Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1, стр. 119

Вдруг она сама показалась в саду, идя ему навстречу. Счастливый случай устроил так, что в эту минуту она в легком летнем наряде проходила по передней части сада и поравнялась с калиткой в то самое время, когда Этьен подъезжал к ней.

Мадам де Марвилье тотчас же узнала виконта, послала одного из слуг отпереть ворота и взять его лошадь, а сама с приветливой улыбкой остановилась у калитки.

— Вот, как видите, я уже злоупотребляю вашим любезным приглашением, — проговорил виконт, поднося к губам нежную, прелестную ручку женщины.

— А я среди провинциального уединения приветствую вас с искреннею радостью, — ответила она. — Пройдемся по аллеям, поболтаем, а потом отправимся домой и закусим. Надеюсь, вы мой гость сегодня на целый день. По крайней мере я на этот раз не вижу, чтобы вас сопровождал приятель.

— Я приехал один, и с радостью принимаю ваше приглашение.

Габриэль проводила виконта сквозь густые тенистые аллеи и ароматные цветники сада к конюшням, чтобы показать ему своих лошадей. Конюшни были истинно королевские. Хозяйка слушала восторженные похвалы молодого гостя и с улыбкой смотрела, как он любовался некоторыми скакунами. Потом они пошли к дому, где на балконе их ожидал уже роскошный завтрак.

Попугай был сегодня до странного молчалив, и даже когда Этьен попробовал было раздразнить его, он продолжал угрюмо сидеть на своем кольце. Д'Альби подумалось, что бедняге, вероятно, досталось от хозяйки за то, что он в последний раз так некстати вмешивался в разговор.

Лакей налил вино, но Габриэль обратилась к Этьену с просьбой налить ей другого вина. Догадливый слуга тотчас же исчез.

Красавица-вдова и пылкий юный мушкетер остались с глазу на глаз. Она шутила самым беззаботным тоном и признавалась, что давно не была так весела и счастлива. Разговор их был так прост и задушевен, что Этьен, сам того не замечая, все больше и больше поддавался ее женскому обаянию.

И как можно было подозревать ее в чем-либо дурном, как можно было хоть на мгновение не доверять ей! По мнению влюбленного беарнца, невозможно было воссоздать образ женщины более привлекательной.

Габриэль незаметно перевела разговор на герцогиню де Шеврез, называя ее своим искренним другом. Только в эту минуту д'Альби вспомнил о своем поручении. В пылу восторга он совершенно забыл о нем. И вдруг сама хозяйка, по-видимому, без всякого намерения, напомнила ему о главной цели его приезда.

— Поклон прелестной герцогини я вам уже передал, — проговорил он, вставая и вынимая из кармана изящный конверт, — а теперь потрудитесь получить письмо, которое я взялся доставить вам.

— Это прелестно! — сказала молодая женщина, беря письмо, — я ужасно люблю герцогиню и очень уважаю ее. Вы мне позволите прочесть?

— Пожалуйста, не стесняйтесь!

— Могу вас уверить, что в этом письме нет тайн ни для кого, а для вас в особенности, герцогиня пишет мне, что вы человек вполне достойный общего доверия.

— Вы, вероятно, уже решили что-нибудь относительно вашего отъезда?

— Нет, ничего, но герцогиня прямо говорит о своем желании переслать кое-что через меня в Лондон.

— Как печально вы это сказали!

— Да, я сама не знаю отчего, но в этот раз мне так трудно назначить день своего отъезда, — проговорила Габриэль в каком-то порыве откровенности, медленно складывая письмо. — Со мной никогда не случалось ничего подобного, и я решительно не понимаю причин. Мне кажется, что я чего-то лишусь, потеряю что-то дорогое.

— В мой первый приезд вы говорили, что вам нечего терять, не с чем расставаться…

— Да, тогда меня что-то беспокоило, мучило, я только и мечтала об отъезде.

— А теперь это прошло? Габриэль слегка покраснела.

— Через три дня я уеду из Парижа! — проговорила она вполголоса.

Д'Альби почувствовал, что наступившее молчание слишком явно выдавало волнение, вызванное этим решением как в нем, так и в ней.

— Через три дня, — повторил он. — И вы долго рассчитываете пробыть в Англии?

— Я думаю, что еду туда навсегда, — ответила она.

— Боже мой! Да из-за чего же вы решаетесь на это?

— Что же в моем решении так испугало вас, виконт?

— Мысль, что я никогда вас больше не увижу! Казалось, Габриэль не ожидала такого ответа. Она, видимо, снова взволновалась и изменилась в лице.

— Габриэль, — проговорил Этьен тихим дрожащим голосом, — позвольте мне предложить вам один откровенный вопрос. Вы хотите уехать, чтобы не видеть меня больше? Да?

— Зачем бы я это делала, виконт? Разве до Лондона нельзя доехать отсюда?

— Эти слова подают мне великие надежды, Габриэль…

— Так не придавайте им слишком большого значения.

— Ну, вот! В один момент мне кажется, что вы подаете мне надежду, а в следующий — вы ее у меня отнимаете…

— Без экспансивности, виконт, — остановила она увлекшегося беарнца, пытавшегося было овладеть ее рукой. Нас могут увидеть из сада, а я ведь вдова… Вдовы должны быть вдвое осторожнее в своем поведении.

— Итак, вы ничего не скажете мне более того, что я могу увидеть вас в Лондоне? Неужели я не имею права сказать вам то, что наполняет все мое существо. О! Не будьте столь жестоки, позвольте мне сказать вам, что с той самой минуты, как я увидел вас впервые…

— Я часто слышала все это и знаю, что вы хотите сказать, виконт, но должна вам признаться, что было бы лучше, если бы вы не договаривали.

— Вы жестоки, Габриэль, вы не хотите даже выслушать меня!

— Нет, не сегодня, виконт. Я прошу вас об этом. Вы смотрите на меня так вопросительно, точно хотите услышать объяснение, почему я вас прошу об этом. И я вполне понимаю ваше удивление, но скажу вам, что в такого рода делах лучше избегать излишней поспешности. Через три дня я уезжаю из Парижа. Тогда у вас будет достаточно времени серьезно обдумать все это.

— Теперь я понимаю вас, Габриэль! Вы хотите испытать меня, хотите убедиться в том, что чувство мое не остынет после того, как я не смогу видеть вас, но вы узнаете мою любовь, мою преданность, мой восторг! Я последую за вами всюду и докажу вам силу и прочность моего чувства. Тогда, может быть, растает лед вашего сердца, тогда вы…

— Постойте, виконт! — воскликнула молодая женщина, и по ее волнению Этьен понял, что ее холодность была лишь маской, которую она едва выдерживала. — Прошу вас, остановитесь! Уверяю вас, для нас обоих будет гораздо лучше, если многое между нами останется недосказанным.

— Хорошо, на сегодняшний день я покоряюсь вашему желанию.

— Передайте герцогине мой задушевный привет, виконт. Скажите ей, что я жду поручений в Лондоне и буду очень рада их исполнить. Я уезжаю через три дня, теперь решение мое неизменно! По письму герцогини я вижу, что мне нужно будет взять с собой какую-то весьма важную вещь. Вы не знаете, кому нужно будет передать ее в Лондоне?

— Нет, не знаю.

— А неизвестно ли вам, что это за вещь такой необыкновенной важности?

— Кажется, какой-то портрет.

Габриэль едва заметно вздрогнула, но ни одна линия ее лица не выдала охватившей ее радости.

— Прошу вас, передайте герцогине, что мне было бы очень приятно получить эту вещь поскорее, чтобы успеть уложить ее как следует.

— Герцогиня, кажется, хотела лично доставить вам свою посылку.

— Какая радость! Я увижу герцогиню здесь и буду иметь возможность лично засвидетельствовать мою дружбу и преданность ей!

— И в то же время вы рискуете иметь неприятность увидеть здесь и меня, мадам де Марвилье!

— Я начинаю бояться, что вы судите обо мне несправедливо. Да, я боюсь, что вы меня не поняли. В таком случае позвольте мне сказать вам, что я надеюсь снова увидеть вас, что это свидание составляет горячее желание моего сердца, а исполнение его зависит лишь от вас…

— Благодарю вас, Габриэль! Тысячу раз благодарю вас! — сказал д'Альби, низко склоняясь перед загадочной красавицей. — И до свидания в Лондоне.

XXIII. В ПРИЕМНОЙ

Людовик XIII очень быстро одарил своим расположением молодого маркиза де Сен-Марса. Ришелье представил его ко двору и ввел в круг самых близких к королю людей с тем, чтобы иметь среди них своего постоянного шпиона. Сначала де Сен-Марс беспрекословно повиновался воле всемогущего кардинала, но скоро роль шпиона стала ему так ненавистна, так отвратительна, что он задумал уклониться от нее во что бы то ни стало. Впрочем, он тщательно скрывал свои намерения, и Ришелье даже не подозревал ничего подобного. Кардинал рассчитывал, что молодой человек обязан ему своим блестящим положением и никак не ожидал, что он осмелится иметь самостоятельные планы и расчеты.