Бессмертный, стр. 49

В это самое время старик Рею выходил на свою обычную прогулку после завтрака. Он ничего не знал; он как будто удивился, с последних ступенек лестницы увидев толпу, и подошел посмотреть, хотя растерявшиеся академики пытались преградить ему дорогу. Понял ли он? Узнал ли? Лицо его осталось неподвижным, глаза ничего не выражали, как и глаза Минервы во дворе под бронзовой каской. Потом, насмотревшись на покойника, пока опускали полосатый холст на его жалкое лицо, он удалился, прямой и гордый, сопровождаемый своей огромной тенью, - настоящий Бессмертный! - покачивая головой и как бы говоря:

"И это я тоже видел!"

ПРИМЕЧАНИЯ

29 января 1635 года кардинал Ришелье узаконил уже существовавшее объединение писателей и эрудитов, дав ему название "Французская академия"; перед новым ученым обществом была поставлена задача "усовершенствовать французский язык", создав его словарь, грамматику, а также риторику и поэтику. В 1795 году Конвент создал Французский институт, куда наряду с Французской академией вошли Академия надписей, Академия моральных и политических наук, Академия изящных искусств и Академия наук (естественных и точных). Но "святая святых" была по-прежнему Французская академия; считалось, что сорок ее кресел могут занимать лишь величайшие писатели и ученые страны, по достоинству носящие официальный титул академика "Бессмертный".

И все же, по существу, в эпоху Доде Академия была учреждением мертвым. В год ее двухсотпятидесятилетия, в 1885 году, когда умер академик Виктор Гюго, в академических креслах из сколько-нибудь значительных писателей и мыслителей сидели только Дюма-сын, Ипполит Тэн и Ренан, а из ученых великий Луи Пастер. Имена остальных бессмертных давно уже канули в Лету. Живые силы французской литературы и искусства не вливались в дряхлые вены Академии: Роден, Эдмон Гонкур, Флобер пренебрегали ею, Мопассан отверг предложение выставить свою кандидатуру, Золя проваливали несколько раз при баллотировке.

Доде разделял пренебрежительное отношение друзей к Академии. После того как 15 ноября 1876 года его роман "Фромон и Рислер" получил академическую премию, стали поговаривать о возможности избрания писателя. Г-жа Доде ничего не имела против, но Доде отмалчивался и так и не выставил своей кандидатуры.

Отношение Доде к Академии определилось уже давно. Он выразил его и в новелле "Признания академического мундира", и в очерке, опубликованном в "Журналь офисьель", где рассказывал об унижениях, ценой которых Альфред де Виньи домогался академического кресла, и в заключение писал: "Но в наши дни вряд ли кто-нибудь даст за это такую цену". В 1883 году, после выхода "Евангелистки", многие академики снова предложили Доде выставить свою кандидатуру, но писатель насторожился. Одна, казалось бы, незначительная деталь задела его самолюбие. Встретившись с ним на одном литературном обеде, знаменитый водевилист, "бессмертный" Эжен Лабиш, больше всех уговаривавший Доде занять академическое кресло, вдруг начал бегать от писателя. "Это было нелепо: я ковылял за ним, а он от меня удирал. Мы были похожи на клоунов!" - рассказывал позже Доде. Оказывается, автор "Соломенной шляпки" испугался, что Доде станет просить поддержать его кандидатуру.

Вскоре шансы Доде начали обсуждать и газеты. Литератор Альбер Дельпи, добивавшийся академического "мундира с пальмами", напечатал 22 мая в газете "Пари" статью под заглавием "Диалог портретов". В ней портреты Шатобриана, Ламартина и других знаменитостей обсуждали, достоин ли Доде войти в Академию. Эта желчная стряпня окончательно рассердила обычно добродушного писателя. Теперь уже и главная сторонница Академии, г-жа Доде, советовала мужу не выставлять своей кандидатуры. Но этим Доде не удовольствовался.

"По поводу статьи, появившейся 22 мая в газете "Пари" и подписанной Альбер Пти, г-н Альфонс Доде, сочтя себя оскорбленным, обратился к своим друзьям, г.г. Полю Арену и Морису Гуве, с просьбой, чтобы те от его имени потребовали у г-на Дельпи удовлетворения с оружием в руках.

Г-н Дельпи назвал своими свидетелями г.г. Шарля Лорана и Гастона Жоливе. Эти господа от имени г-на Дельпи согласились на требуемое удовлетворение.

Встреча состоялась вчера в Везине.

В качестве орудия были выбраны шпаги.

При первом же выпаде г-н Дельпи получил удар шпагой, которая прошла через его предплечье; свидетели и врачи после совещания объявили, что продолжать поединок невозможно.

Париж, 26 мая 1883 г.

От имени г-на Доде - Гуве, Поль Арен.

От имени г-на Дельпи - Ш.Лоран, Гастон Жоливе".

Таков протокол этой дуэли - единственного следствия всех соблазнов, какими манила Доде Академия. Однако в следующем году драматург Дусе, историк Буассье и критик Брюнетьер опять стали предлагать Доде выставить свою кандидатуру. Но как раз в это время Академия совершила очередную бестактность, официально отказавшись прислать своих представителей на открытие статуи Жорж Санд в Люксембургском саду - под тем предлогом, что писательница не принадлежала к числу Бессмертных. Доде высоко чтил замечательную романистку и, возмущенный действиями Академии, напечатал в "Фигаро" письмо:

"Я не выставлял, не выставляю и никогда не выставлю своей кандидатуры в Академию.

Альфонс Доде.

Париж, 31 октября 1884 г.".

Среди всех этих перипетий Доде приходит в голову замысел романа, в котором отразилось бы его отношение к Академии, и даже возникает название будущей книги - "Бессмертный".

Эдмон Гонкур записывает в дневнике 18 января 1884 года: "Вчера, в четверг, Доде рассказывал про роман, который он хочет написать об Академии и который предполагает назвать "Бессмертный". Вот его замысел. Дурак, посредственность, его блестящая карьера академика от начала до конца будет сделана, - причем он об этом и не подозревает, - его умницей женой. Между ними вспыхнет ссора, во время которой она откроет ему женскую правду о нем, - историю возвеличения ничтожества, после чего - вероятно, по примеру своего коллеги Оже [посредственного критика, покончившего с собой из-за издевательств прессы над его избранием в Академию по прямому приказу короля Карла X] - он бросится с Моста искусств в Сену". Таким образом, первоначально Доде хотел лишь развить сюжет рассказа "Признания академического мундира". Однако основные идеи романа ясны были писателю с самого начала. В черновой тетради, относящейся к роману, он делает такую заметку: "В академическом романе прежде всего дать почувствовать ничтожность всего этого. Полную ничтожность. А ведь это стоило стольких усилий, низостей, мешало говорить, думать, писать. И все, едва они туда попадут, испытывают то же чувство пустоты, но скрывают его от самих себя, строят из себя счастливцев, твердят повсюду: "Даже представить себе нельзя, как это прекрасно" - и подыскивают, вербуют новых приспешников. Комедия, которую они ломают для окружающих. Это и еще идолопоклонство женщин, которые создали их, ползанье на брюхе перед куском дерева, из которого они своими руками вырезали бога".

Однако, обдумывая замысел, Доде подвергал его изменениям. Уже 9 апреля того же года Гонкур записывает: "Он стал говорить о замысле своего романа, план которого он, к моему большому сожалению, переделал; роман называется теперь уже не "Бессмертный", он превратился в "трехэтажную махину" и получил наименование "Развод в великосветском обществе".

Однако ни в 1884 году, ни в последующие годы Доде, отвлеченный работой над "Сафо" и "Тартареном на Альпах", не приступил к осуществлению своего замысла. Затем его отвлек план создать книгу о "новой породе мелких хищников, которые воспользовались законом Дарвина... для оправдания всевозможных низостей... Я работал над этим уже несколько месяцев, но тут во Франции вышел перевод замечательного романа Достоевского "Преступление и наказание", и оказалось, что это именно та книга, которую я собирался написать, да еще принадлежащая перу гения..." (Предисловие к драме "Борьба за существование"). Но работа над ненаписанной вещью подарила Доде образ циничного "борца за существование" Поля Астье - "сплав нескольких молодых искателей удачи, которых я знавал", по словам автора. Так тема Академии сплелась с темой алчности и цинизма, разъедающих общество. Доде отлично понимал значение этой второй темы. Позднее он заметил в интервью, данном по поводу шума, поднятого критиками вокруг "Бессмертного": "В книге не хотят видеть ничего, кроме Академии. Почти совсем упускают из виду остальное, все, что касается "общества", "света" и его верхов".