Опалы Нефертити, стр. 26

Не ожидавший такого упорного сопротивления, фараон скорчился на троне. Глаза его злобно засверкали.

— Я убью твоего любимого!

— Какого любимого?

— Того, с кем ты пришла сюда.

— Это мой брат.

— Что ж, я убью его!

Она сжала кулаки.

— Вы не сделаете этого! Это бесчеловечно! Вы не имеете права!

Попугай оборвал ее:

— Божественный фараон на все имеет право.

Раздосадованный фараон махнул рукой.

— Уведите ее!

И Кенатон снова прокричал:

— Оставьте фараона наедине с его божественными мыслями!

Крум не стал ждать,

пока соберутся в путь все старатели, а отправился один с Бурамарой. Он понимал, почему они так долго тянут с приготовлениями. Это были отчаянные головы. Никакие туземцы, никакие живые люди не могли бы испугать их. Но сейчас все обстояло иначе. Они наслушались таких ужасов про эти места, что даже самые отважные не осмеливались оставаться одни на посту по ночам. И не только из-за нападения на Билла Скитальца, не только из-за скалы, сброшенной на Марию и Бурамару, не только из-за дерзкого похищения девушки среди бела дня. Больше всего их пугала дурная слава этих зловещих гор, те неправдоподобные существа, которыми заселили эти горы легенды туземцев. И чудовищные животные, которые бродили в окрестностях. После того как Том Риджер и Джонни встретили исполинского кенгуру, еще двое человек мельком видели его, прежде чем он скрылся за горизонтом, а третий клялся, что видел питона длиной в пятьдесят метров. Вот поэтому-то люди и хотели подготовиться получше, организовать все как следует и тогда только отправиться на поиски. А может быть, Джонни Кенгуру умышленно раздувал эти страхи, преувеличивая любую опасность. Может, он надеялся, что если болгарин отправится на поиски один, будет легче от него отделаться.

Крум и Бурамара покинули лагерь и быстро начали подниматься по склону горы. Следы были настолько отчетливы, что можно было читать их на бегу. Задыхаясь от усталости, они добрались до первой террасы. Тут следы разделялись, разбегаясь во все стороны. Однако одни из них были более глубокими, нежели мог весить оставивший их человек с таким размером ступни. Бурамара уверенно пошел по этому следу. Бесспорно, это были следы того, кто нес похищенную девушку.

Внезапно Бурамара остановился, услышав далекий стук.

— Телеграф черных! — сказал он. — Перестукиваются при помощи деревянных колец. Передают новости быстрее, чем телеграф белых.

— Что они говорят? — нетерпеливо спросил Крум.

— Плохо слышно. Да я и не знаю их сигналов. У каждого племени свой язык колец.

— Тогда двинулись дальше! — предложил Крум.

Но Бурамара уже и сам склонился над следами.

Шагов через сто похититель вошел в горный поток. Белый охотник, даже собака потеряли бы здесь след. Но только не австралийский абориген. Бурамара не остановился перед этим, на первый взгляд непреодолимым, препятствием. Белый охотник, бесспорно, пошел бы вверх по течению, к скалам, куда, как он предположил бы. отправятся беглецы. Бурамара, который был знаком с привычками чернокожих, направился вниз, пристально вглядываясь в каменистое дно потока. Легкая улыбка скользнула по его губам. Он заметил на дне перевернутый плоский камень. Камешки под водой окрашены в различные цвета. Сверху на них налипают водоросли, которые придают им зеленоватый оттенок. Но этот отличался от других камней более чистым, естественным цветом. Ясно, что он был перевернут человеком, который наступил на него ногой.

Следопыт остановился перед отвесной скалой — это место никогда бы не выбрал европеец, если бы решил выходить из воды. Острый глаз Бурамары заметил отвалившийся кусочек скалы, на которую взобрался человек. Совсем свежий надлом, еще влажный от наступившей на него мокрой ноги.

Они взобрались на скалу. Там следы были более отчетливыми. Стертая пыль на ровном камне, раздавленные лишаи, осыпавшаяся земля в расщелинах — все это были следы настолько ясные для опытного следопыта, словно он своими глазами видел людей, которые прошли здесь недавно. Это были те же самые следы, которые он видел в лагере, и там, наверху, откуда на них столкнули глыбу. Зрительная память австралийцев невероятна. Они запоминают мельчайшие подробности следов людей и животных, что позволяет им по отпечатку одного лишь пальца определить, кто и когда здесь проходил. Вот этот стебелек, который только что распрямлялся, был примят совсем недавно. Бурамара знал точно, сколько нужно времени, чтобы поднялась травинка, сухая или свежая. Он не смог бы выразить это во времени, в часах и минутах. Труднее всего аборигенам управляться с часами. Но они им и не нужны. Они обладают каким-то шестым чувством, своеобразными естественными внутренними часами, которые им подсказывают, смогут ли они догнать добычу, которая оставила следы. Если это не имело смысла, они отказывались от погони. Но Бурамара не отказался от преследования. Тело его напряглось, как у охотничьей собаки, делающей стойку. Ноздри расширились, глаза запали еще глубже под бровями, губы сжались в одну прямую линию. Крум Димов понимал, что Бурамара «читал» сейчас трудный текст, решал сложную задачу, и при этом вся его жизненная энергия сосредоточилась, как в фокусе, в его черных прищуренных глазах.

Он пошел дальше, на этот раз не столь уверенно, озираясь и осматриваясь по сторонам. Он имел дело не с неуклюжими белыми людьми, которые оставляют такие очевидные, бросающиеся в глаза следы, что их без труда может прочитать любой чернокожий ребенок, а с хитрыми, опытными сынами пустыни. И Бурамара не высказал этого вслух, но ясно почувствовал — они были опытнее, нежели он сам. Крупные капли пота выступили у него на лбу при мысли о неравной борьбе, которая ему предстояла, — о невидимой схватке между опытным следопытом и еще более опытными беглецами, умело заметавшими свои следы. Сейчас от его умения зависели жизнь Марии и спокойствие его друга Крума. Такое тяжелое бремя ответственности никогда еще не ложилось на его крепкие плечи. Или, может быть, всего лишь раз. Было это давно, в прошлом, которое он хотел забыть и не мог. Тогда в жизни у него было нечто, что придавало ей смысл — Джейн — дочь фермера. Джейн, которая была похожа на Мадонну. Из-за нее-то он никогда теперь не входил в церковь. Потому что стоило ему взглянуть на икону Богородицы, как губы его сами шептали: «Джейн!» Он не рассчитывал на взаимность. Ему хватало уже сознания того, что она существует, что он может ее видеть. Она, возможно, ничего и не подозревала. Была добра к нему, как, впрочем, и ко всем другим. Но не повезло Джейн, не повезло и Бурамаре. Как-то она вошла в комнату в тот момент, когда вор вскрывал сейф ее отца. Испугавшись, что она позовет на помощь, он убил ее. Какая нелепая смерть! С тех пор небо над Бурамарой было черным. Небо без солнца...

Крум прервал его тягостные воспоминания.

— Скажи же что-нибудь! Что ты видишь?

Бурамара быстро вернулся к действительности.

—Здесь мисс Марию заставили идти. Вот отпечатки ее обуви! И следы снова разделяются. Одни идут на юг, другие — на запад. Она пошла на юг.

— Быстро за ней! — задыхаясь от нетерпения, проговорил Крум. — Другие меня не интересуют.

Скалы кончились, незаметно переходя в плотную глинистую почву. Впереди белело дно пересохшего озера, покрытое пластом соли и гипса. Снег пустыни — так называют его со злой иронией путешественники. Гладкий и блестящий. Более гладкий, чем бетонная дорога. На соляном дне огромного озера Эйр были поставлены многие мировые рекорды скорости на автомобилях. Соль, раскаленная солнцем, слепила глаза. Над озером дрожало марево. Горячий воздух словно кипел. Вдали волнистыми складками сбегали вниз горы, сливаясь с пустыней, над которой двигалось темное облако пыли. Среди красных дюн серели заросли кустарника, еще больше подчеркивая безжизненность пейзажа. Кое-где из песка торчали разъеденные эрозией, но еще не разрушенные полностью каменные образования, похожие на огромные грибы или колонны. Где-то там, в ясно различимой сухой дельте, струился, исчезая в песчаном океане, горный поток.