Король бродяг, стр. 10
Джек поехал вдоль стен, внимательно их оглядывая. В одном месте, сковырнув землю, он обнаружил бочонок, а рядом ещё и ещё.
Посреди помещения валялась груда досок для сооружения крепей, а рядом – брошенные в спешке инструменты.
– Чем болтать, сестрёнка, подай-ка мне лучше вон тот топор.
Синеглазка принесла топор и подала Джеку, спокойно глядя ему в глаза. Джек привстал на стременах и рубанул по бочонку. Доска треснула. Ещё удар, и дерево раскололось. На землю с шипением посыпался чёрный порох.
– Мы в дворцовом подвале, – объявил Джек, – прямо под императорским дворцом, вокруг нас кладовые, наполненные сокровищами. Знаешь, что нас ждёт, если мы это дело подожжём?
– Преждевременная глухота?
– Я собирался заткнуть уши.
– Тонны камня и земли, которые обрушатся на нас сверху?
– Можно насыпать в туннеле пороховую дорожку, поджечь её и подождать на безопасном расстоянии.
– Ты не думаешь, что взрыв и разрушение императорского дворца привлекут некоторое внимание?
– Просто первое, что в голову пришло.
– В таком случае, братец, наши дорожки разойдутся… да и не так достигают знатности. Пробить дыру в дворцовом полу и улепетнуть, словно крыса, в дыму и в копоти!..
– Невольница будет меня учить, как достигают знатности?
– Невольница, жившая во дворцах.
– Что же ты предлагаешь? Коли ты такая умная, давай послушаем твой план.
Девица закатила глаза.
– Кто знатен?
– Дворяне.
– Как они такими стали?
– Появились на свет от знатных родителей.
– Ой. Неужели?
– Да, разумеется. А что, у турок иначе?
– Нет, хотя по тому, как ты говоришь, я решила, что в христианских странах это как-то связано с умом.
– Не думаю. – Джек приготовился рассказать о пфальцском курфюрсте Карле, когда синеглазка спросила:
– Так нам не нужен умный план?
– Это праздная болтовня, сестрёнка, но я никуда не тороплюсь, так что валяй. Говоришь, нам нужен умный план, чтобы стать знатными. Мы-то с тобой из простых – где ж нам взять знатность?
– Купить.
– Нужны деньги.
– Так выберемся из этой дыры и раздобудем деньги.
– И как ты их думаешь раздобыть?
– Мне нужен сопровождающий, – объявила невольница. – У тебя есть конь и клинок.
– Ласточка, это поля боя. У многих они есть. Найди себя рыцаря.
– Я рабыня, – отвечала она. – Рыцарь получит своё и меня бросит.
– Так ты мужа хочешь?
– Компаньона. Не обязательно мужа.
– Я буду ехать впереди, убивать янычар, драконов, рыцарей и всё такое, а ты – плестись сзади и… что? Только не надо заливать мне про индийские книги.
– Я буду заниматься деньгами.
– У нас нет денег.
– Потому-то тебе и надо, чтобы кто-то ими занимался.
Джек не понял, но звучало это умно, поэтому он важно кивнул, как будто глубоко проник в смысл.
– Как тебя звать?
– Элиза.
Привстав на стременах, приподняв шляпу, с лёгким поклоном:
– Джек Куцый Хер к вашим услугам, сударыня.
– Раздобудь мне платье мужчины-христианина. Чем больше на нём будет крови, тем лучше. Я пока ощипаю страуса.
Бывший стан великого визиря Кира-Мустафы
сентябрь 1683
– И ещё… – начал Джек.
– Как, опять?! – Элиза, в окровавленном офицерском камзоле, полулежала в седле, припав к лошадиной шее, так что голова её, обмотанная разорванной рубахой, была совсем близко к голове Джека, который вёл коня под уздцы.
– Если мы доберёмся до Парижа – что отнюдь не легко – и если от тебя будут хоть малейшие неприятности… один косой взгляд… складывание рук на груди… театральные реплики в сторону, адресованные невидимой публике…
– Много у тебя было женщин, Джек?
– …притворное возмущение тем, что совершенно естественно… рассчитанные приступы сварливости… копание при сборах… туманные намёки на женское недомогание…
– Кстати, Джек, у меня как раз эти дела, так что изволь остановиться прямо на поле боя, скажем на… да, думаю, в полчаса я управлюсь.
– Ничуть не смешно. Ты видишь, чтобы я смеялся?
– Я вижу бинты.
– В таком случае сообщаю, что мне отнюдь не весело. Мы огибаем то, что осталось от лагеря Кара-Мустафы. Справа в траншее стоят пленные турки и крестятся – что странно…
– Я слышу, как они молятся на славянском наречии. Это янычары, скорее всего – сербы. Как те, от которых ты меня спас.
– Слышишь, как кавалерийские сабли рубят им головы?
– Так вот что это за звуки!
– А чего бы, по-твоему, они молились? Янычар предают смерти польские гусары!
– За что?
– Слыхала про старые родственные размолвки? Вот так они выглядят. Какая-то давняя обида. Лет сто назад янычары чем-то огорчили поляков.
Кавалерийские полки пронеслись по останкам турецкого стана словно волны по простыне. Хоть сейчас не время было думать о простынях.
– О чём я говорил?
– Добавлял очередной пункт к нашему партнёрскому соглашению, словно какой-нибудь бродяга-крючкотвор.
– И ещё одно…
– Ещё?!
– Не называй меня бродягой. Сам я могу так себя называть – для смеху, чтобы оживить разговор, обаять даму и всё такое. Но ты не должна применять ко мне этот уничижительный эпитет. – Джек заметил, что потирает большой палец правой руки, куда палач когда-то приложил раскалённое клеймо в форме буквы V, оставив отметину, которая временами начинала чесаться. – Возвращаясь к тому, что я говорил, прежде чем ты так невежливо меня перебила: малейшая неприятность с твоей стороны, сестрёнка, и я брошу тебя в Париже.
– Ой, какой ужас! Только не это, жестокий человек!
– Ты наивна, как богатая барышня. Известно ли тебе, что всякую беспризорную женщину в Париже тут же арестует, острижёт, выпорет и прочее начальник полиции – всесильный ставленник короля Луя, обладающий неограниченной властью, жестокосердый гонитель нищих и бродяг?
– Ты же ничего не знаешь о бродягах, о высокородный господин.
– Лучше, но пока недостаточно хорошо.
– Где ты нахватался таких слов, как «уничижительный эпитет», «всесильный ставленник» и «жестокосердый гонитель»?
– В театре, глупая.
– Ты актёр?
– Актёр? Актёр? – Обещание попозже её выпороть вертелось у Джека на языке, однако он сдержался из опасения, что она снова выбьет его ответом из колеи. – Учись манерам, детка. Иногда вагабонды из христианского благодушия позволяют актёрам следовать за ними на почтительном расстоянии.
– Рассыпаюсь в извинениях.
– Ты закатываешь под бинтами глаза? Я насквозь вижу… Тише! К нам приближается офицер. Судя по гербу – неаполитанский граф и бастард по меньшей мере в трёх поколениях.
Поняв намек, Элиза, у которой, по счастью, был густой, чуть хрипловатый альт, принялась стонать.
– Мсье, мсье, – обратился к ней Джек, изображая французскую речь. – Знаю, седло давит на огромные чёрные вздутия, что появились у вас в паху после того, как вы вопреки моему совету переспали с теми двумя злополучными цыганками. Однако нам надо попасть к брадобрею-цирюльнику или, на худой конец, к цирюльнику-брадобрею, чтобы тот извлёк из вашей головы турецкое ядро, покуда вас опять не начал трясти озноб… – И так далее, пока неаполитанский граф не отъехал.
Последовала долгая пауза, во время которой мысли Джека витали вдалеке, а мысли Элизы, как выяснилось, нет.
– Джек, можно говорить без опаски?
– Для мужчины говорить с женщиной всегда небезопасно. Однако мы уже выехали из лагеря. Я более не наступаю на отрубленные руки. Дунай справа, Вена – за ним. Наёмники выстроились перед охраняемыми фургонами, дабы получить плату за сегодняшний день, – можно говорить более-менее без опаски.
– Погоди! А ты когда получишь свою плату?
– Перед боем нам выдали бренди и клочки бумаги с какими-то буквами, по которым (как уверял капитан) в конце дня выплатят серебро. Однако Джека Шафто не проведёшь. Я сразу продал свою бумажку жиду.
– Сколько ты за неё получил?