Жюль Верн, стр. 49

Он пожал плечами, выжидательно глядя на собеседника.

— Вот вы инженер, — продолжал он, — вы умеете хорошо и надежно строить корабли. Люди других профессий оснащают ваши корабли всеми чудесами современной техники; я говорю — чудесами, так как и в самом деле чудесно всё, что делают мозг и руки человека. На вашем корабле проводят освещение, возможно, электрическое, устраивают разные средства связи со всем миром…

— Какие именно? — прервал Корманвиль.

— Не знаю, это надо придумать, исходя из того, что сделала наука сегодня. Пока мы придумываем нечто теоретическое, люди практически опередят нас. Фантазия опередит технику, вот увидите! Ваш корабль в состоянии делать сказочное количество миль в час. Он уходит под воду. Но дело не в этом…

— В чем? — нетерпеливо спросил Корманвиль. — Я слежу за ходом вашей мысли, она оригинальна, умна, — продолжайте!

— Для чего всё это — вот что неясно для меня. — Достаточно ли одной техники для счастья человека? Вот вы инженер; у вас есть знания, вы мечтатель. А если вы о чем-то мечтаете, — значит, вы что-то можете. Мечта родится в сознании человека тогда, когда он уже, пусть и неясно, видит нечто в будущем. Мечта — крылья. Это аппарат для летания в области догадок и предположений. Скажите — в каком государстве, при каких обстоятельствах вы сполна станете инженером? Подумайте сами над сутью слова: инженер. Не просто, не только наименование профессии, но и способность потрудиться ради того, чтобы, скажем, корабль был построен по образцу мечты всего человечества! Ох как трудно мне выражать мысли, как мало я знаю, мой друг!

— Любопытно быть инженером на необитаемом острове, — произнес Корманвиль и рассмеялся.

Жюль пытливо оглядел его, ударил в ладоши.

— Браво! — воскликнул он и стал аплодировать. Надар и Онорина удивленно посмотрели на него. — На необитаемом острове! Чудесно! В каком-то мире, где об юристах и понятия не имеют, адвокаты там вовсе не нужны, потому… потому… — он щелкнул пальцами.

— Робинзон уже написан, — вздохнув, словно сожалея об этом, сказал Корманвиль. — Робинзона читают мальчики на всем земном шаре, эта книга — своеобразный учебник для детей, нечто вроде поваренной книги: как сделать вещи, когда продукты для этого имеются. Выражаясь языком книги для хозяек — как сварить суп, если для этого…

— Мы близко подошли к какой-то серьезной идее, — сосредоточенно проговорил Жюль. — Кстати, Робинзон. Он строил и добывал для себя, только для себя одного. Он думал о своем благе, — потом он занялся колониальной политикой. Советую еще раз прочесть эту книгу. Я, говоря с вами, имею в виду общество, группу людей, для блага которых работает инженер Корманвиль. Погодите, постойте, одну минуту, — а что, если вы сейчас находитесь в положении Робинзона! Вы думаете только о себе. Гм… В таком случае недалеко и до мысли, что техника поможет человеку во всех его затруднениях. Не так? Если не так, тогда что же именно?

— Будем честно исполнять то, что нам поручено, — сказал Корманвиль.

— И мечтать, — добавил Жюль. — Вы на верфях, а я за письменным столом. Ничто не пропадает бесследно, один вид энергии переходит в другой. Будем пчелами: с каждого цветка по капле нектара. Идущие за нами будут работать лучше, они исправят нас там, где мы ошиблись, но мы обязаны кое-что приготовить для них.

— Важно знать, что именно приготовить дли потомков, — сказал Корманвиль. — До сих пор мы видим нечто другое: большая группа людей думает и заботится о себе, и получается так, что она тем самым полезна своим единомышленникам. Я думаю о народах…

— Народам поможет наука, — убежденно произнес Жюль.

— Правильно, — вмешался Надар. — Наука и техника, ничто больше. На следующей неделе мы летим на моем воздушном шаре — хотите?

— Что ж… — неуверенно, поглядывая на Онорину, сказал Жюль. — С удовольствием.

— А это не опасно? — встревоженно обратилась к Надару Онорина.

— Со мною совсем никакой опасности, — хвастливо проговорил Надар, закручивая свои усы. — Может быть, угодно будет и вам, мадам?

— Оставьте меня в покое! И не соблазняйте Жюля!

Полет Жюля с Надаром на «Гиганте» состоялся несколько лет спустя. Онорина отговорила своего мужа от полета перед тем, как ему отправиться в путешествие.

— Но ведь мое путешествие опаснее, — убеждал Жюль. — Чужая страна, чужие люди… А Надар…

— Вот именно — Надар, — повторила мадам Верн. — Сумасшедший человек, на которого нельзя положиться. Он тут такое мне говорил! Хорошо, что ты ничего не слышал.

Глава восемнадцатая

Канун второго рождения

Жюль побывал в Лондоне, Глазго, он посетил лондонские верфи, где видел на стапелях строящийся гигантский пароход «Грейт-Истерн»; на нем он, и сам о том не подозревая, позже совершил путешествие в Америку. Жюль выходил в море на маленьких и больших судах и большую часть времени проводил в машинном отделении, изучая работу механизмов. Жюль посетил угольные и железнорудные шахты, прядильные фабрики, доки на Темзе. Всё виденное произвело на него сильное впечатление, но впечатление наиболее глубокое оставил в нем бесхитростный рассказ матроса, пережившего ужасы кораблекрушения. И когда Жюль спрашивал себя — почему рассказ этот действует на него сильнее и глубже реальной действительности, то отвечал так: «Реальное, виденное мною, представимо, его я и сам могу изобразить, но испытанное человеком… Здесь необходимо самому быть в его положении, чтобы отказаться от домысла и выдумки — необходимейших элементов искусства. Американский писатель Эдгар По — отличный, талантливый выдумщик, но его выдумка нереальна, он выдумал выдумку, его фантазия лишена научной опоры. Я и сам в состоянии придумать любое происшествие в пределах Африки или Америки, но переживания человека должны быть изучены. Потому-то на меня так сильно подействовал рассказ матроса, пережившего кораблекрушение».

Жюль пополнел, отпустил бороду.

— Вы похожи на профессора, — почтительно сказал Барнаво.

— Прежде всего — не вы, а ты, а потом — я не похож на профессора.

— Простите, я хотел сказать — на академика, — поправился Барнаво. — Вам нужно пустить по животу золотую цепочку, надеть очки, — непременно золотые, — взять в руки портфель и начать переделывать законы. Беззаконие, насколько мне кажется, состоит в том, что очень много законов. С каждым годом их становится всё больше. Это как прутья железной решетки, за которой сидит ни в чем не повинный человек. Вы хотели рассказать о матросе… Вы многое видели, сударь!

— Я видел фабрики, заводы, верфи, я двадцать суток провел на корабле, меня дважды укачало до полусмерти. Я видел рабочих, инженеров, техников, всё это очень интересно и поучительно, но самое интересное… Садитесь и слушайте.

Валентина и Сюзанна сели подле матери на диване. Барнаво расположился на полу, на огромной пушистой шкуре белого медведя.

— Шесть суток носило моего матроса по океану, — начал Жюль. — Он держался за обломки разбитого корабля. Он пил собственную кровь, надкусывая язык, и всё же не терял надежды на спасение, хотя ежеминутно был готов к смерти. На седьмые сутки его прибило к берегу. На кого он стал похож! Спина сожжена солнцем, разъедена солью, волосы выпали, зубы расшатались, язык распух. Матрос спал на берегу двое суток подряд — лег и сразу уснул. Проснувшись, он направился на охоту. Он полз подобно червяку и вскоре достиг деревни, где жили дикие племена. Они приняли его за божество, — он научил их многим полезным вещам, он был с ними добр и ласков. Он прожил у дикарей полтора года и очень неохотно расстался с ними. Спустя год, когда ему довелось плыть мимо этого острова, он попросил капитана высадить его на берег и на обратном пути снова взять на борт. Капитан отказал в этой просьбе. Что же делает, матрос? Он прыгает за борт и плывет к острову, к своим друзьям.

— Воображаю, как они встретили его, — заметил Барнаво.

— Должен огорчить тебя, — сказал Жюль. — Мой матрос нашел только двух дикарей, все остальные, а их было сто пять человек, погибли в бою с англичанами. Англичане хотели поработить этих мужественных, умных, великодушных людей, но они встали на защиту свою с оружием в руках — с пиками, самострелами, топориками… Горсточка европейцев разбила островитян. Двоим удалось спастись. Мой матрос звал осиротевших друзей к себе, на свою родину, но они отказались. «Тогда я останусь с вами», — сказал он.