Пирамида, стр. 81
И пошли недели одна за другой, а от Дмитрия ничего больше не было.
65
С грустью и недоумением наблюдал Ольф, как буквально на глазах меняется группа. «Меняется» — пожалуй, чересчур мягко сказано. «Перерождается». Теперь они являлись на работу аккуратно, к восьми часам, долго «раскачивались» — курили, вяло перебрасывались анекдотами, неторопливо раскладывали на столах бумаги, тщательно чинили карандаши. Как-то Ольф, с раздражением наблюдая за этой «подготовкой к мыслительному процессу», насмешливо сказал:
— Ну что, юные чиновнички, приступим к процессу? Или процессоры не тем заняты? — Он постучал пальцем по лбу. — Не все процессанты на местах? Или нечего процессировать?
Намек поняли и, кажется, обиделись на него. Правда, Савин, очень похоже копируя Ольфа, глубокомысленно произнес:
— Ля процессорес дю процессуарес нихт процессирен дель процессантес, — и невозмутимо пыхнул трубкой, распространяя медовый аромат «Золотого руна». Но остальные шутку не поддержали и демонстративно приступили к «процессу». «На „чиновничков“ обиделись», — вздохнул Ольф. Ему ничего не оставалось, как начать руководить «процессом».
А руководить оказалось далеко не так просто, как представлялось когда-то Ольфу, глядя на Дмитрия. Первое, что обескураженно обнаружил Ольф, — ему никак не удавалось быть в курсе их дел. И когда они приходили к нему с вопросами и предложениями, Ольфу требовалось немало времени, чтобы как следует понять, о чем идет речь. Дмитрию, насколько помнил Ольф, нужно было для этого не больше минуты. И по взглядам ребят Ольф видел, что помнил об этом не только он. Но хуже всего было то, что он сам не был уверен в правильности доброй половины своих советов, — и они это тоже чувствовали, хотя, как правило, охотно соглашались с ним. Даже, пожалуй, охотнее, чем с Дмитрием. Но не трудно было догадаться о причинах такой сговорчивости. Просто им было все равно — или почти все равно. Как-то Ольф, подходя к дверям, услышал веселый голос Полынина:
— А мне до лампочки…
Ольф не знал, к чему это относилось, — когда он вошел, разговор тут же оборвался, — но был уверен, что догадался правильно. Все равно. До лампочки. До фени. До фениной мамы. Все это были слова из его же собственного лексикона…
И отношение к нему самому тоже изменилось. Прежней товарищеской близости как не бывало. Они не прочь были в шутку подразнить его «начальствованием», но скоро Ольфу показалось, что шутка повторяется слишком часто. А однажды, когда Алла Корина словно ненароком сказала ему «вы», Ольф сердито покосился на нее, но промолчал. Но когда Алла повторила это и в придачу назвала его Рудольфом Тихоновичем — было это при встрече в коридоре, — Ольф резко остановился и круто повернулся на каблуках.
— Вот что, сестрица Аленушка, — зло заговорил он, сдвинув брови, — бросьте вы эти фокусы…
— Да ты что? — удивилась Алла. — Я же пошутила.
— Надо думать, — мрачно посмотрел на нее Ольф. — Не хватало еще, чтобы ты серьезно сказала.
— А чего ты тогда взбеленился? — теперь уже Алла обиделась.
— А то, — Ольф повысил голос, — что вместо того, чтобы помогать мне, вы только зубы скалите.
— Мы? А я что, за всех ответчица?
— Нет, разумеется, — сразу сдался Ольф, склонил голову и шаркнул ботинком. — Пардон, мадемуазель. Куда уж там до ответчицы.
И Ольф отошел, досадуя на себя за нелепую вспышку раздражения.
«Чаепития» проходили теперь скучно и коротко. Ребята с такой готовностью взваливали на Ольфа ответственность за все решения, что однажды он взорвался:
— Слушайте, вы, оглоеды… Мне что, одному все это нужно?
— Да что все? Чем ты недоволен? — изумился Воронов.
— А тем, — заорал Ольф, — что вы сидите сложа руки!
— То есть как это? — опешил Савин.
— А так, — уже тише сказал Ольф, — что ни хрена не хотите делать. Работаете как из-под палки, думать совсем разучились. Но учтите, я над вами цепным кобелем стоять не буду. Если и дальше так пойдет — поищите себе другого руководителя. А вернее, вам его найдут.
Угроза подействовала — другого руководителя они не хотели. Ольф, бесспорно, их устраивал. Разумеется, только пока, на время отсутствия Дмитрия Александровича… И они так старательно стали изображать «бурную творческую деятельность», что Ольф через полчаса сказал:
— Ну, хватит, комедианты… По домам.
И они мигом исчезли, избегая его взгляда. Осталась только Жанна, молчала, глубоко задумавшись о чем-то. Ольф, сумрачно взглянув на нее, сказал:
— Что-то плохо получается у меня.
— Зря ты накричал на них.
— Это уж точно. — Ольф усмехнулся. — Кричат всегда зря. Трудно мне…
— И из меня помощник никудышный. Все из рук валится…
— Может, в отпуск поедешь?
Жанна с недоумением взглянула на него:
— Сейчас?
Ольф отвел взгляд и промолчал. Жанна поднялась:
— Поедем домой.
Когда они подходили к дому, Жанна ускорила шаги и почти вбежала в подъезд, держа наготове ключи. Ольф вошел следом за ней и увидел, как она разворачивает и трясет газеты. Оба почтовых ящика — и ее, и Дмитрия — были открыты. Жанна небрежно сложила газеты и приказала Ольфу:
— Открывай свой.
И хотя Ольф видел, что в его ящике ничего нет, он открыл его. Жанна молча повернулась и стала медленно подниматься по лестнице, держась за перила и внимательно глядя себе под ноги. Когда она дошла до своей двери, Ольф позвал ее:
— Жанна!
Она подняла голову, и Ольф сказал:
— Не надо так, Жан.
— Как «так»?
— Он приедет.
Жанна вдруг засмеялась:
— Ну разумеется, приедет. Хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи.
— Не говори так. Он приедет совсем, к нам… к тебе, — не сразу добавил он.
— А если нет?
— Этого не может быть.
…Группа жила как будто одним ожиданием. Они работали, конечно, но так вяло и неохотно, что тошно было смотреть на них. Наверно, дело было не только в отсутствии Дмитрия. Возможно, это был вполне естественный спад после большой напряженной работы… Ольф уже ни в чем не упрекал их и не призывал засучивать рукава — у него и самого не было никакого желания работать.
Однажды пришел к нему Воронов, положил пачку исписанных листов.
— Что это? — спросил Ольф.
— Ваше задание выполнено, товарищ начальник.
— Ах, да! — Ольф не сразу вспомнил, какое у него было задание, и стал просматривать листки. — Ну что ж, отлично сделано.
— Да? — Воронов насмешливо поднял брови. — А по-моему, не очень.
— Не понимаю. — Ольф насторожился.
Воронов невесело вздохнул:
— Да что тут понимать… Только вчера до меня дошло, что сделать можно было по-другому и гораздо лучше.
— А именно?
— Это же типичное частное решение, приемлемое только для нашей работы.
— А чего бы ты хотел?
— А того, чтобы этот винтик, — Воронов ткнул пальцем в листки, — годился бы не только для нашего агрегата, а для прочих также.
— А как это сделать?
— Да можно было…
Воронов показал ему, как можно было расширить задачу. Ольф увидел, что действительно могла получиться вещь более значительная и интересная.
— Да, ты прав, Ворон. Жаль, сразу не додумался. И я маху дал… Слишком конкретное задание — так?
— Так, — безжалостно подтвердил Воронов.
Ольф закурил и невесело усмехнулся:
— С Дмитрием Александровичем такого, конечно, не могло случиться? Уж он-то наверняка увидел бы эту возможность?
— Не знаю, — куда-то в сторону бросил Воронов.
— Врешь, знаешь. Увидел бы. А вот я не увидел. — Ольф развел руками. — Виноват, конечно, но заслуживаю снисхождения, не так ли?
— Да брось ты…
— Бросить недолго. — Ольф угрюмо посмотрел на него. — Заново делать не будешь?
— Потом, может быть.
— Ну ладно, иди.
Воронов ушел. Ольф встал, прошелся по комнате, посмотрел на Жанну и тоскливо сказал:
— Знал бы, где он сейчас, поехал бы за ним, связал и сюда доставил бы… Проклятые «бы» мешают… Не подавать же на розыск в милицию?