Колония, стр. 50

— Мы не можем накормить. Богатые страны не делятся своим богатством. Ими вертят корпорации, так же, как вертят они Всемирным Правительством.

— Я видел все относящиеся к этой теме данные, — покачал головой Дэвид. — Я знаю расчеты. В мире недостаточно продовольствия для накормления людей. Его попросту нет. Даже если посадить всех на минимальную диету, его будет недостаточно — во всяком случае, семи с лишним миллиардам на этом не разгуляться. Голод неизбежен.

— Нет это не может быть правдой. Мы не допустим, чтобы это стало правдой!

Луна полностью поднялась над горизонтом. Она была почти полной, и в ее мягком свете Дэвид разглядел лицо Бхаджат. Оно было прекрасным, истинно прекрасным, несмотря на то, что выражало страх и гнев.

— Одного желания для этого мало, — как можно мягче сказал Дэвид. — Грядущей катастрофы никак не избежать. Уже слишком поздно остановить ее приход.

— Это бесчеловечно, — воскликнула она. — Вы бесчеловечны?

Бхаджат вскочила на ноги и, сердито печатая шаг, ушла обратно к асьенде.

Дэвид посмотрел ей вслед, затем отвернулся и посмотрел на Луну. Она улыбалась ему кривой улыбкой.

Бхаджат проснулась вместе с солнцем, сонно потянулась и обвела взглядом спальню. Несколько секунд она не могла вспомнить, где она, и почему находиться в этом незнакомом месте. Комната была небольшой но уютной. Занавески на окнах оставили достаточно открытыми, чтобы в спальне струился утренний свет.

Она вылезла из слишком высокой постели и посмотрела на себя в большое зеркало, висящее по эту сторону двери. Всю жизнь она хотела обладать чувственным телом кинозвезды. А была вместо этого тонкой, маленькой, узкобедрой и малогрудой. Неудачное тело для деторождения, говорили жившие у них в доме женщины постарше, когда думали, что она их не слышит.

В одном углу комнаты стоял закуток с металлическим душем, прибавленный явно спустя немало лет после первоначальной постройки асьенды. От закутка шли голые трубы и исчезали в неровных отверстиях в стене.

Направившись в душ, Бхаджат прошла мимо окна и взглянула на равнину. Он все еще там! Она шагнула к окну, оставаясь за полуоткрытыми занавесками. Этот идиот, должно быть, так и проспал там всю ночь. Он лежал на спине, заложив руки за голову. Вопреки себе, Бхаджат улыбнулась. Проспал он свой первый восход солнца. А затем подумала: вероятно он никогда не слышал о росе, так же как и о морозе. Вероятно, он подхватил простуду. Или пневмонию. Как это глупо, всю ночь оставаться там!

К тому времени, когда Бхаджат закончила принимать душ и оделась в ту же блузку и юбку, она решила выйти из дома и посмотреть, все ли в порядке.

Но когда она спустилась по широкой голой деревянной лестнице, ведущей на первый этаж асьенды, один из охранников, офицер улыбнулся ей и передал:

— Освободитель желает срочно переговорить с вами.

Бхаджат отбросила все иные мысли и последовала за офицером в большой зал, где она впервые встретилась с Освободителем. Зал был пуст. Вдоль обшитых панелями стен выстроились портреты, канделябры и кресла с высокими спинками. Но ее никто не ждал.

— А где…

Офицер снова улыбнулся и нажал кнопку на панели в стене неподалеку от дверей.

Часть деревянной обшивки уехала в потолок, открыв белый видеоэкран. Бхаджат следила, как офицер придвинул кресло лицом к экрану, слегка поклонился ей, а затем покинул большой зал. И тихо закрыл за собой дверь.

Внезапно экран начал светиться. Потом Освободитель обрел твердые трехмерные очертания. Впечатление складывалось такое, словно в стене большого зала вырубили нишу, и он сидел в ней, за старым, видавшим виды столом из серого металла. Стена у него за спиной выгорела до бледно-зеленого цвета. Бхаджат видела даже трещины в ней.

Может, он и имеет аппаратуру голографической связи, подумала она, но живет он безусловно отнюдь не в роскоши.

Сейчас он выглядел не таким старым. Должно быть, он в такую рань не спит и действует. Судя по свету в его комнате, где бы он ни был, там еще даже не светает.

— Надеюсь, я не прервал ваш сон, — вежливо обратился он.

— Нет. Я встала вместе с солнцем, — ответила Бхаджат.

Освободитель позволил себе улыбнуться.

— Вот такой роскоши я не могу себе позволить, особенно когда должен совещаться с правительствами и беседовать с репортерами со всего света.

Бхаджат ничего не сказала.

— Я договорился об освобождении заложников, — сказал он. — Мои люди позаботятся об их перевозке в Буэнос-Айрес, где их примет Всемирное Правительство.

— Понимаю.

— Средства массовой информации заполнены сообщениями о Шахерезаде и ее дерзкой символической борьбе против Всемирного Правительства. — Он слегка подчеркнул слово «символической».

— Значит, мы достигли своей главной цели. — Бхаджат вдруг почувствовала, что устала от всего этого дела. Все это было глупостью, суетой сует, безнадежной борьбой с неизбежным поражением. Семь миллиардов человек! Кто им мог помочь? Да и как им мог помочь кто бы то ни был?

Освободитель между тем говорил:

— Если вашей первоочередной целью было известить о своей борьбе весь мир, то вы добились всего, о чем только мечтали, и даже большего. Вы даже помогли мне достичь моей собственной цели.

Она уловила выжидающее выражение у него на лице.

— И какой именно?

— Я вел переговоры об… урегулировании, взаимопонимании с Всемирным Правительством. В обмен на освобождение ваших заложников оно согласилось… э… «закрыть глаза» на сражение в Южной Африке, где перебили их солдат.

— Очень мило, — отозвалась Бхаджат, позволяя иронии появиться у себя на лице. — Мы получаем всемирную известность, а вы спасены от вторжения Всемирной Армии.

— Освободитель поджал тонкие губы.

— Разве вы не довольны?

— Как вы говорите, — ответила она. — Мы приобрели большую известность.

Он поколебался, а затем спросил:

— Вы по-прежнему готовы превратить ваши разрозненные усилия в объединенную всемирную борьбу? Вы по-прежнему готовы выполнять мои приказания?

— Да.

— Даже при высокой личной цене для вас самой?

Сердце ей стиснул холодный страх.

— Что вы имеете ввиду? — спросила Бхаджат.

— Выработанное мной взаимопонимание со Всемирным Правительством… Сделка с возвращением заложников в обмен на закрытие глаз на инцидент в Йоганнесбурге…

— Да? Что?

— Я вел переговоры об этом с членами Совета Всемирного Правительства по имени шейх Джамиль аль-Хашими. Он добавил к соглашению еще два условия.

Бхаджат ждала в ледяном молчании оглашения условия, зная, каким будет одно из них.

— Первое условие, — объяснил Освободитель, — состоит в том, что пассажир Дэвид Адамс, законтрактованный работник с «Острова номер 1», должен быть… возвращен туда, откуда прибыл.

Кивнув, Бхаджат почувствовала, как в ней вспыхнула крошечная искорка надежды, хотя она и знала, что это глупо.

— А второе условие? — спросила она.

Шейх аль-Хашими сказал, что среди пассажиров на борту челнока летела и его дочь, путешествующая инкогнито. Он ожидает, что ему возвратят ее. С его точки зрения, Шахерезада умерла. Но он хочет вернуть себе дочь. В противном случае Всемирная Армия нападет на Аргентину.

Искорка погасла во тьме.

— Значит, я цена, которую надо уплатить.

Освободитель пожал плечами.

— Я не могу позволить себе вести организованную войну против Всемирного Правительства. Партизанская война это одно дело… а открытые сражения… не сейчас.

— Понимаю.

Он печально продолжил.

— Пожалуйста не пытайтесь покинуть асьенду. Мои солдаты получили строгий приказ держать вас под строгой охраной, пока мы не сможем передать вас отцу.

22