Цветы зла, стр. 33
Неожиданное
Отец еще дышал, кончины ожидая,
А Гарпагон в мечтах уже сказал себе:
«Валялись, помнится, средь нашего сарая
Три старые доски – гроб сколотить тебе».
«Я – кладезь доброты, – воркует Целимена. —
Природа создала прекрасною меня…»
Прекрасною?! Душа, исполненная тлена,
Трещит, как окорок, средь адского огня.
Мня светочем себя, кричит газетчик пыльный
Тому, кого он сам во мраке утопил:
«Где этот Всеблагой, Всезрящий и Всесильный,
Который бедняка хоть раз бы защитил?»
И всех их превзойдут развинченные фаты,
Которые, входя в молитвенный экстаз,
И плачут, и твердят, раскаяньем объяты:
«Мы станем добрыми, о небо… через час!»
Часы же счет ведут: «У ада житель лишний!
Грозили мы ему, шептали: близок враг.
Но он был слеп и глух, он был подобен вишне,
Которую грызет невидимый червяк».
И вот приходит Тот, над кем вы все смеялись,
И гордо говорит: «Уже немало дней
Из дароносицы моей вы причащались,
За черной радостной обеднею моей.
Вы храм воздвигли мне в душе богопротивной,
Тайком лобзали вы меня в нечистый зад…
Признайте ж Сатану, услышав клич призывный
И хохота его торжественный раскат!
Иль вы надеялись, трусливые лисицы,
Хозяина грехов лукаво провести, —
Не бросив журавля, не выпустить синицы,
Сокровища сберечь и с ними в рай войти?
Чтоб дичь мою добыть, я натружал мозоли,
Я ночи проводил, не закрывая глаз…
Ко мне, товарищи моей печальной доли,
Я отвести пришел в свои владенья вас!
Под грудой вашего наваленного праха,
Под толщею земли чертог сияет мой,
Чудовищный, как я, облитый морем страха,
Из цельных черных глыб, над бездною немой…
Он создан из грехов всего земного мира,
В нем скорбь моя живет, любовь моя и честь!»
А где-то высоко, – там, в глубине эфира, —
Архангел между тем трубит победы весть,
Победы вечной тех, чье сердце повторяло:
«Благословен твой бич, карающий Отец!
Благословенна скорбь! Твоя рука сплетала
Не для пустой игры колючий наш венец».
И в эти вечера уборки винограда
Так упоительно, так сладостно звучит
Неустрашимый рог… Он светел, как награда
За дни страданий и обид! [162]
Выкуп
Чтоб дань платить, тебе судьбою
Даны два поля, человек;
Ты сталью разума весь век
Их должен резать, как сохою.
Чтоб колос ржи иль кустик роз
Взросли на этом скудном поле,
Ты должен лить как можно боле
На землю горьких, грязных слез.
Искусство и Любовь – те нивы! —
Пробьет ужасный час, и вот
Судьба тебе, о раб ленивый,
Свой приговор произнесет.
В тот час готовь амбары хлеба,
Кошницы пышные цветов,
Чтобы плоды твоих трудов
Хор Ангелов восславил с неба! [163]
Жительнице Малабара
Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы!
Все жены белые завидовать могли бы
Широкому бедру, а бархат глаз твоих
Пленит сердца певцов, пробудит трепет в них,
Ты Богом рождена в краю лазури знойной,
Чтоб трубку зажигать, чтоб ряд сосудов стройный
Благоухающей струею наполнять,
Москитов жадный рой от ложа отгонять,
Чтоб утренней порой при пении платанов
Спешить к себе домой с корзиною бананов,
Чтоб босоножкою бродить среди полей,
Мурлыкая напев забытый прежних дней.
Когда же, в мантии пурпурной пламенея,
К вам вечер спустится, ночной прохладой вея,
Рогожу разостлав, беспечно до зари
Во сне мечтаешь ты о пестрых колибри!
Дитя счастливое! Зачем горишь желаньем
Увидеть Францию, пронзенную страданьем,
Где людям тесно жить; зачем судьбу свою
Спешишь вручить рукам гребцов и кораблю,
Проститься навсегда с любимым тамарином?
Полуодетая, под призрачным муслином,
Дрожа от холода и вьюги снеговой,
Ты вспомнишь прошлое и вольный край родной;
И твой свободный торс сожмут тиски корсета,
Ты будешь торговать собою – и за это
В притонах городских приют отыщешь свой,
Дерев кокосовых ища во мгле сырой! [164]
БУФФОННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
На дебют Амины Боскетти в театре «Ламоннэ» в Брюсселе
Амина нимфою летит, парит… Вослед
Валлонец говорит: «По мне, все это бред!
А что до всяких нимф, то их отряд отборный
Найдется и у нас – в гостинице, на Горной».
Амина ножкой бьет – и в зал струится свет,
Им каждый вдохновлен, обласкан и согрет.
Валлонец говорит: «Соблазн пустой и вздорный —
Мне в женщинах смешон такой аллюр проворный!»
Сильфида, ваши па воздушны, и не вам
Порхать для филинов и угождать слонам —
Их племя в легкости вам подражать не может.
В ответ на весь ваш пыл валлонец скажет: «Муть!»
Пусть Бахус лучшего вина ему предложит, —
Чудовище вскричит: «Брось, дай пивка хлебнуть!» [165]
Г-ну Эжену Фромантену по поводу одного зануды, который назвал себя его другом
Он мне твердил, что он богатый,
Что от холеры в страхе он,
Что денежки гребет лопатой
И скуп, но в Оперу влюблен;
Что знал Коро – и от Природы
В восторженный приходит раж;
Что он не отстает от моды
И скоро купит экипаж;
Что он эстет и по натуре
Ценить прекрасное готов;
Что на своей мануфактуре
Он держит лучших мастеров;
Что он владелец акций ценных,
Что тысячи вложил он в «Нор»;
Что рамы у него на стенах
Сработал лично Опенор;
Что он повсюду (хоть в Люзархе!)
Монеты пустит в оборот
И на любой толкучке архи —
Добротных тряпок наберет;
Что женский пол не слишком чтит он,
Но верит в воскрешенье душ,
И, будучи весьма начитан,
Нибуайе читал к тому ж;
Что к плотской он любви стремится,
Что как-то в Риме – вот дела! —
В него влюбясь, одна девица,
Чахоточная, померла…
Так пустобрехом из Турне я
На три часа был взят в полон,
Пока, от этой чуши млея,
Мне голову морочил он.
О мука без конца и края!
Все описать не хватит сил.
И я, досаду усмиряя,
«Кошмарный сон!» – себе твердил.
Я тосковал, я чуть не плакал,
Но болтуна не мог прервать;
На стул насаженный, как на кол,
Я кол в него мечтал вогнать.
Страшась холеры, дал он деру.
Спеша в Париж, он сделал крюк.
Мне утопиться будет впору,
А может, деру дать на юг,
Коль я, избегнув смертной хвори,
Как все, вернусь в Париж – и мне
Опять придется встретить вскоре
Холеру родом из Турне! [166]
вернуться
162
Перевод П. Якубовича
вернуться
163
Перевод Эллиса
вернуться
164
Перевод Эллиса
вернуться
165
Перевод М. Яснова
вернуться
166
Перевод М. Яснова