Момент истины (В августе сорок четвёртого), стр. 51
Я молчать не стану, я ему прямо скажу: «Некачественно вы ко мне относитесь! Что я вам – троюродный?! Это же всего-навсего тренировка на бездействие, на усидчивость! Зачем она мне?.. Это задание для прикомандированных, для стажёров!..»
55. Переговоры по «ВЧ»
Ночь кончалась, было без двадцати минут пять, когда в кабинете, где находились Егоров, Мохов и Поляков, в очередной раз зазвонил телефон «ВЧ», и Егоров взял трубку.
– Генерал Егоров? – раздался в сильной мембране слышный и в нескольких метрах от аппарата голос Колыбанова.
– Я вас слушаю.
– Где вы находитесь?!
– Не понимаю, – невольно усмехнулся Егоров. – Вы звоните мне сюда и спрашиваете – где?.. В отделе контрразведки авиакорпуса.
– Они работают у вас под носом!!! – возбуждённо закричал Колыбанов; обычно невозмутимый, он задыхался от волнения. – Вот… передо мной текст последнего перехвата по делу «Неман»… Слушайте внимательно!.. «Личным наблюдением… на аэродроме в Лиде обнаружено самолётов… „ИЛ-2“ пятьдесят три, „ЛА-5“ сорок восемь, „ПЕ-2“ тридцать шесть, „ЯК-9“ пятьдесят один, „ЛИ-2“ семь, „ПО-2“ четырнадцать…» Вы слышите?! Они работают у вас под носом!!!
Егоров налился кровью и, тяжело дыша, молчал. Сидевший в метре от него Мохов пробормотал: «Этого ещё не хватало!» – и огорчённо покачал головой. Поляков, только что прилетевший из Вильнюса, сидя за приставным столиком, продолжал быстро писать, он не поднял головы, только часто пошмыгал носом.
В чувствительной мембране аппарата «ВЧ» голос Колыбанова звучал так интонационно отчётливо, будто он говорил не из далёкой Москвы, а из соседней комнаты. И Егоров явственно представлял себе его, невысокого, худощавого, со спокойным смугловатым лицом, в генеральском кителе с орденскими планками и в брюках навыпуск. Выдержанный и корректный Колыбанов ещё ни разу не был так резок с Егоровым, ни разу не был в таком возбуждений, и Егоров почувствовал, что дело тут не только в последнем перехвате и наблюдении за аэродромом; это наверняка не всё.
Мохов помог Егорову открыть портсигар и, как только тот взял папиросу, зажёг спичку.
– Генерал-полковник только что звонил из Ставки, – после недолгого молчания уже обычным спокойным тоном продолжал Колыбанов. – Он выезжает и приказал, чтобы вы ожидали у аппарата его звонка.
– Слушаюсь, – глухо проговорил Егоров; вид у него был довольно подавленный.
– Полагаю, предстоят серьёзнейшие объяснения, и более того – неприятности! Делом «Неман» занимается сам… Вы меня понимаете?
– Да…
Колыбанов помедлил и неожиданно сказал:
– Алексей Николаевич, я не буду докладывать о последнем перехвате генерал-полковнику до его разговора с вами. Так, наверно, будет лучше.
Егоров сделался багровым.
– Товарищ генерал, – не принимая предложенного ему неофициального тона, строго произнёс он. – Я не слабонервный и не нуждаюсь в одолжениях! Перехват по делу, взятому на контроль Ставкой, вы обязаны доложить генерал-полковнику немедленно!
– Ну смотрите, – примирительно сказал Колыбанов. – Я думал прежде всего о вас.
– Я это понял! Благодарю!
Егоров положил трубку, и буквально в следующее мгновение телефон «ВЧ» зазвонил опять.
– Егоров?.. Что нового? – послышался в трубке голос начальника Главного управления контрразведки.
– Результативного, товарищ генерал, к сожалению, ничего. Мы делаем всё возможное…
– Я буду у вас днём. Какая ещё помощь вам может быть экстренно оказана?
– Экстренно?.. Оперативный состав контрразведки и прежде всего чистильщики. Очень желательны опознаватели! В первую очередь по Варшавской и Кёнигсбергской разведшколам, особенно по радиоотделениям.
– Обещаю! В ближайшие часы на других фронтах будут собраны и доставлены на аэродромы Вильнюса и Лиды до трёхсот офицеров контрразведки… И не менее пятидесяти чистильщиков… Опознавателей много не обещаю, но всех, кого сможем безотложно собрать, немедленно доставим… Все прибывающие должны быть задействованы с ходу, без малейшего промедления! Офицеров контрразведки используйте только в качестве старших оперативно-розыскных групп смешанного состава.
– Мы так и сделаем.
– До их прибытия все привлекаемые в состав этих оперативных групп должны быть собраны в Вильнюсе и Лиде на аэродромах и тщательно проинструктированы.
– Слушаюсь.
– Чем ещё вам можно помочь?
– Очень желательны подвижные пеленгаторные установки. Хотя бы ещё десяток.
– Обещаю! Какова готовность войсковой операции?
– Плюс два с половиной.
– Не позже утра сделайте – час, максимум полтора.
– Товарищ генерал, я должен ещё раз заявить: мы против войсковой операции в течение ближайших двух суток. Мы настоятельно…
– Не надо мне это повторять! – В голосе генерал-полковника почувствовалось раздражение. – Я и сам не склонен её форсировать… Но обстоятельства могут вынудить… Ваши соображения по «Неману» в настоящий момент? Что думает Поляков? Согласен ли с вами Мохов?
– У нас мнение единое, и за последние три часа оно не изменилось. Мы полагаем, что возьмём их сегодня или завтра.
– Завтра – исключается! В нашем распоряжении сутки, и ни часом больше!
– То есть как исключается?! Это уменьшает наши даже ограниченные предположительные шансы вдвое! Товарищ генерал-полковник, мы категорически возражаем!
– Срок установлен не мною. Понимаете?
– Не могу! – после короткой паузы заявил Егоров. – Даже если мы возьмём к вечеру ядро: старшего группы и радиста, а Матильда, а Нотариус? Тут не может быть дилеммы – «хватать» или «все концы»! Тут единственное решение: «все концы»! Отдавать завтрашние сутки невозможно! Если это указание Ставки, то, извините, там могут недопонимать специфики розыска и деталей дела, но мы-то с вами профессионалы! И я прошу… считаю необходимым немедля обратиться туда и разъяснить…
– Кому разъяснить, кому?!! – оглушающе загремел в трубке грубоватый голос генерал-полковника. – Заткните им глотку!!! Выбейте хотя бы ядро группы, возьмите рацию! Сегодня же!!! «Все концы»!.. Не до жиру! Вы не представляете всей серьёзности ситуации!.. Это личное приказание, понимаете, личное! И категорическое! Речь идёт о судьбе операции стратегического значения. Никакие отсрочки невозможны! Если мы их в течение суток не возьмём, то завтра вас на этой должности не будет и меня здесь не будет! Мы обязаны принять все возможные и невозможные меры, подчёркиваю – невозможные! – и взять их сегодня! Не удастся – ничем не смогу помочь: завтрашних суток у нас не будет!..
– Понял…
– Раньше меня, очевидно, прибудет начальство… первые заместители из обоих наркоматов. Обеспечьте их всем необходимым. Но времени с ними не теряйте, а делайте спокойно своё дело! И никаких споров, никаких пререканий! Что бы вам ни говорили – «Да, товарищ комиссар!», «Хорошо, товарищ комиссар!», «Слушаюсь, товарищ комиссар!..». Однако любые действия, с которыми несогласны вы или Поляков, категорически запрещаю!.. Чьим бы именем ни оказывалось на вас давление!.. Полякову создайте оптимальные условия! И прежде всего оградите от ненужных дискуссий и всякой говорильни с кем бы то ни было. Вы меня поняли?
– Так точно!
– Что бы ни делалось у прибалтийцев, более всего мы надеемся на вас! Передайте это Полякову… Вы оба и ваши подчинённые должны сегодня показать, на что способны… У меня всё! Вопросы?
– Нет.
– Я буду у вас не позже… четырнадцати часов. Держите постоянный контакт с Колыбановым. И действуйте самым активным и решительным образом! Всё!
Егоров положил трубку и, ещё осмысливая и переживая закончившийся разговор, невидящими глазами посмотрел на Мохова.
– Нервничают, – сказал тот понимающе. – На них тоже жмут…
– Нервничать – это привилегия начальства, – подняв голову от документа, заметил Поляков. – А мы должны работать без нервов и без малейшего шума!.. Главное сейчас – не устраивать соревнования эмоций!.. Главное для нас – работать спокойно и в полном убеждении, что сегодня, завтра… или позднее… но если мы не поймаем, никто за нас это не сделает…