Любовь и корона, стр. 42
– Не надо вам ехать, Иван Иванович, – принялась уговаривать его Полина. – Вы человек немолодой, не очень здоровый. Ни к чему вам сейчас лишнее волнение. Увидите Владимира Иваныча в тюрьме, в кандалах, как какого-нибудь преступника – даже подумать страшно! А уж охранники в тюрьмах – вообще дьявольское отродье! Деньги воруют почем зря, да и над заключенными, говорят, измываются – дрожь берет. Мало кто такое пережить может. Большинство с ума сходит. А потом их на каторгу ссылают да вшами и личинками погаными кормят. До старости, говорят, немногие доживают… Что это вы, барин, никак опять сердце?
– Дышать не могу.. – захрипел барон. – Сердце… Лекарство! Дай мне лекарство!..
Глава 8
Неравный брак
– Ой, ой, ой, Андрей Платонович, счастлива видеть! Я так готовилась к вашему визиту! Как вы находите мое новое платье? – спрашивала Лиза намеренно тонким и писклявым голоском, озвучивая свою любимую фарфоровую куклу Машу, которую по случаю «ее предстоящей свадьбы» нарядили в лучшее платье.
– Чудесно, чудесно! – восторженно басила по-стариковски Татьяна, играя тряпичным Петрушкой-уродцем, который, по замыслу обоих восседавших на кровати кукловодов исполнял роль Забалуева.
– Чудесно то, что вы к нам пожаловали! – кукольная Маша размахивала руками и прыгала на шелковом покрывале от радости. – Я всю ночь мечтала вновь увидеть блеск ваших глаз!
– А что если он скажет: «Здравствуйте, Елизавета Петровна, позвольте вашу щечку!» – Петрушка игриво склонил носатую голову в красном колпаке.
– Целуйте, Андрей Платонович!
Целуйте крепче! – Маша обеими ручками схватила Петрушку за горло и сжала его в неумеренном порыве.
– А вас не стошнит, Лизавета Петровна? – прохрипел Петрушка, отчаянно вертя задом и пытаясь вырваться из цепких объятий дорогой невестушки.
– Еще как стошнит! Но победа не дается без жертв! – Маша весело захлопала в растопыренные ладошки. Голова Петрушки поникла, нос провалился до талии. И вдруг кукла заговорила уже другим, нормальным, Лизиным голосом. – Скоро приедет Владимир и спасет меня от этого кошмара. А пока буду притворяться страстно влюбленной.
– А я бы не смогла притворяться, – в тон ей ответила враз посерьезневшая Татьяна. – Побоялась бы.
– Я боюсь только одного – вдруг Соня не выдержит и расскажет маменьке про мое письмо Ивану Ивановичу!
– Соня любит тебя!
– Соня еще маленькая, она и маму любит, я же вижу, как она разрывается на части! – горестно вздохнула Лиза и вдруг, лукаво посмотрев на Татьяну, добавила:
– А знаешь, Забалуев ночью кладет в стакан с коньяком вставную челюсть!
– А куда же он на ночь кладет свою ногу? – поддержала игру Татьяна.
– А ногу… – задумалась Лиза.
– А ногу он кладет в чан с квашеной капустой, – с самым серьезным видом сообщила Татьяна. – Чтобы не скрипела!
– Что здесь за веселье?! – прервала их Долгорукая, по обыкновению широким жестом распахнув дверь в комнату дочери, и в просвет ловко прошмыгнула юркая Соня. – Довольно вам бездельничать! У тебя, Татьяна, что – дел мало? Ступай на двор или по дому посмотри, что запустила.
А ты, Лизушка, – хватит лясы точить, садись вышивать наволочки для свадебного белья. Сундук с приданым стоит, а в нем только твои наряды.
И не ленись – надеюсь, это отвлечет тебя, чтобы мысли крамольные про Владимира Корфа в голову не лезли!
Да старайся так, чтобы Андрей Платонович оценил, какая ты у меня мастерица. И ведь полдня прошло, а ты еще ни одного стежка не сделала!
О чем думаешь?
– Меня, маменька, как-то не вдохновляет голова, предназначенная для этой подушки!
– Это, милая моя, не тебе решать!
И за упрямство я велю вынести сундук с твоими красивыми платьями.
А наволочку, будь добра, вышей до вечера, порадуй своего жениха прилежностью! И чтобы из комнаты – ни ногой!
Объявив о своем решении, Долгорукая вышла, вытолкав впереди себя вяло сопротивляющуюся Татьяну. Эта дружба Марии Алексеевне никогда не нравилась. Дворовая девка должна знать свое место, а Татьяна больше времени проводила в комнатах ее дочерей, чем на поле или на кухне. Те и играли с ней, и секретничали, и на Святки гадали. Лиза от широты души обучила Татьяну читать и на фортепьянах отстукивать что-нибудь незатейливое. А Соню княгиня как-то застала за уроком живописи, который ее младшая дочь давала своей крепостной приятельнице. С тех пор Долгорукая сама следила за тем, чтобы ее девочки педагогикой впредь не занимались, а Татьяну собственноручно отхлестала по щекам, чтобы не возгордилась от доброты ее дочерей. Татьяна урок поняла и старалась слишком часто княгине в комнатах девочек не попадаться, но события последних дней снова сблизили Лизу и Соню с ней. Долгорукую это беспокоило – ее дочери были откровеннее и ближе с крепостной, чем с родной матерью.
Княгиня велела Татьяне взять со двора двух мужиков покрупнее и вынести из Лизиной комнаты сундук с платьями старшей дочки. Татьяна кивнула и побежала исполнять.
А Соня, наконец, решилась высунуться из своего убежища. Опасаясь гнева матушки, она всегда пряталась за шелковой ширмой, стоявшей у кровати сестры.
– Ненавижу это занятие! – воскликнула Лиза, отбрасывая в сторону шитье, едва княгиня закрыла за собой дверь. – Соня, прошу, придумай что-нибудь!
– Грех это – против воли маменьки…
– Грех – жить с ненавистным человеком и ненавидеть его всю жизнь!
И барон Корф все молчит…
– Он приезжал к нам, – спокойно сказала Соня. – Недавно. У них с маменькой был шумный разговор, а потом Иван Иванович уехал.
– Как же так?! – вскочила Лиза. – Мне ведь нужно обязательно его увидеть! Он вернулся один, без Владимира?
– Владимира Ивановича я не видела…
– Соня, я должна срочно повстречаться с бароном и поговорить с ним!
Мне надо выбраться из моего заключения!
– Тебе не удастся выйти из дома незамеченной.
– Нет, я выберусь из этого каземата! Я во что бы то ни стало найду выход! – Лиза покрутилась волчком, вновь окидывая взглядом комнату. – Окно! Можно бежать через окно:
– Высоко, – покачала головой Соня. – Ты разобьешься!
– А если сделать лестницу из простыней?
– Да где же ты возьмешь столько простыней? Сундук с приданым, и тот, ты же слышала, маменька велела вынести.
– Сундук? – Лиза с интересом посмотрела в дальний угол комнаты. – Кажется, у меня есть идея…
– Ой, Лиза, что ты задумала?! – всплеснула руками Соня.
– Можно, барышня? – Татьяна бочком втиснулась в комнату. – Я людей привела, чтобы сундук вынести.
– Зайди-ка сюда, Танечка, – поманила ее Лиза.
– А ругать меня не станут?
– Кто? Маменька давно ушла, а у меня к тебе дело. Иди сюда да дверь поплотнее прикрой. Вот что мы сделаем, – начала Лиза, посадив девушек на кровать, объяснять им свой план, как учительница на уроке. – Мы сейчас мои платья да белье из сундука за ширму перепрячем, а я сяду в сундук.
Ты, Татьяна, проследишь, чтобы его вынесли подальше, откуда мне можно незаметно убежать из дома. А ты, Сонечка, будешь прикрывать меня, пока я к Корфам сбегаю и вернусь. Надо, чтобы маменька подольше не заходила в мою комнату.
– А как же наволочка? – испуганно спросила Соня.
– Я вышью, это нетрудно, – предложила Татьяна.
Она была известная мастерица и рукодельница.
– Страшно! – Соня вжала голову в плечи.
– Соня, – Лиза опустилась перед сестрой на колени, – мне так нужна твоя помощь! Ты должна мне помочь!
Представь: у Андрея Платоновича есть младший брат, еще уродливее, чем он сам. И матушка заставит тебя выйти за него замуж! Что тогда?!
Соня, подумав, кивнула, и девушки тут же принялись исполнять задуманное.
Когда Лиза уже сидела в сундуке, Татьяна велела мужикам вынести сундук в коридор. И вовремя – Долгорукая была тут как тут.
– Ты все еще здесь? – она метнула гневный взгляд на Татьяну. – А Лизавета где?
– Лизавета Петровна вышивает наволочку. Она поклялась ни с кем не говорить, пока не закончит.