Азов, стр. 44
Тут Мишку Татаринова взорвало. Со злостью шапку наземь хлопнул и крикнул:
– О чем мыслят царь да бояре? Джан-бек Гирей нас задирает! Пограбил басурманин нас. В полон людей побрал!
Старой менялся в лице, мял грамоту в руках. Такого он не ждал.
– А ты дочитывай! – сказал, смеясь, Васильев. – Потеха! Ай да посмешище! Ой, грамота царя!
Старой продолжал:
– «…А посланники наши, Степан Торбеев да подьячий Иван Басов, приехав к Москве, сказывали, что от Джан-бек Гирея им было великое притеснение в Крыму. В Чуфут-кале сидели. А вы делаете то изменою царю и отступлением от бога!»
– Ну, воля государева! – не утерпел и Каторжный. – Слыхали?.. Алеша, друг, да ты ли эту грамоту привез? Глазам своим не верю.
– Привез! – с досадой и обидой сказал Старой. И читал дальше:
«…Воровством и лакомством кровь неповинную проливаете. И вы есть за то злодеи и враги креста Христова. А ведаете вы, что турский султан Амурат и крымский царь Джан-бек Гирей с нами в крепкой дружбе?..»
Снова Татаринов перебил:
– С царем султаны в дружбе, а казаков враги громят нещадно. Твою Фатьму свели, мою Варвару… Вот у тех спроси, которые стоят перед царской грамотой: кого они лишились да как они посиротели. Сам кручинюсь, и ты кручинишься. А что велят нам?.. Не стану дальше слушать…
– Не любо нам!
– Не любо! – закричали.
– Нет, – заявил Старой, повысив голос, – я дочитаю! «…Уймитесь вы от воровства. Разбойники! Злодеи!..»
– Не любо нам! Ту грамоту чернил злодей наш Филарет! Не любо нам!
– И мне не любо! Царь обманул меня!.. – вздохнув глубоко, сказал Старой. – Веди-ка, Каторжный, на сине море. Все пойдем! И я пойду с тобой. А ты, Татаринов, веди-ка казаков к Джан-бек Гирею. Верни наших людей. Громи, что силы есть, Бахчисарай, разори осиное гнездо в Чуфут-кале. Пришла пора!
Все закружилось вихрем.
– На море синее! – кричали казаки. – Старой, веди!
– Азов возьмем! Веди, Татаринов!
– Султан да Джан – царю обман!
– Гулять пойдем и хлеб найдем!.. Свинец добудем – живы будем!
– Рукой царя бояре водят!
– Послушайте, – крикнул Старой, – речь мою короткую.
Все притихли.
– Нас силой не возьмешь. Мы правду любим! – начал он. – На море поведет походный атаман Каторжный. Он всех нас лучше это дело ведает.
– Согласны! Каторжный ведет!
– В Крым поведет походный атаман Татаринов.
– А ты куда пойдешь?
– В Царьград с Иваном Каторжным… Но прежде поеду к запорожским черкасам, чтоб помощи дали.
– Ну, поезжай не медля.
– Султана погромим мы здорово и хана погромим! Отмстим за все обиды!
– То любо нам!
И так приговорили на кругу, как было сказано.
Казаки кидали шапки кверху и, расходясь, кричали:
– Старому слава!.. Седлайте, казаки, коней!.. Чините струги.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Необычно и нежданно в Бахчисарае появились несметные тучи маленьких тарби – розовых скворцов. Они прилетели рано утром и облепили весь город, ханский дворец, крепость Чуфут-кале, дворцовые сады, мечети, торговые предместья – все!
Прилетели розовые скворцы, эти маленькие вертлявые пичуги, из каменной грузинской крепости Уплисцихе, что значит «Божья башня», и все закипело ими. Они поселились под каждым камнем развалин в Чуфут-кале, в каждой трещине скалы, под крышами в узких улицах и окрасили стены крепости и ханских дворцов кроваво-розовым пометом. На незатейливых травяных подстилках каждая птица положила по пять бледно-голубых яичек. Грузины прозвали птичек «каменными скворцами», – должно быть, потому, что грузинская крепость Уплисцихе, расположенная в Карталинии, была для скворцов громадным каменным гнездом, где они выводили своих птенцов. Они миллионными стаями мчались на истребление саранчи и возвращались снова в крепость, забиваясь глубоко в щели камней. Потом улетали за несколько сот верст, в далекие страны, на охоту за саранчой и возвращались в Уплисцихе неведомыми воздушными дорогами.
Розовые скворцы выводились, как рассказывали полоняники, на Арарате, на скалах у Куры и Риона. По поверью, розовые стаи, которым не было счета, перелетали оттуда в те места, где страдали люди, забранные в плен. Они оседали в Сухум-кале, Уплисцихе, Горис-Джавари, а в Крыму – в Монгуп-кале, Редут-кале, Чуфут-кале.
Видя огромные огненные тучи скворцов, Суеверные татары говорили: «Война будет». Муллы пошли в мечеть просить аллаха и Магомета предотвратить нависшую беду. Но розовые скворцы, просидев недолго в Бахчисарае, переместились в Чуфут-кале, окрасив белую известковую крепость в розовый цвет. Они садились на плечи полоняников, клевали добычу, которую им давали, прямо из рук, щебетали над ухом каждого и неугомонно пели свои незатейливые песни. Иногда, сорвавшись, они бросались на ханские дворцы, закрывая собою все крыши, мраморные фонтаны, густые зеленые сады. Пополощутся в бассейнах, покричат – и снова летят в Чуфут-кале. Их крылья в полете напоминали стригущие ножницы. И падали розовые скворцы на добычу камнем, словно подстреленные… Все, все считали скворцов предвестниками кровавых битв.
Как и родина розовых скворцов – Уплисцихе, пещерный город Чуфут-кале был крепостью, вблизи которой расположился Бахчисарай.
На вершине скалы было много пещерных жилищ, разрушенных, полуразрушенных и кое-где сохранившихся. В каждой пещере имелась каменная постель, выдолбленная в стене. На этих постелях и прямо на улицах лежали пленники из многий стран. В стенах были вделаны каменные кольца, к которым татары привязывали непокорных, а потом выкалывали им нередко глаза или сдирали с них кожу и набивали ее соломой. Эти чучела выставляли на стены.
…Джан-бек Гирей уединился, стал еще свирепей. Все его жены трепетали в гареме, как листья тополя перед грозой. Судьям своим в Чуфут-кале, аскерам и мурзам приказал он держать невольниц и невольников со всей строгостью. Каменное окно судилища жадно проглатывало осужденных. Мертвая долина наполнилась черепами тех, которых нельзя было продать за хорошую цену в Кафе, Кизикермене и Царьграде. Верховный судья Чохом-ага-бек судил всех строго.
…Джан-бек Гирей велел старухе Деляры-Бикеч позвать Фатьму. Она стояла перед ним смущенная, кроткая. Старуха, щипая ее сзади, шипела:
– Ты, дрянь! Покорись!
А хан промолвил:
– Фатьма! Ты разве не хочешь быть моей женой?
Фатьма молчала.
– Ты разве не знаешь, что мое сердце сгорает от пламени твоих глаз? И разве мои высокие и стройные кипарисы, и мои богатые сады, и звонкие фонтаны, и золото дворцов не радуют тебя и не прельщают?
Она сказала тихо:
– Нет!
– Напрасно ты так отвечаешь. Разве не знаешь ты, к чему ведут такие ответы хану? Отдам тебе богатства Крыма. Все ты получишь. Ты станешь моей первой женою!
– Нет! Не стану я твоею женою.
– Тогда умрешь! – промолвил он.
Легкий ветерок из сада проник в окно…
– Ты хочешь, чтобы я тебя отправил в Стамбул, продал в Галате? – опять заговорил Джан-бек.
– Нет, не хочу, – ответила Фатьма. – Верни меня на Дон, в Черкасск, к Старому, донскому атаману. Верни, владыка-хан! Верни меня на Дон…
– Женой моей не станешь – умрешь!
Она сказала твердо:
– Убивай – женой твоей не стану.
И Джан-бек ей бросил:
– Уйди!
Ввели Варвару Чершенскую, пятиизбянскую казачку. Стройнее не бывало. Красивее – хан не видел.
Она проговорила:
– Хан! Пусти меня до Дону. Не стану твоей женой. Люблю моего Мишку Татаринова пуще жизни. Пуще солнышка люблю. Почто неволишь? Убей лучше.
Хан сказал по-русски:
– Не хочешь жить в гареме?
– Не хочу. Браслетов мне не надобно. И перстней мне не давай! Я не возьму!
Хан махнул рукой:
– Уйди! Убью!
Старуха вывела Варвару, раздела, сняла все перстни и кинула ей лохмотья старые:
– В Чуфут-кале пойдешь! Одевайся, дрянь!
Джан-бек Гирей вошел в гарем. Все жены бросились к подушкам, спрятались, глаза одни блестят.