Евгения, или Тайны французского двора. Том 2, стр. 32
– Графа Октавио д'Онси, – подхватил Камерата и, заметив, что он один стоит близко к императрице, прибавил: – Имя ложное, ваше величество.
– Как? Вы удивляете меня.
– Одно лишнее слово может меня выдать и даже погубить! Но вам я должен открыться. Я принц Камерата!
Императрица умела владеть собой и обладала всегда присутствием духа, чтобы с ней ни случилось. И при этих словах она пересилила себя и бросила испытующий взор на окружающих.
– Во имя всех святых, неужели это вы? И чем вы рискуете? – прошептала Евгения быстро.
– Своей головой, чтобы быть возле вас!
– Безумный! А если вас узнают?
– Ваш страх вознаграждает меня за все, Евгения; я вижу, что вы ко мне неравнодушны, и я вознагражден!
– На нас смотрят, могут услышать ваши слова. Всего я могла ждать, но только не этой встречи!
– Из-за вашей красоты мертвые воскресают, Евгения! Я должен с вами объясниться.
– Только не здесь, принц, вы подвергаете себя опасности!
– Распоряжайтесь мной, Евгения!
– Невозможно, чтобы мы еще раз увиделись!
– Невозможно – это слово для меня не существует!
– Вы это мне доказали, принц; но я не вижу возможности, не знаю, что делать.
– Примите меня по окончании этого праздника. У вас есть поверенная между дамами?
– Конечно, но вам нельзя пройти, не будучи замеченным!
– Императрица может иметь поручение к капитану д'Онси, отправляющемуся завтра утром на театр войны.
– Пусть будет так, приходите. Пройдите через павильон Марзан, там вас будет ждать Барселонская инфанта, которая проведет вас ко мне; но теперь удалитесь.
Принц раскланялся.
– Приближается счастливейшая минута моей жизни! – прошептал он.
Церемонно раскланявшись, императрица обратилась к своим дамам, стоявшим поодаль; император беседовал с испанским посланником Олоцага и другими господами.
Уже после полуночи Евгения возвратилась, сославшись на усталость, в свои покои; Людовик Наполеон также оставил залы, чтобы поговорить наедине с Мопа.
Праздник, данный собственно в честь графа д'Онси, рано окончился.
XVI. В БУДУАРЕ ИМПЕРАТРИЦЫ
Барселонская инфанта не сопровождала Евгению на праздники. В этот вечер поверенная императрицы исполняла возложенное на нее более важное поручение, нежели присутствие в числе блестящих статс-дам.
Возвратясь в свои покои, Евгения спросила у камерфрау про инфанту. Ее позвали к императрице, которая, отпустив своих дам, вошла в будуар, превосходивший великолепием и роскошью всякое описание. Это был какой-то волшебный замок с роскошью востока. Попасть туда можно было из приемной залы, нажав золотую пружину и раздвинув таким образом тяжелые портьеры. Изысканное великолепие этого покоя, выстланного мягкими коврами, поражало. Аромат южных цветов разливался повсюду, нежный свет падал через матовые стекла потолка, несколько канделябров, горевших возле высокого хрустального зеркала, усиливали этот приятный свет.
На стенах висели картины, массивные золотые рамы которых выделялись на темно-красных бархатных обоях. Возле мраморных столов, на которых были расставлены цветы и плоды, стояли мягкие кушетки. Окна, завешенные темными парчовыми занавесями, выходили в парк.
В глубине будуара виднелась освещенная золотой лампадой ниша с великолепным изображением Мадонны, золотым распятием и богато украшенным аналоем.
Через эту нишу, по обеим сторонам которой стояли статуи, был вход в столь же роскошно убранную спальню императрицы; возле спальни находился мраморный кабинет, в котором прекрасная Евгения принимала ванны.
В будуаре было весьма остроумно придуманное приспособление, при помощи которого платья, нужные для дневного туалета императрицы, спускались сверху из расположенной там гардеробной, а здесь их принимали дамы и фрейлины.
Другая дверь вела из будуара в дамские покои, из которых в первом пребывала ночью инфанта Барселонская, поверенная Евгении. Днем же она всегда была при императрице.
Если император посещал покои своей супруги, он не проходил через весь зал и будуар. Тайный коридор, ему одному доступный, постоянно освещаемый и отапливаемый, вел в спальню императрицы. Дверь этого хода была заставлена большой картиной, которая поворачивалась, когда император нажимал пружину.
Если он проходил через зал, что впрочем бывало очень редко, но что предписывалось этикетом, то всегда приказывал дежурному камергеру доложить о себе.
Когда Евгения отпустила своих дам и вошла в будуар, ее встретила одетая в черное Барселонская инфанта.
Инесса, прекрасная, стройная дочь Черной Звезды в своем черном одеянии производила особенное таинственное впечатление. На ней, казалось, лежала печать минувшего.
Поклонившись императрице, она откинула свою черную вуаль. Бледные черты лица резко контрастировали с черной вуалью, и надо признаться, что ее щеки, ее тонко очерченные розовые губы, ее белая шея могли поспорить в красоте с Евгенией.
Глаза инфанты казались морем, в которое каждый, кому только посчастливилось бы их увидеть, погрузился бы всем своим существом. Что-то таинственное, загадочное было в их ярком сиянии и, подобно морю, которое нас манит, но коварно обманывает, когда мы ему вверяемся, были обманчивы эти темные выразительные глаза.
– Ты возвратилась? Расскажи, – сказала Евгения, взяв инфанту за руку. – Я счастлива видеть тебя здесь!
Лицо инфанты осталось неподвижным при этой почти страстной встрече.
– Позвольте мне запереть дверь, – сказала она по-испански.
– Статс-дамы ушли, мы одни, – возразила Евгения, опускаясь на диван, возле которого на маленьком мраморном столике стояли цветы, распространяя дивный аромат.
Инесса, казалось, не обратила внимания на уверения императрицы, может быть, потому, что жизнь при дворе приучила ее доверять только своим чувствам. Она вошла в смежный зал и заперла дверь; затем отправилась в свою комнату, возле будуара, чтобы убедиться, что никто не сможет подойти незаметно.
– Расскажи, чего ты достигла, – сказала императрица. – Эта сеньора доверилась тебе, а ты мне одной предана, я это знаю!
– Вы ненавидите сеньору.
– Ты знаешь причину моей ненависти, ты была со мной в Версале…
– Я знаю все, что вам угодно было мне передать, но не обмануты ли вы коварным слугой?
– Что за вопрос? Что навело тебя на него? Боюсь, сеньора обворожила тебя своей сладкой, поддельной нежностью. Неужели это возможно, Инесса? В тебе я никогда не сомневалась!
Инфанта минуту молчала, лицо ее было мрачно.
– Вы правы, я ничему больше не верю, – только вам я верю! Сеньора уверила меня, что она вступила в Версаль против желания, ее обманули…
Евгения горько улыбнулась.
– Против ее желания? Разве сеньора ребенок? Была она в обмороке, когда ты ее нашла в замке? Против желания! Неужели эта ловкая комедиантка могла тебя одурачить? Нет, Инесса, я этому не верю, чтобы ты хоть на минуту могла забыть свою обязанность!
– Вы во мне не ошиблись!
– Так это совершилось?
– Как вам было угодно! Сеньора теперь в доме № 4 по улице Сен-Дидье.
– И она не догадывается, зачем ты отвезла ее туда?
– Она вверилась мне!
– В № 4 было какое-нибудь общество?
– Конечно, и мне удалось заманить туда сеньору. Адрес верен. Владельца дома зовут Шарль Готт, также дядя д'Ор, его супруга, бывшая камерфрау…
– Превосходно, – прервала Евгения, – довольно. Презренная наконец устранена!
Темные выразительные глаза Инессы остановились на императрице, которая энергично поднялась с дивана и взялась за золотую ручку в стене.
– Сеньора хватится меня, – сказала испанка, – она каждую минуту ждет моего возвращения!
– Не беспокойся, через полчаса она откажется от этой глупой надежды! Ты мне оказала важную услугу, Инесса, требуй от меня милости, – сказала императрица с сияющими от радости глазами. Она дернула за ручку, и вдали послышался звук колокольчика.
– Позвольте мне отпереть двери, – ответила инфанта, как будто не слыша последних слов императрицы.