Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1, стр. 32

В глубине была широкая, удобная лестница, а рядом с ней другая дверь, которая, как обнаружил Прим, была заперта.

— Прекрасные, удобные комнаты для знатных господ у меня наверху, — сказал Лопец, суетливо распоряжаясь.

— Нам нужно крепко запертое, но удобное помещение для этих трех дворян, наших военнопленных! — объяснил Олоцага.

— И об этом не беспокойтесь, высокие господа. Вот эта запертая комната — я сейчас принесу от нее ключи — совершенно безопасна, а вместе с тем удобна и отлично убрана, — говорил толстый человек, отправляясь в приемную. Они снова встретились взглядом с Жозэ, ловко и осторожно перемигнулись, давая знак, что понимают друг друга, и никто из четырех друзей этого не заметил.

Только Гектор, негр, стоявший подле двери и в один миг окинувший сени своими умными, лукавыми, зоркими глазами, заметил взгляд хозяина гостиницы, брошенный тайком. Поспешно привязав лошадей к шесту перед домом, он с хитростью, свойственной неграм, начал теперь из глубины сеней внимательнее следить за тем, что происходило.

Толстый маленький Лопец возвратился с ключами и отворил дверь подле лестницы.

Прим и Серрано заглянули туда, пока Топете и Олоцага осматривали приемную и другие внутренние комнаты гостиницы.

— Ничего, комната годится, окна расположены достаточно высоко и заперты решетками, постели и стулья есть, поэтому просим господ офицеров войти сюда. — громко сказал Прим, — хозяин принесет вам так же, как и нам, ужин и вино, чтоб вы не жаловались на житье в плену у королевских офицеров!

— Да кто же мог когда-нибудь пожаловаться на королевских офицеров? — прихваливал маленький хозяин с красным полным лицом. Потом, когда карлисты и Жозэ вошли в уютную комнату, напоминавшую тюрьму маленькими окнами, находившимися высоко от земли и запертыми решетками, он обратился к Серрано и дружеским тоном продолжал:

— Доны могут быть совершенно спокойны, тут уже сколько раз сидели проклятые карлисты и, как ни старались, не убежали отсюда! Дверь крепкая, окна от земли высоко, стены толстые. К тому же в доме никого нет, кроме меня да слуги. Моя добрая жена умерла три недели тому назад, — сказал он плачущим голосом и белым фартуком утер слезы, — но как знать, оно, может быть, и лучше. Женщины иногда некстати жалостливы и вообще ненадежны, а теперь уж я за все ручаюсь, и вы можете заснуть так же спокойно, высокие господа, как если бы сами стерегли здесь у дверей.

Три дворянина королевской гвардии и морской капитан Топете вошли в приемную, оставя негра в сенях, и подкрепились действительно очень хорошим вином Лопеца и превосходным ужином, который он им подал. Когда для военнопленных также был накрыт стол, Прим, Олоцага и Топете пошли наверх, в приготовленные для них спальни, но Серрано непременно пожелал остаться внизу, караулить пленных у дверей их комнаты.

— Гектор пусть позаботится о лошадях, чтоб нам наконец завтра пораньше добраться до Мадрида, а мне позвольте стеречь их внизу, тогда я буду спокоен, что никто из них не уйдет, — сказал Франциско и пожелал друзьям доброй ночи.

Они разошлись по своим спальням. Им не бросилось в глаза, что толстый, низко кланяющийся Лопец, шедший впереди них с подсвечником, назначил им всем комнаты, не имевшие сообщения одна с другой. Они были совершенно спокойны, особенно с тех пор как Серрано вызвался караулить внизу.

Каждый нашел у себя в спальне яркий огонь в камине, потому что ночью от Сьерры веял холодный воздух, удобную постель, состоявшую из матраца и нескольких толстых шерстяных одеял, и еще бутылку вина. Измученные усталостью, они завернулись в свои одеяла и заснули так же крепко, как бывало в Мадриде в своих роскошных квартирах.

Серрано, приказавший приторно любезному Лопецу, когда тот и ему пожелал спокойной ночи, зажечь свечу в сенях, остановился подле дверей. Шпага висела у него сбоку, а ключ к единственной двери в комнату пленных он держал в руке. Глаза его не смыкались сном, он с тоской думал лишь о своей возлюбленной, разлученной с ним.

— Где ты, когда я найду тебя опять, моя Энрика? — шептал он. — Может быть, уже сегодня ночью!

Он хотел заставить Жозэ провести его к ней.

Было около девяти часов. Глубокий мрак покрывал окрестности, в одиноком доме царствовала мертвая тишина.

Франциско, завернутый в свой плащ и прислонившись к лестнице, стоял перед самой дверью комнаты, где пленные, вероятно, уже улеглись спать. Свеча бросала красноватый отблеск на стены, на дощатый пол и на запертую дверь, ведшую на улицу. Толстый хозяин давно уже с низким поклоном ушел в свою спальню, стена которой, как Серрано перед тем заметил, граничила с сенями и доходила до самой комнаты пленных. Негр, вероятно, также давно спал при лошадях в отведенном для них полуоткрытом сарае, во дворе. Стало быть, Франциско один еще не спал в этой незнакомой гостинице и во всей округе. Он положил руку на шпагу и с напряженным вниманием стал смотреть на двери и на лестницу.

В эту минуту свеча вдруг погасла. В темноте по всему дому раздался глухой крик, который вскоре прекратился, потом некоторое время слышался стук. Наконец, все замолкло, и снова водворилась мертвая тишина.

У наружной двери, прислушиваясь, стоял негр. Гектор перед этим видел взгляды, которыми обменялись Жозэ и почтительный хозяин. Поэтому он, с терпением черного, втихомолку наблюдал и следил за всем. Покормив лошадей и поставив их на солому, он не лег спать, но подкрался к двери гостиницы, запертой изнутри, и зорким взглядом начал смотреть в замочную скважину. Он заметил, как в доме с разных сторон осветились окна, и это увеличило его подозрение.

Гектор терпеливо слушал у двери. Он не мог уже попасть в дом, но во что бы то ни стало хотел узнать, что затевал хозяин против его господина и его друзей.

Вдруг он увидел, что свеча в сенях погасла, затем услышал глухой крик и стук. Он вздрогнул. Его опасения в эту минуту оправдались. Он посмотрел вверх, на окна офицеров, запертые решетками; никто не шевельнулся, они крепко спали.

Не подать ли ему голос? Ведь они были каждый в отдельной комнате, а ему нельзя было попасть к ним на помощь в дом. Не постучаться ли в дверь? Осторожный, предусмотрительный негр рассчитал, что в таком случае, каждый из них погиб бы поодиночке. Никто в доме не подозревал, что он за всем наблюдает, что он может достать откуда-нибудь помощь. Семь миль было до Мадрида. Дорогу он знал хорошо. Он не в первый раз ехал по ней со своим господином. Через шесть часов, даже раньше, он мог вернуться с людьми и освободить своих, пока, как он надеялся, они будут защищаться. Неслышными шагами, как можно быстрее, отправился он к лошадям, оседлал самого лучшего скакуна и поскакал во весь опор, не щадя своих сил, как будто от одной минуты зависела его жизнь, по направлению к ущелью Де-лос-Пикос, потом в лес, вдоль берега Мансанареса.

КОРОЛЕВА И НЕГР

При мадридском дворе произошла между тем перемена, имевшая важные последствия. Эспартеро, вследствие опрометчивого приговора обоих генералов, Леона и Борзо, стал так ненавистен народу, что Нарваэцу было легко исполнить обещание, данное им на балу у герцога Луханского разгневанной Марии Кристине.

С помощью денежных средств, которые правительница в изобилии предоставила сопернику Эспартеро, он собрал войско из своих приверженцев и из преданных ему солдат и открыто выступил против герцога-победителя. Эспартеро хотел опереться на помощь мадридского народа. Ему не верилось, чтобы какой-то Нарваэц мог прогнать и низвергнуть его, он рассчитывал на милость регентши в роковую минуту. Но вдруг он увидел, что ошибся в расчете, что потерял милость народа и монархини. Герцог, еще незадолго перед тем окруженный изъявлениями восторга, теперь униженный, должен был уехать из Мадрида, оставя регентше и народу воззвание, в котором предлагал объявить королеву Изабеллу совершеннолетней.

Эспартеро бежал. Нарваэц въехал в столицу и был принят Марией Кристиной чрезвычайно милостиво. Его холодный, испытующий взгляд зорко наблюдал за всеми.