Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1, стр. 13

— По законам ордена через десять дней вы должны подвергнуться трем испытаниям. Таким образом вы будете иметь время для того, чтобы хорошо обдумать свое намерение, а мы — чтобы решить, можно ли принять вас. По истечении этого срока, маркиз Эжен де Монфор, мы дадим вам знать, и вы опять явитесь в этот зал. Подумайте, загляните в свою душу, чтобы спокойно и твердо встретить испытания, которым вас подвергнут. Когда вы будете посвящены в тайны Черного братства, возврат уже не возможен, вы до конца жизни будете принадлежать к нашей общине и только смерть освободит вас от принятых обетов.

— Десять дней я буду ждать вашего решения, — ответил маркиз, кланяясь.

Трое рыцарей также отдали поклон.

Эжен де Монфор вернулся в приемную, где его ожидал Каноник, и молча вышел с ним из дворца герцога де Рогана.

IX. ПОХИЩЕНИЕ РЕБЕНКА

Был день Святого Эстоми, воскресенье.

Под лучами февральского солнца таял снег на крышах и улицах, а к вечеру подул восточный ветер и все опять заледенело. Прохожие плотнее кутались в плащи и прибавляли шагу, торопясь домой. В восьмом часу какая-то женщина, закутанная в старый коричневый платок, торопливо свернула в узенькую мрачную улицу Лаферронери. Она старалась держаться более темной стороны и скользнула за угол как раз напротив домика, где жила придворная судомойка, говорунья Ренарда. В маленьком окошке наверху еще горел огонь, значит, хозяйка была дома.

Судя по тоненькой хрупкой фигурке, прятавшаяся за углом дома была молодой девушкой. Коричневый платок совершенно скрывал ее бледное лицо и лишь блестящие глаза внимательно следили за двигавшимся в освещенном окне силуэтом и за дверью, ведущей в дом.

— Там мое сокровище, — шептала она, — я не напрасно подслушивала и подсматривала столько времени. Вчера он был у судомойки. Мое дитя у нее. Я должна взять его у них. Я до тех пор не обрету покоя, пока моя дорогая крошка не будет у меня в объятиях. У меня все отнято, я все отдала. Но даже кающаяся грешница не может отказаться от всего на свете, каждое сердце требует привязанности. Последний бедняк имеет что-нибудь собственное! Ведь даже несчастный узник бережет паутину, которую паук свил в его келье! А я осталась только со своим раскаянием, горем и разбитой любовью. Будь справедлив, не сердись, Эжен! Я ведь тебя предупреждала в самую тяжелую минуту моей жизни, что не вынесу разлуки с ребенком. Теперь наступило время, о котором я тебе говорила, и я возьму свое дитя, унесу его, как воровка. Меня влечет сюда материнская любовь, и я готова голодать, мерзнуть на улице, быть нищей — только бы прижать его к своей груди! Проклинай меня, Эжен! Ты имеешь на это право, я была безумна, слепа и не заслужила твоей преданной любви, но ты не можешь запретить мне взять к себе свое родное дитя. Когда ты услышишь, что мать украла своего ребенка, тогда узнаешь, что Магдалена еще жива!

Магдалена плотно прижалась к настывшей каменной стене. Прохожие не замечали ее в темноте. Бедняжка, в одном платье, не чувствовала холода. Мать способна перенести больше, нежели кто-нибудь другой; для матери, которая стремится к своему ребенку, не существует ни препятствий, ни страха.

Любовь матери — святая любовь, самое высокое из всех чувств, чуждое всякого эгоизма, не требующее благодарности! Материнская любовь отдает все и ничего не просит для себя, она всем жертвует и великодушно прощает, когда дитя забывает о ней и скупится на взаимность. Мать, богата ли она, одевает ли свое дитя в шелка и бархат, или заворачивает его в лохмотья, — всегда Божья посланница. Она забывает все на свете и считает себя вполне вознагражденной, когда, склоняясь к своему малютке, глядит в его милые глазки, когда крошечные ручки тянутся к ней. Она отдает своему младенцу свой сон, свой хлеб, окружает его заботой, и, улыбаясь, раскрывает ему объятия, с упоением любуясь им.

Магдалена вздрогнула. Свет в окошке потух. Ренарда уходила, и вероятно, до полуночи пробудет в Лувре. Магдалена хотела воспользоваться этим временем. От волнения ей стало тяжело дышать, она не спускала глаз с двери домика.

Улица пустела с каждой минутой. Наконец Ренарда вышла из дома. Завернувшись в старый салоп, она почти бегом направилась кратчайшей дорогой к Лувру.

Магдалена тихо, как призрак, отошла от стены и огляделась. Ни на улице, ни в окнах домов она никого не заметила. Быстро перебежав дорогу, Магдалена уже собиралась скользнуть в дверь, как Ренарда вдруг торопливо вернулась к дому, и она едва успела спрятаться в глубокой дверной нише. Старуха не заметила ее и побежала наверх по лестнице. Отчего она вернулась?

Магдалена прислушалась. Ренарда забыла ключ в дверях и, будто предчувствуя беду, прибежала, чтобы спрятать его в углу, у двери, как обыкновенно делала.

Магдалена ясно слышала, как старуха положила ключ на пол. Подождав несколько минут и видя, что кругом все тихо, а Ренарда больше не возвращается, горя от нетерпения, она взбежала по ступеням старой скрипучей лестницы. Сердце ее сильно билось. Ведь уже пять лет прошло с тех пор, как у нее отняли ребенка, и ей так хотелось поскорее увидеть свое сокровище.

Каков-то теперь мой милый мальчик? Уже большой: и говорить, и бегать умеет. Сегодня день его рождения. Невыразимая радость охватила Магдалену при мысли, что ее ненаглядное дитя опять будет возле нее, у ее сердца. Наконец-то она снова прижмет его к своей груди.

Молодая женщина осторожно, в полной темноте, нашла дверь комнаты, потом опустилась на колени и ощупью начала, искать на полу ключ. Все уголки обыскала Магдалена, но ключа нигде не было. Ею уже начало овладевать беспокойство, как вдруг она почувствовала под рукой что-то холодное — ключ нашелся. Тихонько вскрикнув от радости, она осторожно вложила его в замок и тихо-тихо отворила дверь. Глаза ее, привыкшие к темноте, ясно разглядели комнату. Она увидела в углу большую широкую постель судомойки, а рядом — другую, маленькую. Магдалена почти задыхалась от лихорадочного волнения. Подкравшись к маленькой кроватке, она наклонилась. На белых подушках спал мальчик. Магдалена с восхищением прижала обе руки к груди. У него были роскошные белокурые волосы и черты лица так напоминавшие маркиза де Монфора, что у нее слезы выступили на глазах.

Долго стояла она перед малюткой, не решаясь взять его из теплой постельки. Ей стало страшно. У нее ничего не было, она, кроме любящего материнского сердца, ничего не могла дать своему малышу.

Протянув руки, чтобы взять ребенка, она вдруг почувствовала, что делает нехорошо, грешит, похищая мальчика. Необъяснимый страх охватил ее душу именно в эту минуту, когда она почти достигла желанной цели.

Какую будущность она готовит сыну? Много бурь и тяжелых часов придется ему пережить, разделяя ее участь. Под крылом отца, между тем, его жизнь могла бы сложиться благополучно и счастливо.

Тяжелая борьба происходила в сердце Магдалены… «Откажись от дитя, ради его же счастья!» — шептало ей чувство материнской любви, — «уйди, оставь его здесь! Если ты его оставишь, он навсегда потерян для тебя!» — шептал ей другой голос. «Никогда тебе не назвать его своим. Живя среди блеска и богатства, он никогда не спросит о матери, или будет стыдиться ее».

— Нет, этого не будет! — с внезапной решительностью прошептала Магдалена. — Ты научишься любить меня. И мне тоже нужно, чтобы меня кто-нибудь любил. Я не могу так жить. Матерь Божья видит мое исстрадавшееся сердце и простит меня. Я грешила, но я покаялась и до конца жизни буду каяться. Проклинай меня, Эжен, вырви из сердца последние остатки любви ко мне, но, право, я не в силах себя переломить. Мое дитя должно быть со мной.

Дрожа от радости и страха, Магдалена осторожно взяла из кроватки крепко спавшего мальчика и тихонько закутала в свой большой теплый платок. Он не проснулся, только пошевелился, как будто ему было неловко, но сон опять одолел его. Ему суждено было проснуться в незнакомой обстановке и увидеть возле себя чужую женщину с заплаканными глазами — свою родную мать.