Бумажный грааль, стр. 59

– Неплохое определение. Именно так. Некто, о котором никто не слышал, кроме нас с тобой. Хотя тот, кто сотворил рисунок, был не имитатором, а создателем. И если он оказал влияние на Хокусаи, ну… Какой великий художник не испытывал тех или иных влияний? А вот почему Грэхем тебе солгал, придется спросить у него самого. Это не моя обязанность.

– Значит, он ценный?

– Для музея? Откуда мне знать? Ты ведь эксперт. Он старый… создан задолго – чертовски задолго – до Хокусаи. Поэтому как древность имеет некую ценность. По его виду этого не скажешь, но Беннет у нас в своем роде ученый. Он им занимался, нашел… кое-какие источники. Беннет говорит, из этого листка когда-то сложили чашу. Согласно легенде, листок был окрашен кровью… кровью его, заметь, не разрисовали, кровь в него плеснули. На Голгофе. Потом чашу сплющили и тайком вынесли – под плащом, наверное. Позже лист развернули, и оказалось, что он расписан, так сказать, первичными символами. Его можно снова сложить, чтобы получить другие предметы, другие картины… Этакая метаморфирующая пиктограмма, если ты понимаешь, о чем я. Бумажный калейдоскоп, окрашенный кровью и выдающий случайные картинки. Но тем не менее складывающиеся образы – точнейшее отображение фундаментального порядка в сущем.

Говард сидел молча, пытаясь переварить эту мысль, но она казалась назойливо шизофреничной. Внезапно он увидел порядок там, где прежде не замечал: образы могут таиться в нагромождении камешков на посыпанной гравием обочине, в расположении листьев на дереве, звезд в ночном небе. Послания складывались из иероглифов полета птичьей стаи, ледяных частиц в хвосте кометы.

Но самым странным и тревожным казалось то, что за Говардом как будто послали. Возьмем бумажную лилию. Была ли эта находка счастливой случайностью или таинственно подстроенным шагом в извечном процессе? И сны? Рисованные облака, полные намеков, путешествий, влечения? Даже пеликан-символ…

Встав, дядюшка Рой выглянул в щелку между гардинами на улицу, словно проверял, безопасно ли продолжать, а потом задернул снова.

– Позволь сказать, что теперь, когда ты в наши дела ввязался, избежать этого ты можешь не больше, чем метеор – избавиться от притяжения ближайшей планеты. И я не бросаюсь пустыми словами. Не буду водить тебя за нос. В этой борьбе умирали и умирают. Пули сегодня утром были самые настоящие. Лейми и ее шайка не просто концерн, скупающий недвижимость. Я говорю о том, что ты невинный пешеход, случайно забредший на территорию смертельной войны. Тебе кажется, ты, как коммивояжер, ходишь по домам, продаешь энциклопедии, а потом в один прекрасный день в руке у тебя окажется пистолет, и ватага горняков, сплюнув у твоего плеча табак, назовет тебя «брат Говард». Понимаешь, к чему я?

– Кажется, да. Может, вам не стоит мне больше ничего рассказывать? Если рисунок не то, что я думал, ничто меня тут больше не держит. Я мог бы вернуться на юг.

– Ничто тебя тут не держит, кроме угона машины и хромоты… и еще, полагаю, Сильвии.

Говард мгновенно покраснел и едва не начал отрицать. Но бессмысленно запираться. Лучше промолчать. Слишком многое сейчас происходит, не надо ничего усложнять. Ни с того ни с сего вид у дядюшки Роя стал поразительно серьезный, а потом дядя сказал:

– Спрошу тебя еще раз, племянник. Подумай хорошенько, прежде чем отвечать. Ты с нами или нет? Сегодня утром ты мог бы пересидеть «У Уинчелла», ел бы пончики с глазурью, думал бы о своей чертовой работе в музее. Вероятно, ты еще это можешь. Пожалуй, мы сумеем тебя отсюда вывезти.

Пора решать, кто на чьей стороне, а когда все решится, человек или в деле, или нет. Когда налетит буря, никто, кроме глупца, на стене не останется. Что скажешь?

Тут в гостиную вошла вместе с тетей Эдитой Сильвия, обе направились на кухню. Сильвия была одета в джинсы и свитер, волосы расчесаны, губы подкрашены. Встретившись с Говардом взглядом, она с улыбкой поглядела на его колено и покачала головой, точно его выходки сбивали ее с толку. С кухни донесся звон чашек, минуту спустя открылась и закрылась задняя дверь.

– С вами, – сказал Говард, посмотрев в лицо Сильвии. – Конечно, я с вами. – И тут же почувствовал облегчение, а еще ощутил себя агентом какой-нибудь тайной службы, которого отправляют на задание лишь с обрывками информации, потому что ему нельзя доверить все в целом. – Выходит, рисунок попал к Майклу Грэхему, и Джиммерс, как мы догадываемся, его охраняет. Это я понимаю. Но при чем тут машина Джиммерса?

– Ее построила «Гильдия святого Георгия» в тесном сотрудничестве с Моррисом и иже с ними. Изобрел ее некий Уилям Кибл, правая рука Морриса, впоследствии он стал известным в Лондоне изготовителем заводных игрушек. У этогомалого были престранные идеи. Это случилось через несколь ко лет после возвращения из Святой земли, когда битва как раз разгоралась. Рисунок спрятали в Ред-хаусе, доме Морриса в Аптоне, который был построен лишь для того, чтобы этот рисунок спрятать, хотя биографы тебе этого не скажут – вероятно, потому, что сами не знают. В саду при доме был кирпичный колодец с черепичной крышей, очень красивый. Вот где они его спрятали – опустили в ведре в колодец. Колодец спроектировал архитектор Филип Уэбб. Да, а с помощью машины, думаю, после смерти Раскина перенесли… некие ценные предметы подальше от врага.

Это было в тысяча девятисотом, а сам Раскин уже десять лет был безумен, как Шляпник. Была одна шайка, которая пыталась помешать похоронить его в Вестминстерском аббатстве. Сам догадайся почему. Наконец его закопали в Конистоне, в Озерном краю, но – строго между нами – он там не остался.

– Ушел?

– Вопрос того, где оказались в конечном итоге его кости, остается открытым. Было несколько попыток их заполучить – пара-тройка в последнее время. Но в Конистоне их нет уже многие годы. И готов поспорить, их там никогда не было.

С минуту дядюшка Рой изучал свои ногти, потом сказал:

– Конечно, знаю я это по большей части от Джиммерса. А нам обоим известно, чего это стоит. Возможно, вздор от начала и до конца.

– Но мы ведь хотим получить рисунок? – спросил Говард.

– О нас тут лучше не думать.

– Ладно. Но с практической точки зрения… Мы его хотим получить? Он нам нужен?

– Мне – определенно нет. Я за версту бы его обходил.

– А как насчет меня? Меня ведь как будто вызвали найти его, забрать себе, или помочь его защитить, или еще, сам не знаю, что.

Дядюшка Рой пожал плечами:

– Возможно, старик знает. Он, наверное, сейчас рыбачит у пруда, пытается подцепить лосося.

Как раз когда он произнес эти слова, Говард почувствовал, как стул под ним двигается. Воздух словно наполнился смутным гулом, и на мгновение Говарду показалось, что за окном проехал грузовик. Потом заскрипели доски, на полках зазвенела посуда. Взвились занавески, и кофе плеснул из все еще полной кружки Говарда.

– Землетрясение! – закричал дядюшка Рой, одним махом выскочил из кресла и побежал к ближайшему дверному проему. На голову ему дождем сыпалась побелка.

20

Говард встал, наступив для пробы на больную ногу, и тут же последовал второй толчок, – словно что-то огромное ударилось о землю. Снова рухнув в кресло, Говард вцепился в подлокотники, ожидая, что вот-вот обвалится крыша. С трудом поднявшись на ноги, он доковылял до дверного проема, где оперся руками о косяки. Старый дом кряхтел и покачивался, по потолку побежали зловещие трещины. В кухонных шкафчиках отчаянно звенели друг о друга стаканы, с грохотом хлопнула дверца буфета и что-то разлетелось о кухонный стол.

А потом все кончилось, и наступила ужасающая неподвижная тишина, во время которой ни он, ни дядюшка Рой не рискнули двинуться с места. Но земля не шелохнулась. Утро началось снова. За окном перекликались птицы. Где-то дальше по улице залаяла собака. Говард распрямился и проковылял на середину комнаты, чтобы остановить люстру, которая еще раскачивалась из стороны в сторону, расшатывая штукатурку вокруг крюка.