Осада Азова, стр. 47
Неоднократно замок посещался донскими казаками. Вокруг замка сто пятьдесят хат из камыша, – это деревня, называется она Кабак. К северу от замка находятся Анапские горы. Суда, идущие в Азов, плавают мимо гор, которые тянутся до жилищ азовских казаков.
Замок так хорошо сохранился, что кажется: он только что построен. При замке есть гавань, где 1000 судов, связанных вместе одним канатом, могут стоять в безопасности… Если привести этот замок в порядок и оставить хороший гарнизон турецких войск, то нетрудно было бы держать в полном повиновении всех абхазцев и черкесов.
Пройдя многие страны и познав многие нравы и обычаи народов Кавказа, твой ничтожный муэдзин решил написать книгу – историю этого путешествия. Она будет свежа, как вода в реке, как начало новой жизни. В Коране сказано: «Будьте милостивы к рабам вашим». Будь же и ты, господин мой, милостив к рабу твоему. Благослови меня на этот дерзновенный труд, султан султанов. Тебя же благословляет на всё всемогущий аллах!
«Константинополь будет взят», – так говорил когда-то пророк, и город был взят.
«Азов-город будет взят», – говорю я. И он будет взят. Какая честь будет для армии, которая его завоюет, и какая слава будет для ее вождя!
Хвала аллаху!
Твой верный раб
Эвлия Челеби Мехмед Тали-ибн».
Султан Амурат долго размышлял о письме «пророка» эфенди Эвлии, оставаясь целый день в одиночестве, а потом встряхнулся и сказал:
– Калями-шериф! Умная у него голова. Золотое перо!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Султан Амурат торжественно въезжал в столицу Турции Стамбул через Золотые ворота – самые древние ворота, через которые входили в город все победоносные императоры. Золотые ворота после каждого такого въезда замуровывались.
Высокий и стройный серебристо-белый арабский Белый Шах гарцевал дробно. Вся сбруя Белого Шаха была сплошь усыпана изумрудами, топазами, жемчугами и рубинами. Камни переливались и сверкали на солнце. Лицо султана было холодно и бесстрастно, как гипсовая маска. Неподвижные глаза напоминали глаза мраморных статуй. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице, а вся стройная фигура была словно влита в дорогое сверкающее седло. Султанский мундир был расшит золотом и унизан крупными яхонтами, а на большой белоснежной чалме, напоминавшей туго свитый кочан капусты, щедро искрился огромный алмаз.
Впереди бежал высокий худощавый воин в зеленом турецком платье, с обнаженной саблей. Размахивая ею, он расчищал путь, который преграждали толпы жителей Стамбула, Галаты, Скутари и Принцевых островов, приехавших сюда, чтобы достойно встретить храброго победителя. Все улицы, узкие и кривые, все широкие площади Стамбула были запружены черным народом, вельможной знатью, матросами иностранных государств и всяким другим людом. Пришли дервиши из Перы, приехали купцы и менялы монет, башмачники, чувячники, рыболовы, певцы и сказочники. Здесь толпились хозяева кофеен, восточных бань, торговцы рабами и невольниками, разносчики воды, носильщики тяжелых грузов, золотых дел мастера, барышники и перекупщики, кувшинщики, ковровых дел мастера и подмастерья.
Поближе к султану теснилась придворная знать. Пришли русские церковнослужители – монахи, попы и дьяконы – с длинными волосами, в черных одеждах. Встречали султана служители многих мавзолеев. Пришли католики, греки и протестанты.
В Стамбуле все кишело, передвигалось и кружилось, напоминая шумные дни янычарских восстаний.
За султаном, покачивая хоботом, торжественно шел огромный, могучий слон – весь в дорогой камке, в золоте, в драгоценных камнях. Под золотым высоким балдахином с шелковыми ковровыми занавесями везли одну из семи звезд султана – молодую гречанку Кюси-султане. Ученый слон своим шершавым хоботом отшвыривал зазевавшихся горожан вправо и влево.
Люди по обеим сторонам пути, которым двигался султан, размахивали руками, раскрывали рты, но их голосов не было слышно. Со всех крепостных стен, каменных высоких башен, которых в Стамбуле насчитывалось больше тысячи, гремели салютные выстрелы. Тяжелые пушки били с берега Босфора, поднимая пыль, клубы порохового дыма и огня, били пушки, установленные на крышах арсенала Топхане, во дворе Текир-сарая – дворца принца, в предместьях Кассым-паши, где находился морской арсенал Терехане, с Девичьей башни – Киз-Кулесси, стреляли из пушек и ружей в Галате, Петруц Скутари, на Принцевых островах, с Семибашенного замка, гремели победные выстрелы по всем улицам столицы Турции и особенно с глухим грохотом перекатывались выстрелы в Золотом Роге, где находилось множество торговых и военных кораблей под французскими, испанскими, греческими, итальянскими флагами.
Султан ехал медленно, а ретивый арабский конь рвался вперед, размахивая головой, пушистой гривой, высоко поднимая и резко ставя на землю белые копыта.
За слоном в роскошном, дорогом одеянии, расшитом вдоль и поперек серебром и золотом, величественно восседали на арабских конях: Аззем Мустафа-паша в середине, а верховный визирь, командующий войсками Гуссейн-паша Делия и адмирал флота Пиали-паша – по бокам. Их пышные мундиры слепили всем глаза. Аззем Мустафа-паша был чем-то омрачен; Пиали-паша, упираясь ногами в серебряные стремена, хитро ухмылялся. Гуссейн-паша Делия задирал голову выше других, глядел мышиными глазками по сторонам и будто хотел сказать всем, что не султану воздается слава, не в честь Амурата бьют сейчас пушки и барабаны, отмечая победу, а в честь его самого, бравого паши Гуссейна.
Муллы, перебивая друг друга, выкрикивали приветствия с восьмисот тридцати двух мечетей.
В православных церквах и монастырях звонари зазвонили во все колокола, сославшись, что-де в тот день у них был свой церковный праздник.
Личная стража султана в яркой, пестрой одежде ехала на конях двумя длинными линиями. Это были сильные, рослые, крепкие воины.
За спахами и янычарами верблюды и буйволы медленно тащили осадные пушки, скрипучие телеги, высокие арбы. Многотысячный обоз с добычей и данью замыкали верблюды – быстрые дромадеры с ковровыми кибитками.
В кибитках везли две тысячи пятьсот невольниц, которых султан собирался продать в Стамбуле. Правда, некоторых из них он нынче решил раздать достойным приближенным пашам и сановникам. За пленницами гнали неисчислимые табуны самых резвых и красивых коней Средней Азии и Востока и больше тысячи слонов.
– Султан! – кричал народ.
– Султан Амурат вернулся!
– Султан избавит нас от лжи сановников!
– Султан избавит нас от казнокрадов, которых так много развелось в Турции!
С пожарной каланчи в Галате, с высокой древней круглой галатской башни, нависшей над морем, можно было видеть все происходящее.
Греки и персы, албанцы и негры, иностранные гости и послы, люди всякой веры, словно голуби, густо облепили все двадцать восемь окон галатской башни и смотрели на торжественную встречу, которой был удостоен счастливый Амурат.
В это время султан заметил у главных ворот Баб-и-Гамайюн высокую, стройную женщину в черном одеянии. На голове ее белел только прозрачный и легкий, как воздух, персидский шарф, закрывавший половину лица и спускавшийся на плечи и высоко дышащую грудь. Это была Кизи-султане, мать султана. Желтовато-белое лицо ее казалось совсем молодым. Большие черные глаза, живые и радостные, светились всепоглощающей материнской любовью. Брови царственной абхазки разлетались черными выгнутыми стрелами. Красивый, строгий нос ее напоминал клюв горной орлицы.
Кизи-султане скорбела о погибших воинах и была полна гордости за возвратившихся.
Султан Амурат медленно подъехал к воротам, слез с коня и подошел к, матери. Кизи-султане, приветствуя сына и поздравляя его с победой, приложила свои тонкие руки к его груди, что означало сердечную близость, и поцеловала Амурата.
Потом Кизи-султане взяла под уздцы белого коня, настороженно косившегося на женщину в черном, и пошла вперед. Амурат – за нею. Они направились ко вторым тяжелым и массивным воротам, Баб-эль-Селам – Воротам спасения, с двумя башнями. Эти ворота вели во второй дворцовый двор, под которым находилось помещение для расправ с придворными сановниками, впавшими в немилость султана, верховного визиря или султанской матери.