Король бродяг, стр. 63

– Теперь слова «торговля воздухом» обрели для меня новый смысл. – Всё, что Джек смог придумать. – Это реально, – сказал, хлопая по бочке, – и это реально, – топая по палубе «Ран Господних», – и это, – поднимая пригоршню раковин, – тоже; все ничуть не менее реально, чем десять минут назад, или до того, как прибыли новости с Мальдивов и Лаккадивов…

– Они прибыли по суше – куда быстрее, чем идет корабль, огибающий мыс Доброй Надежды. Не исключено, что вы попадёте в Африку раньше нагруженных раковинами судов, которые, надо думать, идут туда с Мальдивов.

– Именно на это, я уверен, и рассчитывает господин Влийт.

– Но, добравшись до Африки, что вы купите на каури, Джек?

– Ткань.

– Ткань?!

– Потом поплывем на запад – говорят, что африканские ткани хорошо идут в Вест-Индии.

– Африканцы не экспортируют ткани, Джек. Они их ввозят.

– Ты ошибаешься. Господин Влийт говорил совершенно определённо: мы поплывём в Африку, обменяем наши каури на куски ситца – полагаю, ты знаешь, что это такая индийская ткань, – и доставим их через Атлантику…

– «Кусок ситца» означает негра в возрасте от пятнадцати до сорока лет, – сказала Элиза. – Ситец, как и каури, заменяет в Африке деньги, и африканцы продают за него своих собратьев.

Тишина длилась столько же, сколько на балу герцога д'Аркашона. Джек стоял на медленно движущейся палубе «Ран Господних», Элиза – на пристани.

– Ты собираешься заняться работорговлей, – безжизненным голосом произнесла она.

– Ну… я до сей минуты понятия не имел…

– Верю. Но сейчас ты должен покинуть этот корабль и уйти прочь.

Идея была великолепная, и что-то в Джеке готово было за неё ухватиться. Однако бес противоречия взял верх, и он решил ответить возмущённым отказом:

– И пустить по ветру свою долю?

– Лучше, чем пустить по ветру свою бессмертную душу. Ты пустил по ветру страусовые перья и коня, Джек. Знаю, что так. Почему не повторить это сейчас?

– Моя доля куда ценнее.

– А как насчёт другой добычи из лагеря великого визиря, Джек?

– Ты о сабле?

Элиза мотнула головой, не глядя ему в глаза.

– Я помню эту добычу, – признал Джек.

– Пустишь по ветру и её?

– Верно, она куда ценнее…

– И стоит больше денег, – ввернула Элиза.

– Уж не предлагаешь ли ты себя продать…

С Элизой случился странный приступ смеха и рыданий одновременно.

– Я хочу сказать, что уже заработала больше, чем стоили перья, сабля и конь вместе взятые, и скоро заработаю ещё больше. Так что если тебя волнуют деньги, сойди с «Ран Господних», останься со мною в Амстердаме и скоро вообще забудешь про этот корабль.

– Не очень-то уважаемое дело – жить за счёт женщины.

– С каких пор тебя заботит чьё-то уважение?

– С тех пор, как люди стали меня уважать.

– Я предлагаю тебе безопасность, счастье, богатство – и моё уважение, – сказала Элиза.

– Ты не будешь уважать меня долго. Дай мне сходить в одно плавание, вернуть деньги, и…

– Одно плавание для тебя. Вечные страдания для негров, которых вы купите, и для их потомков.

– Так или иначе я теряю мою Элизу… – Джек пожал плечами. – Я становлюсь вроде как дока по вечным страданиям.

– Тебе дорога жизнь?

– Эта? Не очень.

– Сойди с корабля, если хочешь сохранить хоть какую-нибудь.

Элиза видела то, чего не заметил Джек: погрузка «Ран Господних» закончилась. Люки опустили на место, за селёдку расплатились (серебряными монетами, не каури), матросы отдавали швартовы. На пристани остались только господин Влийт и Евгений: голландец торговался с аптекарем из-за сундучка с лекарствами, русский получал благословение от старообрядческого попа. Сцена была настолько курьёзна, что полностью захватила внимание Джека; он очнулся, только когда матросы закричали. Он повернулся к ним – из-за чего шум. Однако они все с ужасом смотрели на пристань. Джек перепугался, что на Элизу напали негодяи.

Он обернулся и как раз успел увидеть, что Элиза схватила гарпун, оставленный Евгением у ящиков, и в этот самый миг бросает его в Джека. Она, разумеется, никогда не метала гарпун, но по-женски умела целить в самое сердце, и острога летела на него прямо, как Истина. Джек, припомнив давние уроки фехтовального мастерства, хотел обернуться боком, но потерял равновесие и упал на грот-мачту, выбросив левую руку, чтобы смягчить удар. Широкие зубья гарпуна пропахали его грудь и отскочили от ребра, или от чего ещё, так что остриё, пройдя в узкий промежуток между лучевой и локтевой костью, вонзилось в мачту – пригвоздило его к дереву. Джек почувствовал это раньше, чем увидел, потому что глядел на Элизу. Однако она уже шла прочь, даже не обернувшись посмотреть, попала в него или нет.

Амстердам

июнь 1685

Д'Аво и два высоких, необычно свирепых на вид лакея проводили Элизу до пристани за площадью Дам, на канале, ведущем к Харлему. Здесь стояло пришвартованное судно; на его борт входили по сходням пассажиры. Издали оно показалось Элизе маленьким из-за странно игрушечного вида: нос и корма круто загибались вверх, придавая судёнышку сходство с толстым мальчиком, который, лежа на животе, хочет дотянуться пятками до затылка. Приглядевшись, она увидела, что судно хоть и лёгкое, тем не менее двадцати футов длиной и при этом узкое.

– Я не собираюсь утомлять вас скучными подробностями – их возьмут на себя Жак и Жан-Батист.

– Они отправляются со мной?!

– Дорога в Париж не лишена опасностей, – сухо отвечал д'Аво, – даже для слабых и невинных. – Тут он поглядел на ещё дымящиеся дома господина Слёйса, не более чем на выстрел по этому же самому каналу.

– Очевидно, меня вы к этой категории не относите, – фыркнула Элиза.

– Ваша привычка метать гарпуны в моряков должна была излечить от иллюзий даже самых отъявленных сластолюбцев.

– Вы об этом слышали?

– Чудо, как вас не арестовали – здесь, в городе, где даже целоваться запрещено.

– Вы установили за мной слежку, мсье? – Элиза возмущённо взглянула на Жака и Жана-Батиста, которые, временно притворившись глухонемыми, возились с многочисленным багажом. Большую часть тюков Элиза видела впервые, но д'Аво явственно дал понять, что они вместе с содержимым принадлежат ей.

– Вы всегда будете возбуждать интерес, мадемуазель, так что привыкайте. Тем не менее – даже если вынести за скобки склонность к метанию гарпунов – некоторые досужие сплетники в этом городе уверяют, будто вы причастны к финансовой атаке на господина Слёйса и нападению разъярённой толпы на его жилище, а также к отплытию к Англии эскадры под знамёнами герцога Монмутского. Не веря, разумеется, нелепицам, я все же тревожусь о вас…

– Как заботливый дядюшка. Я тронута!

– Посему этот кааг доставит вас и ваших сопровождающих…

– Через Харлемермер в Лейден и оттуда в Брилле через Гаагу.

– Как вы угадали?

– Герб Брилле вырезан на гакаборте напротив амстердамского. – Элиза указала на кораблик. Д'Аво обернулся посмотреть, Жак и Жан-Батист – тоже. В этот самый миг послышалось сипение, словно от прохудившейся волынки, и Элизу отодвинул плечом направляющийся к сходням крестьянин. Покуда неучтивый мужлан поднимался на кааг, Элиза приметила странно знакомый горбоносый профиль, и у неё на миг перехватило дыхание. Д'Аво обернулся и пристально взглянул ей в лицо. Некое шестое чувство подсказывало Элизе, что сейчас не время поднимать шум. Она быстро продолжила: – Здесь больше парусов, чем нужно для плавания по каналам, – вероятно, чтобы пересечь Харлемермер. Кааг узкий – чтобы пройти в шлюз между Лейденом и Гаагой. Однако он не столь прочен, чтобы совладать с течениями Зеландии – никто такой не застрахует.

– Верно, – кивнул д'Аво. – В Брилле вы пересядете на лучше застрахованное судно, которое доставит вас в Брюссель. – Он как-то странно взглянул на Элизу. Мужлан тем временем затерялся среди пассажиров и груза на палубе. – Из Брюсселя вы сушей отправитесь в Париж, – продолжал посол. – Летом сухопутная дорога не столь комфортабельна, но во времена вооружённых мятежей против английского короля куда более безопасна.