Жизнь древнего Рима, стр. 60

Людей собирало в цирке многое. Прежде всего захватывающим было зрелище стремительно несшихся, сшибавшихся, обгонявших одна другую квадриг; прекрасные лошади, лихие возницы, смертельная опасность этих состязаний – этого было бы достаточно, чтобы глядеть на арену, не отрывая глаз, затаив дыхание. А тут присоединились еще веселая толпа, в которой пестрота своевольных женских костюмов выделялась яркими пятнами на фоне сверкающей белизны обязательных тог, возможность завязать легкое, ни к чему не обязывающее знакомство, – Овидий рекомендовал цирк как самое подходящее для этого место, – присутствие самого императора, богатое угощение после игр и, может быть, счастливая тессера [175] …

Главными действующими лицами в дни цирковых игр были возницы. Эта профессия чаще всего переходила от отца к сыну; иногда опытный кучер обучал юнца (за это дело следовало браться смолоду; Кресцент, победитель в сотнях состязаний, выехал на арену в тринадцатилетнем возрасте), и ученик хранил благодарную память о своем воспитателе. Он рос среди конюхов и возниц, ловил их рассуждения и рассказы, их интересы заполняли его душу. Он знакомился с их мечтами, мыслями и желаниями в те годы, когда впечатления окружающего мира и его уроки врезываются в душу неизгладимо и на всю жизнь. Победа в цирке представляется ему пределом человеческих достижений; он не знает на земле славы ослепительнее, чем слава возницы-победителя. Конюшня для него – и родной дом, и школа жизни, и университет: здесь он изучает все тонкости и хитрости своего нелегкого ремесла, усваивает технический жаргон цирка и его идеалы. Они ограничены цирковой ареной: на беговой дорожке его ждет все, чем красна ему жизнь, – победный венок, неистовые рукоплескания многотысячной толпы, богатство, громкое имя, которое перекатится, может быть, даже за пределы Италии [176]. Он ведет счет своим победам и наградам с точностью ученого педанта и увековечивает в длинных надписях виды упряжек, количество заездов, имена своих лошадей [177]. Он упоен не только славой и успехом, он пьянеет от риска и опасности. Каждый раз, выезжая на арену, он выезжает на встречу со смертью [178]; и его победа – это очередное торжество над ней. Гордость собой, удаль и молодечество переполняют его существо; он чувствует себя выше обычных людей и выше законов, которые для них, простых смертных, обязательны [179]. Его нравственные понятия очень невысоки: чувство товарищества ему незнакомо и недоступно; товарищ по профессии для него только соперник, у которого надо вырвать победу, и он не задумывается над средствами, с помощью которых он ее вырвет, – собственная хитрость [180] или помощь злых сил – не все ли равно? Важно победить [181].

В облике этого лихого и злого удальца есть одна трогательная черта: отношение к лошадям, на которых он ездит. Людское общество складывается для него из двух категорий: товарищей-возниц и восторженных поклонников, осыпающих его подарками и похвалами; он дышит воздухом этого восторга, собирает их подарки и скапливает богатство, но в глубине души презирает эту толпу. Разве кто-нибудь из них отважится на то, что для него совершенно обычно? И если счастье отвернется от него, разве они не отвернутся тоже? Товарищи? Они так же хладнокровно погубят его, как и он их. Подлинные друзья, на которых можно положиться, которые не подведут и не обманут, – это кони; они опора и помощь; от них зависит и победа, и самая жизнь; и возница неизменно делится с ними тем, чем дорожит больше всего, – своей славой [182].

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. КЛИЕНТЫ

Утро влиятельного и знатного человека начиналось в Риме с приема клиентов. Мы не можем сказать, какую часть городского населения составляли эти люди, но, судя по тому, что и Ювенал, и Марциал, и Сенека говорят об их «толпах», судя по тому, какое внимание уделяет им литература I в. н.э., сословие это не было малочисленным и в жизни римского общества того времени являлось элементом необходимым и очень характерным.

Клиентела развилась из древнего обычая (римские антиквары приписывали его установление Ромулу) ставить себя, человека мелкого и бессильного, под покровительство могущественного и влиятельного лица. Покровителя и отдавшегося под его защиту связывали узы такие же священные в глазах древних, как узы родства; первый помогал своему клиенту советом, влиянием, деньгами; клиент поддерживал покровителя в меру своих сил, чем только мог. К I в. н.э. отношения эти в значительной степени утратили этот старинный характер: клиенты превратились просто в прихлебателей своего покровителя, который держал их возле себя, потому что этого требовал «хороший тон» римского общества: знатному человеку неудобно и неловко было показаться на улице или в общественном месте без толпы провожатых – клиентов.

Писатели I в. н.э. оставили красочные описания клиентской жизни; в ней не было труда, но было много беспокойства и досыта унижения. День клиента начинался с раннего утра: он должен был облечься в тогу, этот официальный мундир, мучительно неудобный, и в темноте, по грязным римским улицам, часто с другого конца города идти к своему «господину» приветствовать его с добрым утром. Марциал уверял, что он покинул Рим, чтобы наконец отоспаться (XII. 68. 5-6) и наверстать в родном, тихом городке Испании все, что он не доспал за тридцатилетнюю жизнь клиента (XII. 18. 15-16), во время которой он «с глухой полуночи, в тоге» готовился терпеть «свист резкого аквилона, ливень и снег» (X. 82. 2-4). Приходилось торопиться: в прихожей затемно собиралась целая толпа; ожидали, когда впустят в «горделивый атрий». Случалось, что пускали не всех; иногда пробивались силой, отталкивая более слабых. «Посмотри на дома людей могущественных, на этот порог, у которого шумят и ссорятся клиенты! Много получишь ты обид, чтоб войти, еще больше, когда войдешь» (Sen. epist. 84. 12). Входа добиваются лестью и заискиванием перед рабом, ведавшим впуском, а он иногда «не удостаивал и ответить на вопрос, что делается внутри дома» (Col. I, praef. 9). Бывало и так, что не солоно хлебавши уходили все: «Мало ли таких, которые велят прогнать клиентов, потому что хотят спать, предаются разврату или просто по бесчеловечности? Мало ли таких, которые в притворной спешке пробегут мимо людей, измученных долгим ожиданием? Мало ли таких, которые не пойдут через атрий, набитый клиентами, и скроются через черный ход? разве не более жестоко обмануть, чем вовсе не принять?» Прием часто бывал не лучше отказа: «Мало ли таких, которые в полусне, отяжелев от вчерашней попойки, едва пошевелят губами, чтобы произнести с презрительным зевком тысячу раз подсказанное имя этих несчастных, которые прервали свой сон, чтобы наткнуться на чужой!» (Sen de brev. vitae, 14. 4).

Если патрон был в добром настроении или придерживался старинных обычаев, то на дружное «ave!» клиентов он отвечал, пожимая каждому руку и целуя его, но уже в I в. н.э. такое обращение было редкостью. Один из гостей Тримальхиона вспоминает с восторгом одного магистрата времен своего детства: «…как ласково отвечал на привет, каждого-то назовет по имени, будто свой человек нам!» (Petr. 44). Уже во II в. н.э. клиенты здороваются с патроном, целуя ему руку, а то и кланяются в ноги.

По окончании утреннего приема, если патрон куда-нибудь шел, клиенты обязаны были его сопровождать, идти "в самую грязь за его носилками или, забежав вперед, расталкивать толпу (Mart. III. 36. 4; 46. 5). Если патрон произносил речь в суде или читал свое произведение перед слушателями, они громко выражали свое одобрение – «красноречив не ты, Помпоний, а твой обед», – вразумлял Марциал доверчивого патрона (VI. 48), – потом провожали его в баню: «…усталый иду я за тобой в 10-м часу, а то и позже, в Агрипповы термы, хотя сам моюсь в банях Тита», – жаловался Марциал (III. 36. 5-6) [183].

вернуться

175

После некоторых игр (римских и плебейских) обязательно устраивалось торжественное угощение (epulum), а кроме того, зрителей щедро осыпали подарками, которые должны были у проигравших несколько смягчить боль утраты; Агриппа в заключение данных им игр велел разбросать с верхнего яруса по цирку особые жетоны, тессеры, по которым можно было получить одежду, еду или определенную сумму денег (своего рода «беспроигрышная лотерея»). Выигрышами по тессерам, которые бросали присутствовавшим в цирке Нерон и Домициан, служили одежда, серебряная посуда, драгоценные камни, картины, вьючные животные, ручные звери, рабы и, наконец, суда, доходные дома и поместья.

вернуться

176

Марциал рассчитывал, что его станут читать только тогда, когда устанут от разговоров о Скорпе – вознице, и об Инцитате – коне (xi. 1. 15-16). Рим был уставлен статуями знаменитых возниц, которые стояли рядом со статуями богов; Марциал чувствовал иногда раздражение от того, что «всюду сверкает золотой нос Скорпа» (v. 25. 10), но он же посвятил знаменитому вознице стихи, полные неподдельного сожаления о гибели юноши: «Сломай, опечаленная Победа, идумейские пальмовые ветви… брось в жестокий огонь, скорбная Слава, волосы и венки, украшавшие их. О злая судьба! Скорп, ты погиб, не изжив ранней молодости; так скоро пришлось тебе запрягать вороных коней [в подземном царстве]. Стремительно огибал ты всегда мету – почему и для жизни твоей оказалась она столь близка» (x. 50). И он вкладывает в уста самого Скорпа краткую эпитафию: «Я Скорп, слава цирка, полного криков. Ты осыпал меня рукоплесканиями, Рим, но недолго ты радовался на меня. Злая Лахесис похитила меня на 27-м году; сочтя мои победы, она решила, что я старик» (x. 53). Плиний говорит, что возниц сопровождала всегда толпа их почитателей (xxix. 9); он же рассказывает, что один из поклонников Феликса, возницы «красных», был в таком отчаянии от его смерти, что бросился в его костер и сгорел вместе с ним (vii. 186).

вернуться

177

Таких надписей сохранилось несколько, и они позволяют понять и «технику бегов», и знакомят нас в некоторой доле с профессиональным языком возниц. Приведем одну из наиболее интересных – надпись испанца Диокла (cil. vi. 10 048 = dess. 5287). Он начал свою карьеру у «белых» в 122 г. н.э., затем перешел к «зеленым», а от них – к «красным», у которых и остался (беговые общества прилагали, видимо, всяческие старания к тому, чтобы переманить к себе искусного возницу). Он одержал всего 1462 победы при самых разных обстоятельствах, а в состязаниях принимал участие 4257 раз, в 1351 случае оказался побежденным, остальные 1444 раза приходил вторым или третьим. Чаще всего каждая «партия» выставляла по одной колеснице, запряженной четверней, по две и по три колесницы – значительно реже; победа в состязании только четырех колесниц считалась наиболее почетной. Диокл получил 92 «больших премии», общая сумма которых равнялась 3 млн 770 тыс. сестерций: 32 раза по 960 тыс. сестерций, 28 раз – по 40 тыс., 29 раз – по 50 тыс. и 3 раза по 60 тыс. Откуда эти суммы? Их вносил магистрат, устроитель игр? Мы знаем, как дорого обходилось устройство игр, какие огромные суммы на них тратились. В 51 г. н.э. установлены были суммы, которые государство выдавало устроителям вдобавок к их расходам: на Плебейские игры, например, 600 тыс. сестерций, на игры в честь Аполлона – 380 тыс. Может быть, «премии» выдавались из этих сумм? А может быть, происходило иначе: сторонники «красных» держали пари с другой «партией» в общей сложности на 30 тыс.; проигравшие «зеленые» эту сумму им выплачивали, и Диокл ее и получал. Часть ее Диокл, надо думать, обязан был отдать в кассу «партии», но часть оставалась ему.

Диокл расстался с цирком, собрав состояние почти в 36 млн сестерций; состояние ста адвокатов не превышает средств одного циркового возницы из партии «красных», – писал Ювенал (7. 113—114); Марциал, сравнивая судьбу бедного клиента с судьбой возницы, негодовал, что он за целый день получит «сотню медяков, а Скорп победитель за один час унесет пятнадцать мешков сверкающего золота» – 15 тыс. сестерций (X. 74. 4-6). Понятно, что некоторые из возниц становились «господами партии», т. е. главарями беговых обществ (CIL. VI. 10 058 и 10 060). Состязания для Диокла проходили по-разному: 815 раз он occupavit et vicit, т. е. с самого начала занял первое место и до конца удерживал его за собой; 67 раз он successit et vicit – первоначально оказался на втором месте, но затем вырвался вперед; 36 раз он praemisit et vicit – нарочно пропустил вперед противника и затем обогнал его; 42 раза он победил разными способами; 502 раза eripuit et vicit – когда надежды на победу, казалось, уже не было, «прорвался и победил» после трудной и жестокой борьбы. Большой честью считалось победить: 1) a pompa, когда возница должен был принять участие в состязаниях с усталыми лошадьми сразу же после утомительной процессии, и 2) на лошадях, которые выезжали в цирке первый раз (equi anagones); а совершенно исключительным трюком был тот, который могли себе позволить только очень опытные возницы: они менялись лошадьми с другой «партией». О Диокле надпись сообщает, что он одержал 134 победы alieno principio – «с чужим главным [конем]», т. е. пристяжным, шедшим слева. При упряжке, четверней две средних лошади, два коренника, шли под ярмом (introiugi); справа и слева находились пристяжные (funales). От выучки левой пристяжной, которая оказывалась всегда у меты, зависела не только победа, но и жизнь возницы.

Диокл принадлежал к возницам-"тысячникам" (miliarii), т. е. к таким, кто одержал тысячу побед и больше. Скорп, оплаканный Марциалом, насчитывал 2048 побед, Помпей Мусклоз – 3559, какой-то неизвестный – 1025.

вернуться

178

Особенно страшным был момент, когда возница огибал мету: стремясь выиграть время и сократить пространство, он старался проехать к ней как можно ближе, и тут стоило чуть ошибиться самому в расчете, стоило дернуться влево чуть больше, чем было нужно, левой пристяжной (почему такой важной и была ее роль) – и колесо на всем скаку налетало на каменную тумбу, разлеталось вдребезги, и хорошо было, если возница выходил из этой переделки только искалеченным. Опасность подстерегала его во время всего состязания: каждый возница старался, как только мог, выиграть на пространстве и поэтому, обгоняя соперника, держался к нему возможно ближе; угроза столкновения висела над обоими. Самый костюм возницы свидетельствовал об опасности его профессии: на голову он надевал круглую кожаную шапку с клапанами, напоминающую шлем танкистов; туника его была плотно обмотана ремнями до самых подмышек, чтобы за что-либо не зацепиться (поэтому и лошадям подвязывали хвосты как можно короче); за ремни был заткнут короткий острый нож – в случае падения возница перерезал им вожжи, которые обычно закидывал себе за спину: одной рукой он правил, в другой держал бич. Ременные обмотки покрывали ноги от сандалий до колен; иногда возница надевал гетры, которые закрывали почти целиком бедра. Возницы погибали обычно молодыми: Аврелий Полиник умер 30 лет, Скорп – 27, Кресцент – 22, Аврелий Тациан – 21 года, Цецилий Пудент – 18. Диоклу, когда он оставил карьеру возницы, было 42 года – случай редкий.

вернуться

179

Дион говорит, что не было дерзости, которую возницы не считали бы себе позволенной (lix. 5). «Шутки» возниц состояли в том, что «по укоренившемуся попустительству они, бродя по городу, забавлялись тем, что обманывали и обкрадывали людей» (suet. ner. 16. 2). Три века спустя Аммиан Марцеллин писал: «…если кто заметит, что его кредитор настойчиво требует уплаты долга, то он прибегает к цирковому вознице, нагло готовому на все, и тот устраивает так, что против кредитора возбуждается дело об отравлении» (xxviii. 4. 25. Пер. Ю. Кулаковского).

вернуться

180

У возниц были «технические приемы», с помощью которых они преграждали своим соперникам дорогу к победе. Один из них состоял в том, что возница внезапно поворачивал свою колесницу наискось, так что следовавшие за ним на нее налетали: образовывался в лучшем случае затор, в худшем – колесницы сшибались, и не обходилось без увечий и ранений. Общее замешательство давало возможность выиграть переднему.

вернуться

181

На Аппиевой дороге найдено было несколько десятков свинцовых табличек с заклинаниями и молитвой к подземным божествам погубить противника и его лошадей. Росси относил их ко ii в. н.э., Вюнш – к iv в. Вот конец одной из этих табличек: «…свяжите, обвяжите: помешайте, поразите, опрокиньте, споспешествуйте мне, погубите, убейте, изломайте возницу Евхерия и его лошадей в завтрашний день в римском цирке. Да не выедет хорошо из ворот, да не состязается сильно, да не обгонит, не прижмет, не победит, не обогнет счастливо мету, не получит награды» (R. W?nsch. Sethianische Verfluchtungstafein aus Rom. Leipzig, 1898). Хорошую параллель к этому заклятию представляет табличка из Карфагена: «…остановите их, свяжите, заберите от них всю силу; пусть они не смогут переступить ворот, сделать шаг по арене, а что до возниц, парализуйте их руки; пусть не смогут они увидеть вожжей, не смогут держать их. Сбросьте их с колесницы, ударьте оземь; пусть растопчут их копытами собственные лошади. Не медлите, не медлите; сейчас, сейчас, сейчас!»

вернуться

182

Имена лошадей, на которых Кресцент одержал свою первую победу, упомянуты в почетной надписи, поставленной ему после смерти (cil. vi. 10 050 = dess. 5285); названы также лошади Диокла. Какой-то возница (имя не сохранилось) составил список левых пристяжных, на которых он выезжал в цирке и на которых одержал победу, с упоминанием их масти и того, кто их объезжал (cil. vi. 10 056). Жеребец Аквилон и его сын Гирпин (оба, видимо, ходили в левой пристяжке и оба одержали больше 200 побед) удостоились почетной надписи (cil. vi. 10 069). Цирковые рысаки пользовались в Риме широкой известностью: их качества, их вид, все их особенности служили темой горячих обсуждений. Марциал рассчитывал, что его «изъеденные молью эпиграммы» возьмут в руки, устав от разговоров о Скорпе и Инцитате (xi. 1. 15-16). Он, Марциал, «известный племенам и народам», не был известнее жеребца Андремона (x. 9. 3-5); светский человек считал обязанностью знать родословную цирковых скакунов (mart. iii. 63. 12). Одна лошадь из Африки удостоилась даже эпитафии (cil. vi. 10 082):

Песков гетульских детище,

Завода честь гетульского,

Ветров в бегу соперница,

Во цвете лет погибшая,

Ушла, Спевдуса, к Лете ты.

Пер. Ф.А. Петровского

Лошади, одержавшие сто побед, назывались «centenarii».

Беговые общества приобретали лошадей на конных заводах в Апулии и Калабрии; об этих заводах рассказывает Варрон и в своем «Сельском хозяйстве» (II. 7); схолиаст к Ювеналу (I. 155) пишет, что Тигеллин, обзаведясь пастбищами в тех областях, устроил там конный завод и объезжал лошадей для цирковых состязаний. Очень ценились «гирпинцы» – лошади из области гирпинов в Самнии (Mart. III. 53. 12; Iuv. 8. 63 и схолиаст к этому стиху). Сын жеребца Аквилона получил имя Гирпина или по месту рождения, или за свои превосходные качества. Колумелла говорит о выведении рысистых лошадей (VI. 27. 1-8), и экстерьер лошади, который он дает (VI. 29), – это экстерьер рысака. Плиний в восхвалении Италии, заканчивающем его «Естественную историю», среди всех благ, которыми Италия одарена, называет рогатый скот и лошадей: «лучше их нет в тройках» (XXXVII. 202). В большой чести были лошади из Испании и Африки.

К главе тринадцатой

вернуться

183

Летом в 5 часов дня, зимой в 3 часа: Агрипповы термы и бани Тита находились на противоположных концах города.