Амето, стр. 7

Потом, как бы ошеломленный, он перенес внимание на другую, восхваляя ее наряд, манеры и красоту, достойную божества, и, не будь рядом Лии, он почел бы красавицу ей равной. Облаченная в зеленую ткань, она сидела, держа в руке стрелу, отроду не видел Амето такого изящества; ее белокурые волосы, ни с чем не сравнимые цветом, большей частью были умело собраны длинными прядями над каждым ухом, а прочие заплетены в пышные косы, ниспадающие вдоль шеи; перекрещиваясь и расходясь, одна вправо, другая влево, они поднимались к темени белокурой головки, после чего снова спускались книзу, а оставшиеся их концы были упрятаны в косы, поднятые кверху; сверкая золотой нитью и вплетенными жемчугами, они лежали но своим местам так, что ни один волосок не нарушал устроенного порядка; тонкая фата, мягко колеблемая ветерком, не утаивала от взоров ни единой пряди. На волосы был возложен венок из пышной листвы, разукрашенный алыми и белыми розами и другими цветами, удерживаемыми блестящей золотой нитью, и он преграждал путь солнечным лучам не менее, чем данайцам их волосы. Расположившись в тени, она чуть сдвинула венок, открыв взорам ослепительный лоб, окаймленный черной лентой, должной границей отделяющей его от золотистых прядей; и Амето восславил его, видя, как он округл и широк. В нижней его части, расходясь, выгибались две темнее сумрака тончайшие брови, меж которыми сверкая белизной радостный промежуток; под ними сияли прелестные лукавые глаза, чей дивный свет слепил Амето, не позволяя в них проникнуть и узнать, кто обитающий там повергает его в трепет, подобный тому, что он испытал, узрев глаза Лии. Страшась ее глаз, он отвел свой взгляд и устремил его ниже, туда, где радовал взор нос, не вытянутый, не крупный и не маленький, а как раз такой, какой подобает красивому лицу, и щеки цвета молока, куда только что упала капля крови, коими Амето восхищался без конца; усиленный жарой, этот цвет разлился по ее лицу, но не более, чем это пристало женщине, так что теперь, сидя в тени, она была подобна восточной жемчужине. Ее пунцовый рот походил на пунцовые розы меж белых лилий, обещая без меры приятные поцелуи. Подбородок ее, не выпяченный, но округлый и с ямочкой посредине, достоин был благосклонного взгляда и подобно ему белая стройная шея и нежное горло, прикрытое зеленой накидкой, которая, впрочем, нисколько не прятала груди, обнажаемой покроем наряда; грудь же ее, соразмерная и полная, под стать плечам, достойна была того, чтобы часто выдерживать любовную ношу; все это Амето оглядел жадным взором. Рассмотрев приметливо то, что видно, к скрытому он обратил не взгляд, а воображение. Спустившись взглядом пониже открытой части груди, он приметил, как чуть приподымается ткань и, мысленным взором с радостью проникая под одежды, догадался, что тому служит причиной, ощутил сокрытые прелести не менее сладостными, чем они есть на самом деле. Столь же прекрасны были и руки, туго стянутые от плеча до кисти и в некоторых местах схваченные замысловатыми пряжками, и красивейшие пальцы, украшенные множеством колец, и одежды, с прорезями от подмышки до пояса, стянутые подобными же пряжками, что позволяло увидеть всю ее дородность. Проникая в прорези взглядом, Амето силился разглядеть то, что белоснежное одеянье, находящееся под зеленым, мешало ему видеть, и ясно постигал, что лучший плод из всего, что он узрел, таился среди того, что скрыто и чем, мнил Амето, никому, кроме Юпитера, не дано обладать. Оглядывая ее множество раз, он слагал ей во славу не меньше похвал, чем удостоилась прекрасная Киприда [28], и про себя оплакивал грубую жизнь в лесах, скорбя о том, что так долго от него были скрыты величайшие из наслаждений,

XIII

Пока Амето разглядывал, изучал, разбирал и мысленно подтверждал дивную красоту подошедших нимф, Теогапен умолк, порадовав дам, и Лия обратилась к нему с такими словами:

– Да вознаградят тебя боги за высокий труд, ты усладил наш слух своим стихом, как истомленного благодатный сон на зеленой траве и как жаждущего прозрачный студеный источник.

Теогапен ничего не возразил на похвалу, но прислушался к толпе заспоривших пастухов и пригласил дам выслушать и рассудить их пренье. Тут один из них, Акатен, пастух, пришедший из Академии, стал хвастаться, будто он превзошел всех в сноровке пасти стада, да еще вызвался доказать это, состязаясь в стихах с Альцестом, пастухом из Аркадии; тот согласился в стихах же ему ответить, и оба, изготовившись, стали друг против друга. По общему согласию, приговор вверили внимающим дамам, после чего Теогапен вызвался помочь стихам напевом своей свирели и приготовил победителю пышный венок. Раздув горло и выпятив щеки, он послал в скрепленные воском тростинки долгий выдох, разрешившийся широким звуком, пробежал проворными пальцами по скважинам, наигрывая приятную мелодию, и кивком распорядился Альцесту начинать, а Акатену сменять его в свой черед. И Альцест начал:

XIV