Хранительница Грез, стр. 17

Раздеваться перед ним? Это было, наверное, самым волнующим из всего, что она когда-либо делала, сравнимое разве что с представлением, которое она устроила МакИннесу на первом собрании акционеров.

Однако это также и обижало ее больше всего. Ее собственное представление о себе как о деловой женщине не уменьшалось по мере того, как Энни начинала себя чувствовать просто женщиной.

Каждый элемент одежды, который она снимала, делал ее все более уязвимой. А что если ее угловатое мальчишеское тело не вызовет у него ответного желания?

Ботинки снялись легко, мужские брюки и рубашка отнюдь не скрывали округлившихся форм, но панталоны и сорочка, казалось, приросли намертво к телу. Наконец Энни полностью разделась и скрестила руки перед собой.

Обожание отразилось на лице Рэгги, он выпростал руки из-под одеяла. Его голос стал скрипучим, а улыбка напряженно-искривленной.

— Иди ко мне, Энни. Иди скорее ко мне, пока я, потеряв рассудок, не выскочил из кровати и не взял тебя на холодном жестком полу.

Подстегиваемая его страстностью, Энни перестала сдерживаться и шагнула вперед, преодолев оставшееся расстояние до рук Рэгги. Она легла рядом с мужчиной, вытянувшись и прижавшись к его холодному телу, и вскоре ее огонь зажег и его.

— Твоя грудь, — выдохнул он, — я не думал, что она такая большая. — Сложив ладонь чашечкой, он взял одну грудь в руку и припал к ней губами. Энни вздохнула. Она ощутила, как внизу, возле ее живота, набухает его мужская сила, которая, уткнувшись в нее, настойчиво толкала и требовала отдать ей положенную часть женского тела. Могла ли Энни быть в достаточной степени женщиной, ведь всю свою жизнь она занималась мужскими делами, играя роль хозяина и бизнесмена одновременно? Был ли этот акт так же обычен, как случка баранов и овец, разводимых на ее ранчо?

Когда его язык нежно лизнул кружок вокруг ее соска и Рэгги захватил сосок губами, Энни задохнулась от захлестнувшего ее удовольствия, забыв обо всем на свете… Она даже не сразу поняла, что Рэгги лег на нее, а его сила стала проталкиваться куда-то вперед меж ее бедрами.

— У тебя никогда прежде не было мужчины? — спросил он ее на ушко. Она тряхнула головой:

— Нет.

Он взъерошил пальцами ее волосы, расплетая косы.

— Я не знаю, что тебе рассказывали или что ты слышала об этом…

— Ничего.

Его руки проскользнули под ней, мягко обхватив ее ягодицы.

— Это может быть немножко больно, Энни, но я надеюсь, что приятного будет больше.

Он начал осторожно двигаться в то время, как его поцелуи покрывали ее щеки, шею и плечи. Возбуждение наполнило Энни, когда он вошел в нее. Она закричала, но в ее крике, как и надеялся Рэгги, было больше радости, чем боли.

«Она обхватила его плечи, голос стал интимно хриплым, каким бывает у женщин, которых переполняют подобные чувства, и страстно прошептала:

— Теперь я не позволю тебе остановиться… Еще, еще!

Глава 8

— Выходи за меня замуж.

Несмотря на то, что Энни любила Рэгги, долгие годы, прожитые под тяжелой бабушкиной десницей, приучили ее охранять собственную независимость и бояться компромиссов. Она прекрасно знала, что никогда не сможет заставить себя вступить в брак.

— Нет.

Рэгги не подал виду, что понял причину отказа, только сказал:

— Дитя, носимое тобой во чреве, не только твое, но и мое, и я его отец.

Лежа рядом с ним в затемненной спальне, Энни поглаживала щетину на его подбородке.

— Я знаю, вот почему я хочу, чтобы наш ребенок родился здесь, во Времени Грез. Я хочу, чтобы ребенок знал свою вотчину и своего отца.

Рэгги, казалось, принимал это. Полуобернувшись к Энни, он приложил руки к ее вздутому животу.

— Я могу жить без обручального кольца на твоем пальце так долго, как долго смогу удерживать тебя в руках.

Энни откинулась на спинку кресла, она была измотана выслушиванием речей на заседании Совета Директоров «Нью Саут Трэйдере Инкорпорейтед». Чуть ниже нее, за длинным дубовым столом сидел Райан Шеридан, под черными топорщившимися усами которого блуждало некое подобие улыбки. Энни знала, что улыбка адресована ей для того, чтобы поддержать и придать ей уверенности.

Райан воспринимал ее не только как агрессивную женщину, какой Энни и была на самом деле, но открыто восхищался ее деловой хваткой и сообразительностью.

Эта хватка проявилась и сейчас:

— Я знаю, что холодильная установка на пароходе была рискованным экспериментом, — сказала Энни. — Но я хотела бы рискнуть еще раз. Если мы сможем доставлять из Сиднея в Лондон замороженное мясо, то сумеем обеспечить бараниной весь мир…

И оба предприятия — «НСУ Трэйдерс» и Время Грез — будут иметь, по собственным расчетам Энни, прибыль более пятидесяти процентов.

— А не думаете ли вы о том, что потери, понесенные в этом деле Майком Гаррисоном, убедительно доказывают, что мы можем вылететь в трубу точно так же, как он? — спросил старый чудак, вот уже в течение нескольких лет воспринимавший в штыки любое предложение, исходившее от нее.

— Гаррисон теперь банкрот, — поддакнул другой член Совета. — И это говорит нам о многом.

— Это всего лишь говорит мне о том, — вступил Райан, касаясь кончиками пальцев крышки стола, — что компания, использующая новые прогрессивные методы, получает прекрасную возможность поймать фортуну за хвост. Этой компанией может и должна стать «НСУ Трэйдерс».

Гул одобрения прокатился по залу, когда, немного погодя, предложение Энни было принято большинством голосов.

Когда враждебность по отношению к скотоводам в Новом Южном Уэльсе достигла своей наивысшей точки, Энни старалась как можно реже отлучаться с ранчо, но, увы, ее отлучки в Сидней были неизбежны, потому что ей приходилось решать массу вопросов, связанных с делами компании.

С открытием в Новом Южном Уэльсе артезианской воды (как утверждалось, запасы были величайшими в мире) в этом штате стало возможным развитие скотоводства как ведущей отрасли хозяйства. Имея воду, можно было перегонять скот на новые пастбища. Ведь главное богатство — вода. Скотоводы быстро богатели в то время, как овцеводы еле-еле сводили концы с концами.

Райан подождал Энни у дверей зала заседаний. Члены Совета, толпясь, выходили из зала и скользили безразличными взглядами поверх ее нескладной фигуры.

— Вы ведь не собираетесь сегодня же вечером отправиться в обратный путь к вашему любимому ранчо?

Энни через силу улыбнулась:

— Теперь все мое время занимают только два дела.

— Если вы не будете как следует следить за собой, то вряд ли сможете заниматься вообще каким бы-то делом. Вы изматываете себя, Энни. Вместо того, чтобы расцветать, как это делают другие женщины в вашем положении, вы выглядите бледной и измученной.

Ее губы сложились утиной гузочкой:

— Только вы осмеливаетесь говорить мне о моем положении.

Райан взял ее за руку:

— Давайте пообедаем вместе. Я верну вас в дом на Элизабет-Бэй в полной неприкосновенности. Вы хорошо отдохнете и завтра утром уедете в ваше Время Грез.

Она усмехнулась.

— Многие, должно быть, говорили вам, что я запятнала свою репутацию. У меня тяжело на душе. Я — та самая Энни Трэмейн, самая скандальная женщина.

— Вы — одна из немногих женщин, преисполненных достоинства и женственности. Энни нахмурилась:

— Странно, что вы говорите это мне. Я всегда считала себя мужеподобной. Райан, откинув голову, засмеялся.

— Никогда даже и не смейте так думать, Энни. Ну, а теперь я предложил бы вам пойти со мной к Ремингтону. Кухня вдовца Ремингтона, пожалуй, превосходит даже стряпню китайца Джона.

Энни устала. Ей был необходим отдых, и она приняла бы предложение Райана, но сейчас так сильно беспокоилась за Рэгги. А Рэгги в это время занимался подвозом необходимых для восстановления своего ранчо Реки Бегут материалов, прикупая инвентарь за жалование, которое ему платила Энни.

Она почти наяву ощутила его запах — запах свежести после принятия ванны, резкий мужской запах сразу после сна и этот особый, остро ощущаемый ею аромат, когда она покрывала поцелуями его мускулистое тело. А его грациозно-ленивое кошачье тело так возбуждало ее!..