Наваждение, стр. 38

У Элистэ не было времени как следует поразмыслить над происшествием в Кривом проулке. Все последующие дни она занималась примерками, поездками по магазинам, уроками этикета. Она и не представляла, насколько это сложная штука – придворный этикет. Оказывается, существовали сотни правил, предусмотренных на все случаи жизни; полагалось знать каждое из них. Правда, многие основы Элистэ усвоила в раннем детстве, как и любая девочка из класса Возвышенных. Однако деталей, касающихся дворцового церемониала, она не знала, да и сейчас не очень-то стремилась постичь. Страстное увлечение формальностями и процедурами казалось ей абсурдным – весь ритуал был расписан на сценки, напоминавшие какой-то медленный балет. Цераленн объясняла это так:

– Своим поведением и жестами, дитя мое, мы выражаем преданность его величеству, нашим традициям и нашему образу жизни. Эти освященные временем ритуалы подчеркивают святость персоны короля, древность и прочность придворной иерархии, символизируют стабильность и преемственность всего нашего общества.

Такие разговоры нагоняли на новоиспеченную фрейлину Чести жуткую скуку, но бабушка не терпела непокорства, и девушке приходилось проводить долгие часы за штудированием скучнейшего труда графа во Бурре «Зерцало придворного». Делать было нечего, и Элистэ волей-неволей понемногу постигала правила, заповеди и предписания. В частности, она узнала, что маркиза должна уступить место простой виконтессе на похоронах члена королевской фамилии, если супруг виконтессы удостоен чести нести балдахин над гробом, а супруг маркизы – нет. Или такая тонкость: если дедушка невесты барона происходил всего лишь из состоятельных горожан, то этот барон не имел права исполнять обязанности церемониймейстера на пиру в честь дня рождения принца крови. Прочие полученные сведения были, столь же важны и необходимы.

Куда интереснее показались девушке уроки пользования веером и шлейфом платья. Цераленн владела этим мастерством в совершенстве, и под ее руководством Элистэ вскоре обнаружила, что умелое обращение со шлейфом собственного платья невероятно подчеркивает грациозность движений. Что же до веера, то раскрывая, закрывая, доставая и убирая его, можно было вести целую беседу. Цераленн пригласила учителя танцев; Элистэ, прежде знакомая лишь со старомодными гавотами и кадрилями, все еще популярными в Фабеке, научилась новейшим танцам и ознакомилась с последними музыкальными новинками. Ей пришлось заучить имена модных композиторов, поэтов, драматургов, писателей и философов, хоть читать философские сочинения было вовсе необязательно. Она выяснила, что тушеная говядина с морковью – принадлежность провинциальной кухни, в отличие, скажем, от ортолана в шампанском соусе. Ей пришлось научиться играть в «Глупости», «Погибель» и «Калик», а также в другие популярные игры. Подлинным же откровением для Элистэ стало искусство накладывания грима.

До сих пор она относилась к гриму с презрением, считая, что нет ничего лучше ее естественного алебастрового цвета кожи. Однако бабушка заявила, что «голое» лицо сразу выдаст в ней провинциалку, а то еще, чего доброго, ее сочтут умственно отсталой. Как всегда, воля Цераленн возобладала, и вскоре в доме появилась посланница мастерицы Целур, принесшая с собой множество маленьких горшочков. Девушка неохотно подчинилась. Одним полотенцем ей обмотали плечи, вторым – голову. Очень скоро Элистэ перестала хмуриться, потому что заметила, как неуловимо, но разительно начинает меняться ее лицо. Женщина, едва касаясь кожи легкими пальцами, создала настоящее произведение искусства, совершенно не похожее на старомодную красно-белую маску, в которую превращала свое лицо Цераленн. При тусклом освещении грим был почти незаметен. Однако глаза каким-то чудом стали вдвое больше, а губы изогнулись неимоверно соблазнительным образом. Мушка, в виде звездочки на щеке, подчеркнула белизну кожи. Элистэ смотрела в зеркало, совершенно очарованная. Бабушка довольно улыбалась, а Аврелия в восторге захлопала в ладоши.

Она с самого начала проявляла повышенный интерес к урокам Элистэ, с нетерпением дожидаясь дня, когда наступит ее черед получить придворное образование. Аврелия с восхищением относилась ко всем занятиям, кроме разве что обязательного чтения. Ее внимание привлекало все – от тщательного подбора надушенных перчаток и кружевных чулок до умения определить нужный оттенок лака для ногтей. Аврелия повсюду следовала за своей кузиной: к купцам, модисткам, обувщикам, не обращая при этом ни малейшего внимания на недовольство своей двоюродной бабушки. Элистэ не возражала – энтузиазм девочки забавлял ее и даже льстил. В конце концов Цераленн капитулировала и перестала возражать против постоянного присутствия неугомонного подростка. Отныне Аврелия училась всему вместе с Элистэ, и результат не замедлил сказаться. Она начала подрумянивать щеки и не на шутку увлеклась игрой в «Погибель», повсюду таская с собой деревянные таблички и восьмиугольные кости.

Горничная Кэрт тоже заметно изменила свой облик. После того как ей достались в наследство платья, сшитые провинциальной портнихой (оказалось, что бывшей молочнице они как раз впору), Кэрт решила, что ей нужно соответствовать новым нарядам. Первым делом она изменила прическу – перестала скручивать на затылке косы, отдав предпочтение гладкому шиньону с кружевной наколкой. Затем взяла себе за правило как можно чаще умываться и чистить ногти. Кэрт больше не разгуливала с разинутым ртом, не показывала пальцем, не плевала на землю, не ковыряла в зубах. Справиться с румянцем, то и дело заливавшим ей щеки, оказалось сложнее. Однако даже строгая Цераленн признала, что вчерашняя деревенская девчонка уже почти готова служить горничной у придворной дамы.

Бабушка никогда не хвалила Элистэ, но было видно, что она довольна успехами своей подопечной.

– У тебя уже вполне аристократический вид, милочка, – признала она по истечении месяца занятий. – Правда, кое-что еще следует исправить, но все же, полагаю, ты уже не опозоришься во дворце. Постарайся получше усвоить все нюансы поклона и реверанса, и тогда будешь более или менее готова.