Ради единого слова, стр. 17

Разве мы против такой «специализации»? Думаю, против той, что заковывает журналиста в латы одной темы, являясь одновременно и фундаментом, и зданием да еще без окон и дверей, без доступа свежего воздуха. Потому что газетчик рано или поздно, но начинает задыхаться, у него появляется, как говорят врачи, резистентность – привыкаемость к лекарству, а в данном случае – к теме, он перестает чувствовать ее, начинает повторяться, переходит на штамп и в подходе, и в исполнении, скучнеет и даже тупеет, теряет способность рождать новые мысли, приводить новые доводы и резоны, короче говоря, вырабатывается.

В самом деле, если журналист написал достойный материал, способный разбудить общественную мысль, значит, он снабдил его достаточно убедительным набором доводов. А где взять новые доводы, если, не повторяясь, писать на ту же тему через неделю или месяц? Психологически мы так устроены, что, однажды выступив серьезно, исчерпываем себя на весьма солидный срок. Читатель, как правило, этого не понимает и, откликаясь на наше выступление, забрасывает нас новыми и новыми фактами, шлет и шлет «аналогичные случаи», и все это впустую, напрасно, совершенно бесперспективно – по крайней мере в нашем исполнении. Как же не посочувствовать бедным «однотемникам», которые не день, не месяц и не год трудятся на отработанном пару! Мысли на деревьях не растут, вот и приходится бесконечно повторяться и цитировать себя, тиражируя прежние выступления.

А писать-то как раз надо, по-моему, так, чтобы повторение исключалось! Если журналист чувствует, что вслед за одним материалом он тут же готов сесть за второй на ту же тему, это значит, что он в первом не выложился, не исчерпал себя – и пусть не обманывается: его выступление было слабое. Один известный поэт, рассказывают, вошел однажды в бильярдную Дома литераторов, взял кий и гордо произнес прежде, чем ударить по шару: «Написал о любви. Закрыл тему!» Мы, журналисты, как бы иронически ни относились к словам поэта, должны тоже стремиться к созданию таких материалов, которые «закрывали» бы тему. По крайней мере для нас самих. По крайней мете на какой-то срок.

Нет, я не могу быть против «специализации», но я бы умер от тоски, приговори меня кто к пожизненной теме! Людям, занимающимся умственным трудом, не зря рекомендуют для отдыха труд физический. Спортсмены чередуют ритм тренировочного бега, чтобы не потерять интерес к тренировке, даже не знаю, какие еще требуются аналоги в доказательство того, что журналист должен менять тематику своих выступлений. Вспомним хотя бы о том, что свежий взгляд на незнакомую проблему обеспечивает взрыв идей: в большинстве своем они, возможно, и пустые, но после просеивания вдруг остается какая-то «мыслишка», которая может стоить десяти традиционных, родившихся в головах специалистов. Разумеется, я не призываю к невежеству, якобы облегчающему открытия, а говорю лишь о том, что фундаментальные знания журналиста в какой-то одной области дают ключ к своеобразному пониманию проблем, связанных с другими областями, так, врачи, работающие над трансплантацией внутренних органов, приглашают для консультации и даже соавторства не коллег, а инженеров, ничего не смыслящих в медицине, но зато разбирающихся в устройстве насоса, в котором в свою очередь ничего не понимают врачи, знающие устройство сердца. Иными словами: "узкая специализация" необходима журналисту не для того, чтобы стать «однотемником», а для того, полагаю, чтобы с ее помощью, как с помощью бура, проникать в глубины новых тем, имея при этом свой собственный "угол зрения".

В этом смысле печально я гляжу на выпускников журналистских отделений и факультетов. Сколько лишних трудностей им придется преодолеть в сравнении с теми, кто приходит в журналистику, имея диплом врача, педагога, инженера, физика, юриста и т. д.! А еще лучше не диплом, а практику, дающую вкупе с дипломом те самые фундаментальные знания, о которых мы говорили. «Чистым» журналистам, увы, приходится специализироваться на ходу, уже работая в газете, а это сопряжено с целым рядом специфических трудностей: разнообразием заданий, при которых просто некогда насытиться знаниями, текучкой и т. п.

Если бы в каждой газете молодым журналистам предоставляли время на выяснение симпатий к темам, а потом год-полтора – на глубокое изучение проблемы, на "узкую специализацию", то это был бы самый короткий путь к формированию журналиста широкого профиля. Практика показывает, что таким путем прошли многие известные публицисты нашего времени, любой газетчик, если он того хочет, может приблизиться к идеалу, во всяком случае качественно измениться в лучшую сторону. За счет чего? За счет расширения тематики на основе "узкой специализации".

Полагаю, этим диалектическим выводом мы и закончим разговор о круге тем и эффективности журналистского труда.

Что дальше? Не пора ли, наконец, "закрывать чемодан" и реально приниматься за воплощение замысла? Тема есть, сумма мыслей – тоже, адрес на конверте письма… Неужто опять какая-то задержка? Что же на сей раз? Пустяк: надо решить, стоит или не стоит ехать в командировку по данному конкретному делу.

…Гражданином быть обязан

Напоминаю: в свое время, работая с письмом Сергея Т., мы отложили до создания концепции вопрос о том, нуждается ли автор письма в конкретной помощи журналиста. Пришел момент ответить. Собственно говоря, ради чего следует ехать в командировку? Только для того, чтобы набрать детали и получить подтверждение концепции? А не лучше ли запереться в любом редакционном кабинете и ли у себя дома, вчитаться еще раз в письмо Сергея и написать очерк? Получится, возможно, насыщенный мыслями острый материал, который назовут в газете «безадресным», и он дело сделает: «разбудит» читателя и внесет свою лепту в формирование общественного мнения. Зачем в таком случае командировка, тем более что автор письма, вероятно, не желает раскрывать инкогнито?

Несмотря на правомерность такой постановки вопроса, ответ у нас давно заготовлен и угадывается: надо ехать! И не автору письма решать это; журналист, и только журналист вправе принимать решение: искать и ли не искать анономщика, ехать или не ехать к человеку, укрывшемуся за какой-нибудь буквой алфавита. Но бывает, что инкогнито не прозрачное, все «концы» спрятаны в воду, тогда ситуация безвыходная: подняв руки вверх, газетчик остается дома. Другое дело – вопрос, связанный с обнародованием: приехав и обнаружив анонимщика, журналист обязан учесть мотивы его инкогнито, его желание или нежелание получать «известность» и в случае категорического отказа автора письма гарантировать ему написание того же «безадресного» материала.

Почему так? Да потому, что в обязанности журналиста, кроме прочего, входит делание конкретного добра, причем независимо от того, будет или не будет написан материал, будет или не будет он опубликован. Довольно часто авторы писем скрывают себя, ошибочно полагая, что если приехал корреспондент, жди теперь каждый номер газеты. Стало быть, тем более газетчик обязан за них решать вопрос о конкретной помощи.

Человеку плохо, так плохо, что он пишет в редакцию, и, даже пусть он укрылся за буквой "Т.", сам факт обращения в газету есть призыв о помощи. Можем ли мы оставаться равнодушными? Можем ли не протянуть ему руку, имея возможность ее протянуть?

Кроме того, что мы – журналисты, мы еще самые обыкновенные люди, и нам должно быть свойственно умение совершать нормальные человеческие поступки. Больше того, в зависимости от способности творить добрые дела мы либо состоимся как журналисты, либо не состоимся. Фиаско человеческие по законам высшей справедливости должно сопровождаться фиаско профессиональным – жаль, действительность иногда делает исключения из этого мудрого правила.

Вернемся к письму Сергея Т. Оно наполнено отчаянием, безысходностью крик души семнадцатилетнего юноши. Отдадим дань излишней аффектации, свойственной возрасту, и гиперболизации негативной стороны дела – так выглядит картина с нашей точки зрения, а для Сергея она истинна, следовательно, чревата последствиями. Юноша на краю беды.