мне, когда вернешься. Вот и все дело.

Я почувствовал облегчение: подобное поручение не смущало меня. Покидая Пеллу, я удалялся от Олимпиады с ее ведьмовской властью и очарованием. Я испытывал не просто облегчение. Филипп отпустил меня, заявив, что посольство Аристотеля отправится в путь на следующее утро. Но, подходя к двери, я вспомнил, что поручение это удалит меня от Александра. Кто тогда будет выполнять приказ Олимпиады?

– Кстати, – проговорил вдогонку Филипп, прежде чем я успел притронуться к двери. – Мой сын тоже едет с вами, он никогда не видел Афин. Как и я сам.

Я повернулся к царю:

– Александр возьмет с собой кое-кого из своих Соратников. Они будут путешествовать инкогнито, если только этот молодой сорвиголова сумеет держать рот на замке. – Царь вздохнул, как и подобало озабоченному отцу. – Я хочу, чтобы ты в первую очередь позаботился о нем, Орион. В Александре будущее моего царства.

Должно быть, на лице моем появилась глупая ухмылка, поскольку Филипп удивился, но без раздумий отвечал мне улыбкой.

Оставив его, я ощутил невероятное облегчение. Царь не желал зла своему сыну. Он, как и Олимпиада, просто хотел, чтобы я защищал Александра. Царица, наверное, уже вчера вечером знала о посольстве, которое будет направлено в Афины. Возможно, идея поездки вообще принадлежала ей; она захотела показать сыну Афины, и сам царь оказался такой же пешкой в ее руках, как и я. Что, если я не вырвусь из-под ее власти даже в далеких Афинах?

И все же, оставив Пеллу позади, я по-новому ощутил свободу. Терпкий воздух над просторными равнинами и лесистыми холмами пьянил меня как вино. Над головой раскинулось чистое небо, интриги и козни остались в столице, а мы ехали по дороге, вившейся вверх по скалистому склону.