Любовь и корона, стр. 36

– У меня сейчас одно занятие – ждать барона…

– А сколько придется ждать? – Соня тоже пристроилась рядом с ней у окна и принялась выглядывать в сад.

– Утром он получит.., нет, уже получил письмо. Теперь он знает, что мать собирается отобрать у него поместье, и тут же вернется.

– Но у него могут оказаться и дела поважнее, – Соня страсть как любила все подвергать сомнению и проверять любые тезисы на прочность.

– Что может быть важнее?! – обиделась Лиза. – Он пришлет ко мне Владимира. Я увижу, что он так же тосковал обо мне, как я о нем! Я расплачусь у него на плече, скажу: «Ты знаешь, сколько я пережила, пока тебя не было!» А он улыбнется: «Теперь я с тобой, и ничего не бойся».

– А если барон подумает, что письмо – это чья-то глупая шутка, и опоздает?..

– Тогда… – Лиза оглядела комнату. – Тогда я буду готова к решительным действиям. Я ведь, Сонечка, уже почти собралась.

– Лиза, – Соня с жаром схватила сестру за руку. – Давай попробуем все решить по-хорошему. Давай поговорим с маменькой. Она поймет!

– Она ничего не поймет! Она помешалась на деньгах, а моя судьба ее не слишком занимает, – с отчаянием в голосе проговорила Лиза.

– Это я виновата, – Соня затеяла плакать. – Я сказала тебе, что день свадьбы назначен!..

– Милая, не вини себя, – Лиза ласково погладила сестру по голове. – Ты поступила правильно. А не то сидела бы я, смотрела в окно, а потом опомниться бы не успела, как оказалась бы замужем за дряхлым стариком! Брось эти слезы, лучше помоги мне собраться, немного осталось…

– А далеко ли ты собралась без материнского благословения? – Долгорукая, как всегда, вошла в комнату дочери без стука и предупреждения.

Она тут же увидела вчерашние Лизины приготовления к побегу и нахмурилась. – И куда же решила отправиться?

– Куда глаза глядят! – вскричала Лиза.

– Уж не к Корфам ли побежишь? – Долгорукая прошла вперед, оттесняя Лизу к постели.

– А хоть бы и к Корфам! Они меня замуж за старика не выдают!

– Ах ты, Господи! – завелась Долгорукая. – С тобой забыли посоветоваться! А не прикажешь ли испрашивать твоего мнения об управлении хозяйством? Что да как сеять, да когда собирать? Или за кого выдать Соню?

– Соня тоже должна выйти замуж по любви!

– Да откуда ты набралась такой ерунды? Из тех книжек, что тебе Корфы надарили?

– Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! – Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею.

– Твой отец был наивным и малодушным!..

– Не смейте так говорить о папеньке! – оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. – Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья.

– Счастья?! Да что он понимал в счастье! – надменно рассмеялась Долгорукая.

– Вы просто не любили его!

– Ах, вот оно что! – иронически всплеснула руками княгиня. – Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю – будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной – пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю.

– Не буду я обедать! – крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. – Лучше с голода умру!

– Это уж как сама пожелаешь, – пожала плечами Долгорукая. – А завтра все равно отец Павел приедет – договор наш с Забалуевым освящать.

Идем, Соня!

Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ.

Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился – мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне – блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами…

Лиза уже исплакала пару-другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу.

– Барышня, а барышня! – тихонько позвала она. – Вы бы плакать перестали и меня послушали.

– Татьяна! Ты! – Лиза бросилась к окну. – Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать!

Сейчас же, немедленно!

– Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, – успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. – У меня для вас новость хорошая…

Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба. – – Я узнала от Никиты, конюха Корфов, – наконец, быстро проговорила Татьяна, – что барон прибыл в свое поместье!

– Свершилось! – воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. – Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном!

– Но это невозможно, – с сомнением покачала головой девушка. – Барыня вас заперла, а ключ носит с собою.

– Нет ничего невозможного! – храбро сказала Лиза. – Надо только придумать, как мне выбраться отсюда…

Глава 7

Беда не приходит одна

Карл Модестович Шуллер спозаранку разыскивал барского конюха Никиту. Управляющий по обыкновению заглянул для порядка в манеж и, к великому своему удивлению, не обнаружил в стойле одного из лучших жеребцов.

Он берег его для себя, потому что страсть как любил покрасоваться и вообще уже не раз думал о том, как рысака у барона увести – то ли хворым объявить, то ли свалить пропажу на здешних цыган, что табором стояли неподалеку, А пока велел Никите беречь его пуще глаза и холить, что есть силы. И вот тебе – ни Никиты, ни —Бурого!

Шуллер послал на луга и на водопой – проверить, не там ли оба, но посыльные вернулись ни с чем. Раздраженный управляющий уже велел объявить конюха в розыск, когда ему сообщили, что Никита, как ни в чем ни бывало, обмывает в стойле Бурого с прогулки.

Управляющий подозвал к себе дворового Григория. Он был у Шуллера на посылках. Двухметровый увалень, он отличался покладистым нравом и недалеким умом, хотя был разговорчив и порой излишне любопытен. Шуллер прикармливал этого вполне добродушного великана на тот случай, если требовалось кого-нибудь проучить или силой к ногтю привести. Григорий запросто поднимал двух мужиков и в свалке мог раскидать полдюжины человек. Но если и бил кого – сам с пьяных глаз или по указу управляющего – то всегда смотрел несчастному в глаза с состраданием и заботой, словно спрашивая – не сильно примял-то?

Ты уж потерпи, браток…

– Значит так, Григорий, – Шуллер постучал плеткой по сапогу. – Ступай сейчас к воротам конюшни, а как Никитка из стойла выходить станет – хватай его да скрути покрепче. – – Никак, парня угробить собрались? – нахмурился Григорий. – За что хоть суд-то?

– Я еще перед тобой отчет не держал!.. Гулял он всю ночь где-то да еще лучшего рысака загнал!

– Я к вам, Карл Модестович, со всем уважением. Но и Никиту я хорошо знаю – просто так не исчез бы.

А вы поговорили бы по душам, узнали, может, стряслось чего. И тогда решили, пороть или нет.

– Может и тебя заодно выпороть, раз уж ты такой сочувственный? – взъелся управляющий. – И вообще – что такого может стрястись у крепостного конюха? Какая такая у него может быть тайная жизнь? Ну? А если у него что и стряслось, о чем я не знаю, то значит, Никитка скрывает это от меня. Скрывает от своего управляющего. Или ты со мной не согласен?

– Да вроде правы вы, барин, – Григорий в задумчивости почесал горстью в затылке. – Значит – вязать и пороть?

– Вязать и пороть! Да побыстрее, чтобы опять куда не пропал!

Глядя, как Григорий по-медвежьи косолапит к конюшне, Карл Модестович выругался на родном наречии и в порыве гнева стегнул плеткой по горшку на скамье близ ворот. И чего, спрашивается, утварь поперек дороги оставили, разбазаривают добро! Горшок отозвался звонкой пустотой и разбился.