Алхимик, стр. 35

Я ненадолго замолчал, пытаясь разобраться в мыслях, проносившихся в моей голове. Но в конечном счете решение я уже принял.

Плечи у меня одеревенели.

– Совсем несложно определить, говоришь ли ты правду. Я вернусь в Египет. Если все обстоит так, как ты говоришь, я узнаю об этом задолго до возвращения в Амарну.

Он кивнул.

– Если позволишь, я поеду с тобой. Я еще многому должен тебя научить, да и путешествие пройдет быстрее, если мы займемся делом.

Я замер в нерешительности, но не знал, как ему помешать.

– Отправимся завтра утром.

Я направился к двери, уже мысленно занятый приготовлениями к путешествию, мечтая поскорее лечь в постель. На пороге я обернулся.

– Это ведь Нефар, верно? – тихо спросил я. – Мы с Аканом могущественны, а Нефар всегда являлась катализатором, умножающим наши силы, подобно тому, как стекло усиливает жар солнца и создает огонь. Ваша ошибка не наша тройственность, а одна Нефар.

Он не ответил, но я понял, что прав.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Едва ступив на землю Египта, я выяснил, что Дарий не солгал. До горизонта простирались поля неубранного зерна; каждый стебель в три раза выше человека, черный, как сажа, разлагающийся на солнце и рассыпающийся в прах, если до него дотронуться. Ветки деревьев гнулись под тяжестью перезрелых плодов, которые при прикосновении лопались и кишели червями. Издохший от жажды домашний скот лежал прямо на берегах Нила, от вод которого исходило зловоние мертвой рыбы и гниющей плоти. Города были переполнены раздраженными торговцами, плачущими детьми, их худыми рассерженными матерями и мобилизованными солдатами. Остатки лишенного всех прав духовенства при любой возможности разжигали в населении вспышки дикой злобы против фараона. В Фивах уже произошли бунты.

Повсюду, куда бы мы ни шли, было одно и то же. Пока мы поднимались вверх по реке до Амарны, мое потрясение переросло в отчаяние.

– Мы так хорошо все предусмотрели, – сказал я в какой-то момент, но на фоне нашего поражения мое заявление прозвучало совершенно неубедительно. – Мы усердно трудились, чтобы позаботиться обо всем…

Дарий ничего не сказал, но ответ был очевиден. Мы допустили ошибку. Но никто не смог бы ее избежать.

Ах, до чего прекрасен был город Амарна с его потрясающими возможностями, поэтому наша неудача воспринималась особенно болезненно – она поразила меня в самое сердце, словно острым кинжалом. На мгновение, преодолев ворота, я увидел мысленным взором, каким некогда был этот город – каким мы мечтали его увидеть. Сверкающие каменные стены, расписанные лазурно-золотыми фресками; центральный водоем, в котором отражаются возносящиеся ввысь колонны храма, а на поверхности озера экзотические водяные птицы всех оттенков радуги. Улицы, вымощенные розовым мрамором с бронзовой окантовкой; центральный фонтан, воды которого низвергаются с высоты десяти этажей на скульптурную группу из двух мужчин и одной женщины, чьи высоко поднятые соединенные руки держат символ бесконечной энергии в виде трех сфер – «Алхимики». Из фонтана с журчанием вытекают небольшие речки, каждая из которых выполняет отдельную функцию – крутит колеса, вырабатывающие электроэнергию, поливает висячие сады, поля зерновых и фруктовые сады, моет улицы и удаляет из домов отходы, утоляет жажду людей и домашнего скота, наполняет бассейны и ванны. Вода затем очищается, и цикл начинается снова – искусное творение инженерной мысли и фантазии.

Мысленным взором я видел то, что не существовало в реальности: высокие пушистые растения насыщенных синего, ярко-розового и цвета королевского пурпура, поющие от касаний ветерка, как небесный хор, призванные услаждать взор и слух, здоровые загорелые дети двух-трех лет, играющие в игры, построенные на сложных математических концепциях, совершающие открытия алхимических формул. Центры искусств на каждом углу, стихи, произносимые уличными продавцами, плывущая в воздухе музыка. Члены семьи, разделяющие радость друг друга. Наслаждающиеся друг другом любовники. Жизнь во всей своей полноте – богатая и прекрасная – на земле вечного солнца.

А вот что предстало предо мной в действительности: почти пустынные улицы в разгар дня, каменная стена, рассыпающаяся в прах от прикосновения руки, выцветшие и полинявшие, некогда ярко раскрашенные колонны. Тележка продавца была перевернута и брошена; из нее высыпалась масса почерневших, сморщенных фруктов. Увядшие цветы в огромных вазах, пальмы без листьев и шум ветра, шелестящего в мертвой коричневой листве, словно кости скелета при ходьбе. Горбатая мать быстро оттащила с нашего пути девочку с уродливым наростом на лице; на нас поднял усталые глаза безрукий нищий. С пеной у пасти, покачиваясь от жары, шел зверь экзотического вида, его полосатая шкура свисала с костяка сухими чешуйчатыми клочьями. Над теми местами, где под поврежденной кожей обнажилась плоть, жужжали гигантские мухи.

Громадный фонтан выплевывал вверх густую булькающую струю грязи, падающую на разбитые остатки скульптуры и наполняющую каналы вязкой зловонной жижей. Над забитыми тиной протоками вились тучи комаров и мух. Подойдя к скульптуре, я натянул на лицо капюшон плаща, чтобы не вдохнуть мерзких тварей.

Две мужские фигуры композиции остались без рук, так что их пальцы не были больше сплетены. От лица одного из юношей отлетел кусок, а грязь, стекающая по лицу девушки, походила на слезы. Я вытянул руку, чтобы прикоснуться к ней, и моя кожа тотчас почернела от жалящих насекомых. Когда я дотронулся до резной каменной складки на тунике, часть ноги скульптуры отвалилась и плюхнулась в грязь.

Я отвернулся, не в силах произнести ни слова. Горло сдавили боль и разочарование. От чувства вины мне свело желудок, словно стая голодных грифов вцепилась в мою плоть. Смог бы я предотвратить все это, если бы остался? Неужели мои эгоизм и гнев привели к краху благороднейшей из когда-либо задуманных утопий?

И все же я бы солгал, если бы не сознался в позорном чувстве самооправдания – ведь на скошенном поле моих надежд упорно поднимал голову маленький безобразный сорняк удовлетворения. Поэтому, когда мы с Дарием шли по пыльным полуразрушенным улицам в сторону дворца, я хранил молчание не только от потрясения, но и от стыда.

Ворота дворца висели, распахнутые, на сломанных петлях. Одну створку когда-то украшала мозаика из полудрагоценных камней с изображением прекрасной царицы, но кристаллы уже начали превращаться в песок и выпадать, оставляя в тонком профиле зияющие дыры. Сквозь трещины в облицовочных камнях, когда-то искусно раскрашенных и позолоченных, образующих изображение карты Египта, проросли сорняки. Сейчас ничего не осталось, кроме грязных осколков потрескавшейся краски и разбитых камней.

Я стоял у ворот, сознавая, что у меня недостанет смелости идти вперед.

Я, убивший в битвах сотню мужчин и еще дюжины в приступах гнева. Я, способный наслать чары на целый город и заставить всех его жителей упасть на колени из страха передо мной. Я, смотревший в лицо смерти и смеявшийся каждый день на протяжении всей жизни, не мог найти в себе решимости, для того чтобы войти в эти ворота и лицезреть конечный результат величайшего поражения всех времен.

Я пробормотал:

– Не знаю, как все это исправить.

Голос мой прозвучал глухо.

Дарий коснулся моей руки. Лицо его оставалось спокойным, голос тихим.

– Я знаю.

Я произнес слова, которые должны были снять заговор защиты и пропустить Дария за ворота.

Грандиозный внутренний двор – место для прогулок изысканных придворных и приглашенных сановников, которых обычно развлекали с пышностью, принятой в лучшей части Египта, – оказался пуст. В водоеме стояла зеленая неподвижная вода, в ней гнили растения, финиковые пальмы сморщились и засохли, повсюду жужжали большие мясные мухи. Продвигаясь в глубь двора, мы услышали звуки рыданий и увидели женщину, склонившуюся над телом мертвого ребенка.

За стенами когда-то величественного дворца происходило в основном то же самое. Возле источенных деревянных стен лохмотьями болтались тонкие шторы и шелковые занавеси. В воздухе висела пыль от крошащихся камней. Наши шаги эхом отдавались в пустых коридорах. Большие декоративные деревья, когда-то охлаждавшие и очищавшие внутренний воздух, теперь превратились в почерневшие обрубки. Великолепно раскрашенные стены и полы потускнели. По пути мы встретили лишь несколько человек, убегавших со скудным имуществом, которое им удалось спасти. Все казалось холодным, застывшим, безжизненным.