Соло для влюбленных. Певица, стр. 53
Лариса покачала головой.
– А чего вы тут сидите, – вступил старший, смазливый, кудрявый блондин в бейсболке, – никуда не уезжаете и глаза закрыли? Спать охота? – Он всунулся в окно и дохнул на Ларису пивным перегаром.
– Пошел вон, – тихо сказала она и снова прикрыла глаза.
– Ну зачем так грубо? – обиделся блондин. – Мы, можно сказать, с самыми добрыми чувствами, а она… – он длинно и грязно выругался, совершенно, впрочем, без злости, сплюнул себе под ноги.
– Брось, Макс, – неуверенно произнес Вован. – Видишь, человек не в себе. Отвянь.
– Слышь, я понял. – Парень убрался из окошка. Послышался громкий, но нечленораздельный шепот, ржание. Затем голос Вована заинтригованно проговорил:
– Ври!
– Точно! Я тебе говорю, она артистка. Из этого самого… ну, где раздетыми поют. Вспомнил, «Модерн». Я ее сто раз здесь видел, как она из здания выходит, и машина знакомая. Всегда торчит под окнами.
Очевидно, Вован и Макс жили в доме по соседству с театром. Лариса, не открывая глаз, протянула руку, чтобы поднять стекло, но блондин поспешил снова просунуть голову в салон.
– Эй! – миролюбиво позвал он. – А правду говорят, у вас в театре сегодня чуть тетку не задушили во время спектакля? Она там какую-то роль играла, зашла за кулисы, и тут ее бабах! Мать мне рассказывала. Она мимо шла, а тут менты, и «скорая», и шум-гам.. Ну ты ответить-то можешь или язык проглотила?
Лариса точно очнулась от забытья, в котором пребывала. Открыла глаза. Парень в бейсболке ухмылялся прямо ей в лицо.
– Где твоя мать? – спокойно поинтересовалась она у Макса. – Которая тебе все это рассказывала?
– Дома, – недоуменно ответил тот.
– Вот и давай топай к ней. Она тебя заждалась, время позднее, девятый час, – Лариса резким движением нажала на кнопку стеклоподъемника.
Блондин неохотно убрал голову, снова выругался, скорчил презрительную гримасу. Оба пацана еще пару минут потоптались на месте, что-то обсуждая вполголоса, затем медленно, вразвалку ступая, ушли во двор.
Лариса взглянула на часы. Действительно, девятый час. Сказала просто так, наобум Лазаря, а попала в точку. Сколько же она здесь сидит? Час, а то и больше.
Она совершенно не помнила, как пришла сюда. Ей казалось, что только мгновение назад рядом было множество людей, крики, шум, переполох. Кто-то куда-то бежал, ее что-то спрашивали. Взад-вперед сновали милиционеры и люди в форме «неотложки». И лейтмотивом всей этой суеты было бледное, перекошенное лицо Лепехова, мелькающее то здесь, то там.
И вдруг она непостижимым образом осталась одна. Куда-то рассосалась, исчезла гудящая толпа, разъехались машины. И вот теперь она сидит в салоне «ауди», не то спит, не то грезит наяву. Если бы не мальчишки, заглянувшие внутрь, может быть, Лариса так бы и не пришла в себя, продолжая в оцепенении сжимать руками руль.
Она вдруг отчетливо вспомнила, что за все время, прошедшее с того момента, как Саприненко обнаружил их с Артемом в полутемном помещении под сценой рядом с трупом Богданова, она ни разу не видела Глеба. Куда он делся? Кажется, его искал оперативник и не мог найти.
Исчез, скрылся. Вполне естественно в такой ситуации.
Лариса с удивлением обнаружила, что думает о Глебе совершенно отстраненно и даже равнодушно, как о постороннем, чужом ей человеке. Не было ни боли, ни отчаяния, ни горечи. Одна пустота, холодное, тупое безразличие.
До Ларисы донесся сигнал сотового. Надо ответить, возможно, это мама. Не дай бог, кто-нибудь позвонил ей, сообщил, что произошло. Она с ума сойдет.
Лариса достала телефон, нажала на кнопку.
– Лариса Дмитриевна!
Это был Бугрименко, и Лариса впервые при звуках его голоса не ощутила ни страха, ни даже самого малого волнения. Ничего.
– Да, – равнодушно произнесла она.
– Лариса Дмитриевна, вы сейчас заняты? Скоро он будет звонить ей ночью. А впрочем, не все ли равно.
– Я свободна.
– Замечательно, – голос следователя был непривычно оживленным и даже веселым. – Тогда подъезжайте ко мне. Приедете?
– Прямо сейчас?
– А что вас удивляет? Мы работаем до одиннадцати. Сейчас половина девятого.
Что ее удивляет? Он прав, ее уже ничего не может удивить. А уж вызов в прокуратуру в девять вечера – тем более.
– Хорошо, я приеду.
Лариса отключила телефон и в раздумье уставилась на свое отражение в зеркале заднего вида. В принципе ничего такого, лицо как лицо, немного бледноватое, и взгляд какой-то дикий, затравленный. Шея болела нестерпимо, и на ней отчетливо проступали фиолетовые пятна – следы стальных богдановских пальцев. Лариса до подбородка застегнула молнию на жакете, неуверенно поставила ногу на газ. Сможет ли она вести машину в таком состоянии? Она об этом не подумала, когда договаривалась с Бугрименко.
Лариса нажала на педаль, «ауди» мягко тронулась. Нет, ничего, вроде все в порядке, срабатывает автопилот, руки и ноги сами делают нужные движения.
Интересно, зачем она снова едет в прокуратуру? Опять врать?
Нет, лжи больше не будет. Сейчас она скажет Бугрименко всю правду о Глебе. Она думала, что сражается за близкого человека, по случайности попавшего в беду. Но это оказалось не так. Какой смысл теперь выгораживать его?
Пусть получит по заслугам. Правда, кажется, за ложные свидетельские показания полагается уголовная ответственность. А она давала их, эти ложные показания. И не одно, а много. Ну и пусть. Что угодно, теперь уже все равно. Зато у нее больше не будет греха перед Верой Коптевой. Пожалуй, сейчас для Ларисы это самое главное.
30
Занятая этими мыслями, Лариса доехала до прокуратуры на удивление быстро. Миновала пропускной пункт, поднялась на знакомый второй этаж.
Около кабинета Бугрименко взад-вперед вышагивал молодой парень в милицейской форме. Он с любопытством и удивлением взглянул на подошедшую Ларису и посторонился.
На этот раз она не стала стучать, просто широко и решительно распахнула дверь.
Бугрименко был в кабинете не один. Перед ним на ненавистном Ларисе стуле спиной к двери сидел мужчина в черной джинсовке. Сам Бугрименко курил, по своей хамской привычке пуская дым в лицо собеседнику.
При виде вошедшей Ларисы он оживился, лицо его, обычно серое и мрачное, слегка порозовело, и на нем появилась знакомая бульдожья улыбка.
– Уже? Так быстро? – Тон его голоса был вежливым и даже приветливым. – Хорошо, очень хорошо. Присаживайтесь, – он кивнул на другой стул в углу.
При мысли, что сейчас нужно будет ждать, пока Бугрименко закончит допрос очередного свидетеля, а затем долго и нудно станет выпытывать у нее подробности и детали признания и заносить их в протокол, Ларису охватила тоска.
Нет, она не станет ждать, она все скажет прямо сейчас.
– Садитесь, – доброжелательно повторил приглашение Бугрименко.
– Петр Данилович! – Лариса поспешно шагнула вперед. – Петр Данилович, я хотела сказать… я… знаю человека, который сбил девочку!
– Что? – На лице следователя отразилось изумление, узкие, глубоко посаженные глазки округлились, рука остановилась в воздухе, так и не донеся сигарету до рта.
Я знаю того, кто виноват в смерти ребенка, – спокойно и отчетливо повторила Лариса, чувствуя невероятное облегчение от того, что главные слова уже произнесены.
– Знаете его? – Бугрименко ткнул пальцем в сидящего перед ним мужчину.
– При чем здесь… – с досадой начала Лариса и осеклась. Застыв на месте, она во все глаза смотрела на длинноволосую голову. Мужчина начал медленно поворачиваться.
Ей показалось, что мгновение, пока он обернется окончательно, продлилось вечность. На Ларису уставились пустые, погасшие глаза. Синюшное, испитое лицо, угольно-черные дуги бровей, кривая ниточка рта. На щеке длинный блестящий шрам.
– Вы знакомы? – спросил Бугрименко синюшного типа.
Тот отрицательно покачал головой. Следователь вопросительно взглянул на Ларису.
– Я… не то… – она попятилась к двери, не сводя глаз с мужчины в джинсовке, но тот, потеряв к ней интерес, уже отвернулся. – Кто это?