Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2, стр. 59
— Это ваше дело, — ответил камердинер, возвращаясь в комнаты, между тем как Жюль Гри стал медленно спускаться с крыльца.
Должно быть герцог д'Эпернон действительно был опасно болен! Подъезд внизу не был освещен, нигде не видно было ни одного фонаря, глубочайший мрак царил также на крыльце и в нижнем зале. Не видно было ни слуг, ни управляющего! Они знали, что их господин не мог застать их врасплох, и предпочли отправиться каждый по своим делам.
При виде этого Жюлю Гри пришла в голову мысль, заставившая его остановиться внизу, у крыльца. Что, если бы он подождал здесь возвращения Милона? Он, совсем неожиданно, одним ударом смог бы уложить его на месте, а потом сделать то же и с ничего не подозревающим его товарищем! Он вполне был уверен, что другой мушкетер — маркиз или виконт, — оба они равно были ему ненавистны!
Этот план живо созрел в испорченной душе сына Пьера Гри. Он прижался к золоченым перилам крыльца и стал дожидаться своих врагов. Слабый свет, падавший с открытого высокого подъезда прямо на крыльцо, давал ему возможность различать идущих сверху, тогда как он оставался в тени.
Таким образом, убийца стоял, спрятавшись, и ждал своих ненавистных врагов — друзей-мушкетеров.
Ведь для того он и бежал из Бастилии, чтобы отомстить своим врагам и, затем, открыв тайну, извлечь из нее для себя большие выгоды.
Вдруг он услышал, что наверху открывают двери, — желанная минута приближалась!
Жюль Гри, обнажив шпагу, прижался к перилам крыльца.
Сверху послышались шаги.
Казалось, шел только один человек! Кто же это был? Жюль Гри подался вперед и стал смотреть на крыльцо: он хотел удостовериться, не слуга ли это.
В этом случае он представился бы ожидающим.
Нет, при слабом свете, в сумерках, он все же ясно увидел на спускавшемся мундир мушкетера! Без сомнения — это Милон!
Зачем же другой мушкетер остался наверху? Может быть, герцогу сделалось хуже и Милон поспешил за доктором?
Казалось, что так, потому что он спускался очень поспешно.
Жюль рассчитывал минуту нападения, чтобы удачнее вонзить свою шпагу в сердце ничего не подозревающего, бегущего навстречу своей гибели человека.
Мушкетер приближался.
Когда он ступил на плиты подъезда, перед его глазами вдруг блеснула шпага, вслед за тем он увидел и державшего ее человека.
— Проклятие! — закричал мушкетер, и Жюль узнал голос виконта. — Что тут за дьявол? Что здесь происходит?
Он отскочил в сторону, чтобы избежать удара, и в ту же минуту обнажил свою шпагу.
Но Жюль Гри не хотел на этот раз упустить случай отомстить и напал снова.
— Клянусь, теперь я узнаю тебя, — закричал Этьенн, — ты бесчестный управляющий Гри, бежавший из Бастилии! — Но на этот раз я не буду так милостив к тебе! И он мгновенно напал на него.
Сын Пьера Гри заскрежетал зубами, еще раз занес свою шпагу над головой виконта, но в это время получил такой меткий удар, что зашатался и схватился обеими руками за грудь, шпага его со звоном упала на вымощенный плитами пол подъезда.
— Я умираю! — проговорил он.
— Так наказывают убийц! — воскликнул виконт. — Теперь, по крайней мере, ты уже никому не принесешь вреда. Но мне некогда с тобой возиться, старый герцог просит, чтобы я сейчас же привез к нему доктора Вильмайзанта.
А заодно, кстати, пусть он и засвидетельствует смерть этого несчастного.
В то время как виконт вышел на улицу, Жюль остался лежать на каменных плитах подъезда, кровь ручьями текла из раны: он понял, что в этот раз ему уже не выкарабкаться!..
Слабый крик о помощи вырвался из его груди, но никто ничего не услышал! Никто не пришел помочь ему! Он сам избрал это уединенное место для осуществления своего коварного плана, ему хотелось быть подальше от людей и света, — теперь он заплатил за все это жизнью!
Кровь лила не переставая, уже и изо рта его показалась кроваваяпена. Он попробовал встать, но сейчас же упал от боли.
Он крикнул еще раз, но никто не появился, все было тихо и ничто не нарушало ночной тишины. Жюлем овладела предсмертная агония! Руки его и все мускулы судорожно подергивались, глаза непомерно раскрылись. Он вытянулся во весь рост на холодных плитах, и в горле его послышалось предсмертное хрипение.
Когда через полчаса виконт возвратился вместе с доктором Вильмайзантом, они нашли Жюля Гри уже мертвым.
В то время как доктор спешил к герцогу, виконт приказал проходящим мимо нескольким солдатам Швейцарской гвардии убрать тело и доставить его в Бастилию для тщательного освидетельствования и констатации смерти беглого арестанта. Об обстоятельствах этой смерти Этьенн в эту же ночь сделал, где следовало, заявление.
VII. ПЛЕМЯННИЦЫ КАРДИНАЛА
Мазарини еще в течение описанной нами ночи тайно выехал из Парижа.
Парламент издал приказ об изгнании его вместе с семьей, а принцев освободил из заточения. Но беспорядки этих тревожных для Франции лет далеко на этом не закончились.
Королева-мать благоразумно подчинилась приговору и передала власть принцу Конде, будучи заранее уверенной, что он не сумеет удержать ее в своих руках.
С этой поры при дворе начались интриги, совершенно изменившие отношения партий и превративших борьбу, начавшуюся якобы в интересах народа, в какую-то странную игру придворной знати.
Анна Австрийская привлекла на свою сторону маршала Тюренна, Мазарини же в это время старался увеличить число своих приверженцев при посредничестве влиятельных лиц.
Между тем Конде до того стал всем ненавистен, так явно навлекал на себя подозрение в желании забрать всю государственную власть в свои руки, что вскоре вынужден был бежать.
Во время этих беспорядков Людовику XIVминуло четырнадцать лет. Он должен был начать самостоятельно управлять государством.
7 сентября 1651 года он, по совету королевы-матери, только формально предложил принцу Конде возвратиться, но принц, не доверяя предложению, удалился в Бордо, где у него было много сторонников.
Здесь, подстрекаемый своими приближенными, Конде принял решение вести против двора тайную войну.
Такое решение принца могло бы вовлечь королеву-мать и молодого короля в немалую опасную игру, если бы маршал Тюренн не принял против этого решительных мер: 2 июля 1652 года он сразился под самым Парижем с отрядом Конде и разбил его наголову; сам принц и его союзники спаслись от гибели только благодаря тому, что через посредничество его сестры, герцогини де Лонгевиль, им отворили ворота города.
Незадолго перед тем Мазарини возвратился ко двору, чтобы снова попытать счастья в деле управления государством.
Когда все эти несогласия и распри надоели народу, который понял, наконец, что ему от них нисколько не легче, королю предложили договор с условием, что он опять удалит Мазарини и даст всем полную амнистию.
Конде, однако, потеряв надежду на счастливый для него исход дела, выехал из Парижа, и, не найдя себе союзников в провинциях, удалился в Испанию.
21 октября 1652 года молодой король совершил свой торжественный въезд в Париж и объявил народу о всеобщей амнистии. Но потом он приступил к мере, которую советовала ему Анна Австрийская, в свою очередь бывшая под влиянием советов Мазарини. Хотя кардинал все еще находился в то время в изгнании, в Реймсе, он и оттуда сильно влиял на дела правительства, и постоянной его мыслью было добиться у молодого короля и народа своего возвращения в Париж.
Людовик XIV запретил парламенту всякое вмешательство в политические дела и объявил принца Конде государственным изменником, которому воспрещается въезд в пределы государства.
Королева-мать находилась в это время в Сен-Жермене. Лес около старого замка, с его таинственными уединенными дорожками, доставлял ей приятное отдохновение после шумной придворной жизни и всех устраненных, наконец, тревог.
Время борьбы и разлуки с Мазарини, к которому она была искренне привязана, не бесследно пронеслось мимо Анны Австрийской. Годы также начинали сказываться и в ней все больше проявлялось желание оставить государственные дела и проводить остальные годы в спокойствии. Людовик XIV, наоборот, на шестнадцатом году своей жизни начинал находить удовольствие в управлении государством, поэтому королева-мать полагала, что отсутствие Мазарини не было уже необходимостью, но Людовик был другого мнения: он считал возвращение его ко двору все еще опасным.