Жюль Верн, стр. 21

— Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн! Одну минуту, мне что-то пришло в голову, я запишу. Так. Ничего интересного, ерунда! Голова подобна колоколу в рождественскую ночь. Откройте правую половину вон того шкафа, там вино, бананы, конфеты, шоколад. Вам нужно поправить свое здоровье. Налейте и мне.

Жюль сделал все, о чем просил Дюма. Налил два бокала.

— За ваши успехи, смелый и прямой Жюль Верн из Нанта! — провозгласил Дюма и только понюхал вино в своем бокале. — Этого я не могу пить, вы достали не то, которое я люблю. Ну, ладно. Но вы пейте. Ешьте бананы, их у меня страшно много. Запаситесь в дорогу шоколадом. И отправляйтесь домой. Я хочу спать. Говоря между нами, слава — беспокойная штука. Но все же желаю вам попробовать кусочек этого опасного кушанья. Вам далеко? Прямо в Нант? Ха-ха!

— У меня свои лошади, мэтр, — соврал Жюль, — то есть, я хотел сказать, что…

— Все знаю, — рассмеялся Дюма, — откройте вон ту дверцу, возьмите бутылку с белой этикеткой и дайте ее вашему кучеру. Люблю! Однако тридцать восемь шестого! Пьер! Оливье! Валентина! Сюда!

Вошел слуга.

— Скажите гостям, что они могут делать все, что им вздумается. Я захворал. Я иду спать. До свидания, Жюль Верн! Пишите, если вам хочется писать! Не пишите, если вам писать не хочется! Что касается меня, то я к вашим услугам. Вторник и пятница с полудня до трех. Перчатки и фрак необязательны. Дайте, я вас поцелую!

Жюль вошел в широкие объятья Дюма, как в жарко натопленный дом. Дюма поцеловал Жюля, похлопал по спине, дернул за мочку уха и приказал слуге:

— Проводите месье до его коляски!

Барнаво спал, свернувшись калачиком и накрывшись полостью. Было очень темно, очень холодно. Жюль разбудил своего друга, и тот забрался на козлы. Щелкнул бич. Коляска поехала.

— Жду отчета, — сонным голосом произнес Барнаво. — Выиграл или проиграл?

— При своих, как мне кажется, — ответил Жюль. — Вези меня побыстрее, Барнаво! Дьявольски болит голова. Подробности дома. К подробностям — вот эта бутылка.

Барнаво щелкнул бичом дважды, и лошади понесли.

Глава четвертая

Статьи и параграфы

Жюль решил: теперь я буду писать, писать и писать. Днем учиться, вечером писать.

Казалось бы, чего лучше: связи есть, способностями природа не обидела, досуга достаточно, здоровье крепкое. Жюль улыбался, вспоминая слова Арпентиньи относительно того, что именно делают таланты, здоровье, вкус и терпение. Жюль знакомился с биографиями известных деятелей литературы и науки и в каждой биографии читал о терпении и таланте, о преимуществе вкуса и хорошего здоровья. Странно, почти все великие люди, за исключением очень немногих, были недолговечны, то есть рано умирали. Редко кому из них посчастливилось прожить свыше пятидесяти лет, в то время как люди, не занимавшиеся ни литературой, ни наукой, жили и восемьдесят и даже девяносто лет.

На будущее свое Жюль смотрел без тревоги. Происходило это, конечно, от хорошего здоровья прежде всего. Немалое значение оказывало на такой взгляд и знакомство с Дюма, который покровительственно отнесся к студенту, мечтающему посвятить себя литературе. Этот студент был влюблен в Дюма, но весьма критически и порою неодобрительно отзывался о его романах. Диккенса Жюль любил больше, сильнее, — Дюма, в конце концов, представлял собою сладкое блюдо, без которого можно и обойтись. Диккенс — это хлеб, без него не проживешь. Учиться, правда, следует у всех и каждого, кое-что необходимо взять и от Дюма. Что касается Гюго…

— О, Гюго! — восхищенно говорил Жюль и себе самому, и Дюма, и своим приятелям. — Это борец, деятель, у него есть убеждения, вера в человека, прогресс, лучшее будущее. Гюго — самый большой, самый великий писатель современной Франции, и кто знает, что он сделает еще! Он тревожит меня, заставляет мыслить, критически смотреть на окружающее…

— Во Франции победила буржуазия, она теперь начнет закреплять свой успех во всех областях, — сказал как-то незнакомый Жюлю человек в рабочей блузе. Он пил дешевое вино и ни с кем не хотел соглашаться. — Победитель всегда хорошо платит тому, кто ему служит, — продолжал незнакомец. — Я, например, пишу стихи и рассказы, но их нигде не принимают, не печатают. Почему?

— Очевидно, потому, что вы плохо пишете, — заметил кто-то из слушателей. — Возможно, не обижайтесь, вы бездарны.

— Бездарным у нас сегодня называют того, кто критикует существующий строй, — с жаром проговорил незнакомец и презрительно посмотрел на собеседников. — Почему так гневается Гюго? Потому, что он против наших порядков, они ему не нравятся, он хочет лучшего строя, лучших порядков.

— Воспевайте существующий строй, и вас напечатают, — посоветовал кто-то. — Найдите что-нибудь хорошее и сегодня, — разве ничего нет?

— Для рабочего человека нет ничего хорошего, — отозвался незнакомец. — Студент, — обратился он к Жюлю, — не хотите ли выпить со мною?

— Возьмите его себе в соавторы, — хихикнул кто-то в дальнем углу кабачка.

— Этот студент внимательно слушает меня, следовательно, он учится не только в Сорбонне, — не обращая внимания на реплику, продолжал незнакомец. — Пейте, студент, — сказал он, размашисто чокаясь с Жюлем.

— За что же мы выпьем? — спросил Жюль.

— Мы выпьем за человека, — ответил незнакомец. — За того человека, который всегда смотрит вперед, за человека, не желающего служить реакции и произволу!

— За министра финансов и внутренних дел, — подсказал чей-то юный бас.

— Я вижу, вам хочется выпить за короля, который снова вернулся во Францию, — проговорил незнакомец. — Вы всем довольны, и вам на всё наплевать, благополучный буржуа! Нет, — он ударил кулаком по столу, — мы должны выпить за будущее, которое немыслимо без длительной борьбы с министрами финансов и королями, — и он в два глотка осушил свой бокал. — Хорошо! — Он с улыбкой посмотрел на Жюля. — Вы умеете слушать, студент! Слушайте, прислушивайтесь, не ошибитесь!

Он привстал и хлопнул Жюля по спине широкой ладонью.

— Учитесь, студент, только учитесь не напрасно, учитесь для того, чтобы потом служить человечеству!

— О, как пышно! — заметил кто-то, — Совсем во вкусе Гюго!

— Дурак! — сказал Жюль и вместе с незнакомцем вышел из кабачка. Он так и не узнал имени этого человека, видимо, это был простой парижский рабочий, смелый, умный человек, каких становится все больше и больше.

Об этой встрече Жюль рассказал своей хозяйке.

— У меня в прошлом году жил такой же, — отозвалась она. — Потом за ним пришли и увезли в тюрьму. Он жил рядом с вами.

— А кто живет сейчас? — спросил Жюль. — Там, за стеной, всегда тихо и только иногда кто-то чихает и кашляет или напевает вполголоса. Кто там живет?

— Странный человек, я даже не знаю, как его назвать. Он служит на фабрике, где приготовляют духи и румяна. Подумайте, — вдруг оживилась хозяйка, — флакон духов какой-нибудь фиалки или розы стоит столько же, сколько и готовая воскресная блузка!

— Странно, что я еще ни разу не видел моего соседа, — произнес Жюль. — Он химик?

— Не знаю. Он уходит в семь, домой возвращается в девять. Не спит до часу. Все свои деньги тратит на книги. Он интересует вас?

— Очень, — ответил Жюль. — Я обожаю чудаков, — это самые интересные люди!

Он решил познакомиться со своим соседом. Однажды вечером, готовясь к зачетам, он услыхал за стеной кашель. «Пойду и познакомлюсь», — сказал Жюль и постучал в соседнюю дверь. Ему разрешили войти, предварительно спросив, кто и зачем.

— Ваш сосед, студент, ему очень скучно одному, — ответил Жюль и переступил порог.

Первое, что он увидел, были книги. Они стояли на полках, лежали на подоконнике, на столе и даже на полу. На маленьком столике подле кровати тускло поблескивали пустые флаконы из-под духов, воронки и пестик со ступкой. В комнате пахло табаком и тем особым запахом, какой бывает в помещениях, где много книг.