Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1, стр. 46

— Пять дней тому назад, — начал Кларет свою таинственную речь, — в бургосском монастыре был посланный от инфанта дона Карлоса. Войска его, возглавляемые генералом Кабрерой, беспрепятственно подвинулись к самому Бургосу числом в сорок тысяч человек. Дон Карлос возвратит вам всю власть над Испанией, которой инквизиция пользовалась в царствование Фердинанда, если вы согласитесь заключить с ним союз и окажете ему свою помощь! Он письменно поручится, что даст вам все могущество, какого вы только пожелаете и потребуете, — он заново отстроит все монастыри, отнятые у вас и сожженные во время проклятого восстания. В тот день, когда он въедет в мадридский дворец, он заплатит вам такую сумму, которой вы сейчас не получаете и половины! Преподобный патер Роза выхлопотал себе двенадцать дней отсрочки, чтобы посоветоваться с преподобными патерами могущественного дворца Санта Мадре. Завтра, чуть свет, Кларет поспешит обратно в Бургос с вашим решением. Пусть преподобные патеры потрудятся дать мне его!

Маттео с возрастающим вниманием слушал важное предложение жаждущего престола дона Карлоса. Антонио и Мерино также с удовлетворением узнали лестную для их самолюбия новость: вопрос о короне предлагали решить им. Но на их лицах нельзя было прочесть и тени гордости.

От них зависела теперь участь целой страны. Не в первый раз уже, без ведома внешнего мира, решалась судьба Испании в пределах дворца Санта Мадре. Из этой таинственной залы простиралась невидимая сеть на всю страну, опутывала ее и заходила даже за пределы моря, дальше границ ее; из этой залы могущественная рука доставала до ступеней трона.

— Выйди на минуту вон туда, в боковую комнату, брат Кларет, — сказал Маттео, — брат прислужник даст тебе закусить.

Кларет вошел в указанную комнату. Когда он скрылся в ней и дверь заперлась за ним, глаза трех патеров оживились.

— Что скажут мои братья Антонио и Мерино на предложение дона Карлоса? — спросил Маттео.

— Что его следует отвергнуть по двум причинам, — сказал старый Антонио дрожащим голосом, но с юношеским блеском в глазах, — отвергнуть, во-первых, потому, что этот дон Карлос не имеет того, что он без всякого труда обещает.

— А если не имеет, то участь его в наших руках! — прервал старика страстный, фанатический Мерино.

— Мой юный брат забывает выслушать мою вторую причину, прежде чем высказать свое мнение. Я говорю: предложение дона Карлоса следует отвергнуть, во-первых, потому, что этот хитрый ничтожный мятежник не имеет того, что обещает с целью задобрить нас и склонить на свою сторону. Во-вторых, потому, что, как мы слышали час тому назад из уст преподобного патера Фульдженчио, через принца де Ассизи, имеющего достоверную надежду сделаться супругом королевы, вся власть и так сосредоточится в наших руках! — сказал старый Антонио. — Ухватимся прежде за то, что верно, и постараемся удержать его.

— Можем ли мы рассчитывать на протекцию Франциско де Ассизи — это еще вопрос! — возразил Мерино.

— Это был вопрос. Франциско де Ассизи целиком в наших руках! Графиня генуэзская возвратила себе опять свое прежнее неотразимое влияние на него.

— В таком случае еще неизвестно, получит ли этот неаполитанский принц руку Изабеллы? — спросил Мерино.

— Получит! — отвечал Маттео. — Королева-мать одобряет этот брак.

— Да, но герцог Валенсии против него!

— Этот Нарваэц — наш опасный противник! Можно достичь равновесия, противопоставив ему влияние Людовика-Филиппа! — предложил всемогущий Маттео, по-видимому, имевший все дворы в своем распоряжении.

— Так примем же решение! — напомнил старый Антонио, который не считал возможным колебаться. — Будет ли принято предложение инфанта?

Каждый из трех тайных судей инквизиционного трибунала взял шарик из кармана своей монашеской одежды, незаметно положил его в стоявшую на столе урну и тогда тщательно накрыл ее опять.

В этой урне белыми и черными шариками был определен приговор бесчисленному множеству людей. Если в ней оказывалось два или три черных шарика, то жизнь подсудимого была потеряна, спорный вопрос решен отрицательно. Но если в ней находилось два или три белых шарика, то это означало, что решение принято в пользу предложенного вопроса.

Трое судей порознь подошли к урне, потом к ней приблизился патер Антонио и перевернул ее на черное сукно стола.

— Два шарика черных! — сказал сухой старик с хитрыми глазами. — Предложение дона Карлоса отвергнуто. Сообщите монаху из Бургоса это решение, брат Мерино.

— Но погодите, еще одно слово, пока мы не разошлись! Принц де Ассизи через брата Маттео подал прошение на счет одной суммы денег, которой ему недостает и которую он хочет занять у иезуитов. Решили ли мои братья этот вопрос?

— Принц требует миллион реалов 8, — сказал Маттео, — я думаю, пусть он сперва обеспечит свой брак с Изабеллой Испанской, прежде чем брат казначей выплатит ему эту сумму.

— Мы с этим согласны, — отвечали Антонио и Мерино, — пусть он подтвердит обеспечение, тогда получит и деньги.

— За успех плана я ручаюсь, — сказал патер Маттео с уверенностью и спокойствием, которые должны были бы привести всякого в изумление, — да хранит вас и нас всех Пресвятая Дева!

Патер Маттео поклонился, братья Антонио и Мерино ответили на его поклон и разошлись. Мерино направился к монаху из Бургоса, чтобы передать ему отрицательный ответ, два других патера — через две различные двери залы. Каждого из них ожидал брат прислужник со свечей и повел их по неприветливым, темным коридорам дворца Санта Мадре в их комнаты, находившиеся в разных этажах этого здания, проклинаемого целым народом.

ПРЕРВАННОЕ СВИДАНИЕ

Нежное чувство, возникшее в сердце королевы Изабеллы, разгорелось еще сильнее от непрошенного появления масок в саду и теперь вспыхнуло уже настоящим пламенем.

Расцветающая, юная королева привязалась к прекрасному дворянину со всей страстью, которую только может родить золотое южное солнце и теплая, мягкая южная ночь. Она с восхищением видела, что он также горячо отвечал на ее любовь.

Дон Франциско Серрано, командор войска королевы, с обаятельной уверенностью, подымавшей его в глазах современников, чувствовал, что Изабелла отдавала ему предпочтение.

Умный Олоцага своим наблюдательным, опытным взглядом тотчас заметил, что Франциско нравилась прелестная, пышно расцветающая королева и что взоры Изабеллы на всех придворных праздниках охотнее всего устремлялись на его друга.

Прим, любимец генерал-капитана Нарваэца, был командирован с частью войска под Бургос.

Топете же еще оставался со своими друзьями в столице и в своем роскошном отеле задавал пиры. Он обладал громадным состоянием, был весьма гостеприимен и лучшим удовольствием его было собирать вокруг себя близких ему людей.

Франциско в первые недели после карнавала, приложил все усилия, чтобы отыскать таинственную гадальщицу и узнать от нее более подробные сведения об Энрике и ее ребенке, но все было напрасно: незнакомка, которая, по всей вероятности, принадлежала к высшему кругу, так как была приглашена на маскарад, скрылась бесследно. Никто не мог дать ему даже приблизительных сведений о таинственной гостье и, несмотря на ее обещание в скором времени известить его об Энрике и ее ребенке, он напрасно ждал хоть какого-нибудь известия от нее.

Старый Доминго, пораженный пулей Жозэ, умер и не мог напоминать своему господину о его долге перед Энрикой. Это был единственный человек, который не постеснялся бы откровенно поговорить с блестящим доном Серрано и помочь ему не забыть данных клятв. Но верный слуга крепко спал под великолепным памятником и не мог поддержать своего питомца.

Франциско Серрано был слишком опьянен наслаждениями придворной жизни и той любовной обольстительной атмосферой, которой веяло в убранных золотом покоях Изабеллы. После серьезного разговора с гадальщицей на балу в его душе ожил образ Энрики, но скоро он опять закружился в вихре удовольствий мадридского двора, где празднества и банкеты все сменялись одни другими, потому что не только принц Франциско еще считался гостем, но несколько недель тому назад приехал и младший сын Людовика-Филиппа, короля французов, Антон Монпансье, которого непременно следовало принять со всевозможным гостеприимством. Ведь Людовик-Филипп был высокоуважаемый приверженец испанского двора и, как он сам неоднократно говорил, «друг» королевы-матери, Марии Кристины.