Душной ночью в Каролине, стр. 13

Сэм не мог бы сказать наверняка, насколько эта речь была искренней, а насколько рассчитанной на то, чтобы произвести впечатление на девушку. Кауфман, должно быть, хорошо ее изучил, подумал Сэм, и возможно… Он не позволил себе закончить. Странное, глупое желание охватило его: чтобы Дьюна, такая, как она есть, только сегодня появилась на земле и он первый встретился ей и взял под свою защиту.

Он почувствовал, что раскисает, и решил: хватит, пора взять себя в руки.

Вирджил Тиббс распрощался, и они сели в машину. Сэм включил зажигание, вывернул на дорогу, которая спускалась в город, и, когда они уже довольно далеко отъехали от дома, заговорил:

– Ну и как, что-нибудь выяснилось?

– Да, пожалуй, – ответил Тиббс.

Сэм подождал более подробного объяснения, но ему пришлось спросить еще раз:

– Что же именно, Вирджил?

– В основном прошлое Мантоли и предыстория музыкального фестиваля. Эндикотты вложили в эту затею большие средства. Они и обосновались здесь в надежде, что Уэллс станет вторым Тенглвудом или Вифлеемом, где проводится фестиваль памяти Баха. Случалось, что такие проекты приводили к заметному успеху.

– Большинству здешних это казалось чепухой, – сказал Сэм.

– Для самих Эндикоттов было неожиданностью, когда публика охотно откликнулась, – добавил Тиббс. – Я не очень хорошо разбираюсь в музыке, но, очевидно, Мантоли составил программу, которая заинтересовала любителей разъезжать по концертам такого рода. По крайней мере, люди были готовы платить, и довольно прилично, чтобы целыми вечерами просиживать на складных стульях и бревнах, пока эта затея не будет иметь успеха и для них не поставят чего-нибудь поудобнее.

– И ничего поближе к делу? Ничего что может навести на след?

– Тут тоже кое-что есть, – неопределенно ответил Тиббс, потом добавил:

– Мистер Эндикотт просил поскорее перевезти тело в похоронное бюро.

Сэм подождал секунду-другую, и снова ему пришлось заговорить первому.

– А теперь что? – спросил он.

– Давайте вернемся в управление. Я хочу взглянуть на того задержанного парня. На Оберста.

– Я и забыл о нем, – признался Сэм. – А на что он тебе понадобился?

– Мне нужно поговорить с ним, – ответил Тиббс. – А дальше все будет зависеть от того, какую свободу действий даст мне Гиллспи.

Остаток пути они проехали молча. Вписывая машину в крутые повороты извилистой дороги, Сэм безуспешно пытался решить для себя, хочется ему или нет, чтобы сидящий возле него человек успешно справился с делом. Перед его мысленным взором возник яркий образ Дьюны Мантоли, затем, как в меняющихся кадрах проектора, он увидел Гиллспи и, не поворачивая головы, того самого негра, который сидел рядом. Вот что терзало его. Пусть бы на его месте оказался любой чужак, но мысль, что черный достигнет успеха в этом деле, была для него как зазубренный риф в бурном потоке. Они подъехали к полиции, а Сэм все еще не пришел ни к какому решению. Ему очень хотелось, чтобы преступление было раскрыто, но совершить это должен был человек, достойный его уважения, человек, на которого Сэм мог бы смотреть снизу вверх. Одна беда: ему некого было даже представить в такой роли.

Глава 6

Вирджил Тиббс остановился у стола дежурного и сообщил о своем желании увидеться с Оберстом. Затем он скрылся в направлении комнаты для цветных, предоставляя возможность взвесить просьбу и проконсультироваться с Гиллспи. Шеф куда-то вышел, и дежурному пришлось брать ответственность на себя. Тщательно перебрав в памяти данные ему инструкции, он наконец решился – вызвал Арнольда и сказал, чтобы тот провел Тиббса в камеру, где сидит Харви Оберст.

Когда стальная решетчатая дверь отодвинулась, пропуская Тиббса, Оберст привстал.

– Нечего его сюда совать, – запротестовал он. – Посадите его куда-нибудь еще. Мне тут не нужны всякие черн…

Стальная решетка с лязгом захлопнулась.

– А вот ты ему нужен, – с издевкой сообщил Арнольд и удалился.

Оберст плюхнулся на самый краешек жестких нар, Тиббс спокойно уселся по другую сторону. В одной рубашке с засученными рукавами и без галстука, он сидел молча, сложив на коленях худые темные руки, и не обращал внимания на Оберста. Проходила минута за минутой, но ни тот, ни другой не делали попыток вступить в разговор. Затем Оберст стал проявлять признаки беспокойства. Пошевелил руками, завозил ногами, потом заерзал на месте и, обретя голос, заговорил:

– С какой стати на тебе одежда белого?

Тиббс продолжал словно бы не замечать его присутствия.

– Я купил ее у белых, – наконец сказал он.

Теперь Харви Оберст повнимательней присмотрелся к своему соседу по камере и откровенно изучил его с ног до головы.

– Ты учился в школе? – спросил он.

Тиббс неторопливо кивнул:

– В колледже.

Оберст ощетинился:

– Думаешь, больно умный, а?

Вирджил Тиббс, по-прежнему не отрываясь, смотрел на свои сжатые пальцы.

– В общем, диплом мне дали.

На секунду вновь наступило молчание.

– Где это тебя пустили в колледж?

– В Калифорнии.

Оберст переменил позу, забравшись с ногами на жесткие доски.

– Они там и сами не знают, что делают.

Тиббс пропустил замечание мимо ушей.

– Кто такая Делорес Парди? – спросил он.

Оберст подался вперед.

– Не твое дело, – отрезал он. – Она белая девушка.

Тиббс расцепил руки, откачнулся назад и, точно так же, как Оберст, положил ноги на нары.

– Либо ты будешь отвечать на мои вопросы, – сказал он, – либо пеняй на себя, если тебя вздернут за убийство!

– Ты бы не шлепал губами, черномазый, не тебе меня приговаривать, – окрысился Харви. – Ты ноль без палочки и всегда им останешься. Школа или там колледж не сделали тебя белым, ты и сам это прекрасно знаешь.

– А я и не особенно хочу быть белым, – сказал Тиббс. – Да и потом, белый ты или черный – какая разница, если болтаешься на веревке? А когда уж поваляешься в земле что-нибудь с годик или чуть больше, считая с этого дня, никто и не вспомнит, какого цвета была твоя кожа, и всем будет в высшей степени наплевать на это. Ее уже вовсе не станет. Тебе этого хочется?

Оберст подтянул колени к груди и обхватил их руками, словно защищаясь.

– Кого ты из себя корчишь, черт тебя подери? – бросил он Тиббсу. Но в его голосе чувствовался страх, а вовсе не высокомерие, которое ему хотелось придать своим словам.

– Я полицейский. Ищу человека, убившего того, чьи деньги ты прикарманил. Хочешь верь, хочешь нет, но это так и есть. И между прочим, кроме меня, тут никто не думает, будто ты можешь быть не причастен к убийству. Так что уж лучше держись за меня – я твой единственный шанс в этом деле.

– Никакой ты не полицейский, – помолчав, сказал Оберст.

Тиббс полез в карман рубашки и вытащил маленькую белую карточку в пластиковой обложке.

– Я работаю в Пасадене следователем, можешь считать сыщиком, если тебе понятней. Меня одолжили на время здешнему полицейскому управлению, чтобы найти, кто убил Мантоли – того, на которого ты наткнулся. И хватит вопросов. Либо ты ставишь на меня, либо тебя будут судить за убийство.

Оберст хранил молчание.

Тиббс выдержал томительную паузу.

– Кто такая Делорес Парди? – вновь спросил он.

Оберст решился:

– Она живет рядом со мной. Там таких навалом.

– Сколько ей лет?

– Шестнадцать, скоро семнадцать.

– Знаешь, как у нас таких называют? Санквентинские перепелочки.

Оберст живо откликнулся:

– Я попал с ней в одну историю, но вовсе не так, как ты думаешь.

– Что же случилось?

Оберст ничего не ответил.

– Я ведь могу пойти и посмотреть в твоем деле, – напомнил Тиббс. – Но я предпочитаю услышать это от тебя.

Оберст признал поражение:

– Эта Делорес, она хоть и молоденькая, но уже сложена будь здоров, сметана, как скирда, если понимаешь, что это значит. В общем, есть за что подержаться.

– Таких много, – заметил Тиббс.