Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2, стр. 52
Наверное, еще ни одна королева не праздновала свою свадьбу так скромно и тихо, как Анна Австрийская.
IV. БЕГСТВО
Бастилия, огромная и страшная государственная тюрьма, в которой содержалось в то время множество заключенных, со всех четырех сторон имела по высокой пятиэтажной башне, над которыми проходила галерея, заставленная пушками.
В одну из камер этих башен был заключен Жюль Гри, для того, чтобы навсегда обезвредить его.
Кто раз попадал в эту громадную государственную тюрьму, тот мог считать себя навсегда оторванным от внешнего мира, потому что выход из нее был почти небывалым случаем.
Надзор за заключенными в ней был так строг, стена, окружавшая ее, так высока, а рвы по обеим сторонам этой стены так глубоки, что было бы безумием мечтать о возможности побега. Заключенные были полностью отделены от всего остального мира, и всякое сношение с кем-либо было немыслимым, тем более, что сторожа и смотрители были восновном старые суровые солдаты, обращавшиеся грубо е арестантами. Никто никогда не вступал с заключенными вразговоры, и сторожа исполняли свои неприятные обязанности с присущей военным точностью и аккуратностью.
Когда Жюля Гри ночью привезли в Бастилию, он, со свойственным ему собачьим чутьем, каким бывают наделены такие как он люди, запомнил со всеми подробностями местность, дорогу, ворота, коридоры и повороты в них, полагая, что все это со временем может ему пригодиться. Оставшись один в своей камере, он принялся осматривать и ее. Она имела в длину около двенадцати футов и столько же в ширину, окно, с железной решеткой, выходило на внутренний двор; в камере был только соломенный тюфяк и одеяло, старый стол и один стул. Была еще и маленькая железная печь.
Жюль Гри должен был навсегда отказаться от мысли хотя бы когда-нибудь разговориться со своим молчаливым сторожем. Он почти никогда не входил в камеру, а пищу подавал арестанту через специальное отверстие, проделанное для того в двери. Таким же образом он забирал обратно пустую посуду.
Жюлю, следовательно, никто не мешал, но заняться ему было нечем: у него не было ни средств, ни предметов для занятий.
Поэтому для начала он ограничился только размышлениями о своем положении, о происшедшей с ним катастрофе, и о своем весьма мрачном будущем.
Наконец, он окончательно пришел к мысли, что нужно, каким угодно способом, но выбраться на свободу.
Бросив, однако, взгляд в окно на тюремный двор, испробовав прочность запоров своей двери и вспомнив об охраняемых днем и ночью длинных тюремных коридорах, Жюль Гри понял всю несбыточность своих надежд! Если бы окно его камеры вместо тюремного двора находилось бы над рвом, по ту сторону стены, тогда можно было бы еще на что-то надеяться, но теперь он уже не сомневался в том, что выйти отсюда невозможно!
Стены камеры были толстыми и крепкими, в соседних камерах, вероятно, также находились заключенные, Жюль иногда слышал шаги за стеной.
Было еще оно досадное обстоятельство. Одежда его была тщательно обыскана перед заключением, причем все предметы, которые могли бы пригодиться при подготовке к побегу, были у него отобраны. Но одиночество и постоянная мысль об одном и том же снова возрождали в нем желание вырваться. Да и о чем же думать узнику, как не о своей потерянной свободе? Если бы он не был осужден на пожизненное заключение, то покорился бы своей участи и постарался бы скоротать долгие дни и ночи, строя планы на будущее. Но он был осужден на пожизненное заточение. Он должен был оставить эту камеру только для того, чтобы переселиться из нее на тюремное кладбище!
Эта мысль терзала и мучила его. У него не могло быть никакой надежды, оставалось только думать, чтоон вечно должен томиться здесь, что он даже не может отомстить тем, кто засадил его сюда! Что может быть ужаснее такого положения! И, подобно своему незнакомому соседу за стеной, он также принялся ходить целыми днями взад и вперед по своей камере, ломая голову над изобретением средств к спасению. Он день и ночь думал, каким бы образом добыть необходимые предметы, которые, так или иначе, могли бы быть ему полезны? Пила, лом, веревочная лестница были теми вещами, за которые он охотно отдал бы большую часть накопленных денег, хранящихся у отца. Когда-то все эти предметы ему так легко было достать, а теперь, когда они ему так нужны, они недоступны для него. Хоть бы его отцу или кому-нибудь из друзей когда-нибудь дали разрешение навестить его, но в Бастилии это было строжайше запрещено!
Однажды вечером, когда Жюль Гри прилег на свою соломенную постель и в освещенных днем и ночью коридорах все уже стихло, ему показалось, что он слышит шорох у стены, где стояла его кровать. Эта стена отделяла его от товарища по заключению, шаги которого он так часто слышал. Ему казалось, что он слышит какое-то царапанье. Он приложил ухо к стене и теперь ясно услышал звук железа, которым, казалось, буравили стену. Что означал этот звук? Работали, видимо, с большой осторожностью, опасаясь, вероятно, обратить внимание стражников. Через несколько часов шум прекратился. Но на другой вечер он возобновился снова и на этот раз стал резче и ближе.
Жюль тихонько постучал в стену. Вдруг все стихло.
Он еще раз постучал, погромче.
На этот раз последовал ответный стук, который слышался так ясно и близко, что, казалось, в этом месте стена была, вовсе не такая мощная.
Жюль Гри осторожно отодвинул свою кровать и, прижавшись к тому месту стены, где он слышал стук соседа, закричал: «Если вы слышите меня, скажите — кто вы и что вы там делаете?»
— Я такой же пленник, как и вы, и томлюсь здесь уже четыре года, — последовал ответ, — а кто вы?
— Мое имя Жюль Гри, я бывший гвардеец кардинала. Меня приговорили к пожизненному заключению в этой проклятой тюрьме.
— Я вспоминаю, — я, кажется, знал вас, — ответил сосед.
— Как ваше имя?
— Франсуа Дорме! Я тоже служил в гвардии кардинала!
— За что вы попали сюда?
— Я ударил по лицу маркиза д'Еффиа, тогдашнего фаворита кардинала, за то, что он похитил и обольстил мою жену!
— И за это вас отправили в Бастилию?
— Ришелье приговорил меня к десятилетнему заточению! После его смерти маркиз позаботился о том, чтобы меня перевели сюда.
— Десять лет пройдут и вы не будете освобождены! Вот сознание этого и заставило меня сделать попытку
пробраться в вашу камеру, — ответил Дорме, — но тише, стражники делают обход, не подавайте вида, что вы начали общаться со мной, а то нас переведут в другие камеры.
Жюль Гри, стараясь не шуметь, опять тихо придвинул кровать к стене и лег на нее. Стражники, проходя мимо камер и заглянув в открытые ими клапаны дверных отверстий, нашли Жюля Гри и Дорме крепко спящими, а в их камерах все было в полном порядке.
На следующий вечер, когда в коридорах наступила обычная для этого времени тишина, Жюль услышал, что сосед снова принялся за свою работу. Он постучал, Франсуа Дорме ответил ему.
— Это вы работаете около стены? Я все время слышу скрежет железа, — спросил он.
— Да, мне хочется пробраться к вам в комнату, вдвоем нам легче будет нести наш тяжкий крест!
— Я полагаю, у вас на уме что-то другое, — не бойтесь же, я не предам вас, Дорме. — Я ведь такой же узник, как и вы! Наша участь одинакова и враги у нас будут общие.
— Как знать, поймем ли мы друг друга? Одиночество делает каждого недоверчивым!
— Вы смело можете довериться мне, — твердо сказал Жюль Гри, но, мне кажется, что я давно уже молча разделяю ваши планы.
— До сих пор я полагал, что в этой камере никого нет и решился пробуравить стену!
— Зачем же вам нужно было попасть в эту камеру? Знаете ли вы, что мое окно выходит на тюремный двор?
— Я знаю это! Мое выходит на ров, но прыжок из него окончился бы верной гибелью!
— Почему? Разве вы не умеете плавать?
— Вы ошибаетесь, если думаете, что широкий и глубокий ров находится под самым окном! Между стеной и рвом есть пространство, футов около тридцати, покрытое острыми камнями.