Белогвардейщина, стр. 195

Что касается судов, решавших судьбу обвиняемых коммунистов, то подход их был хоть и строгим, но далеко не однозначным. Вину определяли персонально. Так, весной 19-го в Дагестане взяли с поличным несколько десятков человек, весь подпольный ревком и комитет большевиков, на последнем заседании, накануне готовящегося восстания. Казнили из них пятерых. 22.4.20 в Симферополе арестовали в полном составе собрание горкомов партии и комсомола, тоже несколько десятков человек. К смертной казни приговорили девятерых. 4.06.20. в Ялте взяли 14 подпольщиков. Расстреляны шестеро.

В целом литература о "белом терроре" обширна. Но обычно отделывается общими фразами. О том, как наступающие красные освобождали тюрьмы, полные рабочих. Забывая уточнить — попали эти «рабочие» в тюрьмы за свои убеждения или за воровство и бандитизм. Ну а как только дело доходило до конкретных фактов, обвинения начинают прихрамывать. Так, солидный труд Ю. Полякова, А. Шишкина и др. "Антисоветская интервенция 1917–1922 гг. и ее крах" приводит аж… два примера расправы офицеров-помещиков с крестьянами, разграбившими их усадьбы. Это на весь колчаковский фронт (учтем и то, что официально Колчаком подобные действия запрещались, как и Деникиным). Из книги в книгу кочевал факт из листовки Уфимского комитета большевиков о каком-то поручике Ганкевиче, застрелившем двух гимназисток за работу в советском учреждении. Не говорится только, был ли этот Ганкевич психически здоров и как к нему потом отнеслось командование. Точно так же по книгам повторяется пример, приведенный Фурмановым в «Чапаеве» — о пьяных казаках, изрубивших двух красных кашеваров, случайно заехавших в их расположение. Подобное переписывание друг у друга фактов, кажется, говорит само за себя — и вовсе не об их массовости. (Между прочим, тот же Фурманов вполне спокойно описывает, как он сам приказал расстрелять офицера только лишь за то, что у него нашли письмо невесты, где она пишет, как плохо живется под красными, и просит поскорее освободить их.)

Нельзя отрицать — зверства и беззакония со стороны белых тоже были. Но совершались вопреки общей политике командования. И являлись не массовой кампанией, а единичными случаями, поэтому остается открытым вопрос — подлежат ли такие факты какому-либо обобщению? Так "зеленый главком" Н. Воронович в своих воспоминаниях рассказал, как карательный отряд полковника Петрова, подавляя бунт крестьян, расстрелял в селении Третья Рота 11 человек. Но этот расстрел был единственным. Как пишет Воронович:

"То, что произошло тогда в селении Третья Рота, по своей кошмарности и чудовищной жестокости превосходит все расправы, учиненные до и после того добровольцами…"

И стоила деникинцам эта расправа мощного восстания в Сочинском округе… В Ставрополе в 1920 г., когда уже рушился фронт, озверелые от поражений казаки выместили свою ярость, перебив около 60 чел. политзаключенных, содержавшихся в тюрьме. Возмутилась вся местная общественность, тут же последовали протесты во все инстанции городского прокурора Краснова (вскоре ставшего министром юстиции в деникинском правительстве). Но этот случай был тоже единственным в своем роде. В отличие от большевиков, уничтожавших при отступлении заключенных, белые никак не могли позволить себе такого, понимая, что красные отыграются на мирном населении. Наоборот, как уже говорилось, в ряде случаев, например, в Екатеринодаре, заключенные коммунисты выпускались на свободу, чтобы предотвратить бесчинства вступающей в город Красной армии.

Б. Александровский, работавший врачом в Галлиполи, в одном из лагерей разгромленной белой армии, писал:

"Среди врангелевских офицеров господствовало убеждение, что главной ошибкой, одной из причин поражения, являлась мягкость в борьбе с большевизмом".

Действительно, о размерах репрессий можно судить по таким документам, как воззвание Крымского обкома РКП(б)к рабочим, солдатам и крестьянам:

"Товарищи! Кровь невинно замученных девяти ваших представителей взывает к вам! К отмщению! К оружию!"

Невинно замученные девять — Севастопольский подпольный горком партии, арестованный 4.02.20 в ходе подготовки восстания и расстрелянный. Интересно, какими же цифрами пришлось бы оперировать белым, если бы они догадались выпускать подобные воззвания о работе ЧК?

Но самый красноречивый пример сопоставления красных и белых репрессий приводит бывший ген. Данилов, служивший в штабе 4-й советской армии. В апреле 1921 г. большевики решили устроить в Симферополе торжественные похороны жертв "белого террора". Но сколько ни искали, нашли только 10 подпольщиков, осужденных военно-полевым судом и повешенных. Цифра показалась «несолидной», и власти взяли первых попавшихся покойников из госпиталей, доведя количество гробов до 52, которые и были пышно захоронены после торжественного шествия и митинга. Это происходило в то время, когда сами красные уже расстреляли в Симферополе 20 тысяч человек…

104. Дела дальневосточные

Мир, воцарившийся на Дальнем Востоке, согласно договору между ДВР и Японией от 15.07.20, был, конечно, весьма относительным. Большевики с помощью других социалистических партий всячески старались разложить армию Семенова точнее, ее 1-й корпус, состоящий из «старых» войск атамана. Обрабатывали забайкальское казачество, агитируя его отказаться от поддержки Семенова и принять сторону ДВР. Ну а 2-й и 3-й корпуса, т. е. каппелевцев, слишком много познавших в этой войне и уже не подлежавших никакому идеологическому разложению, постоянно клевали партизаны, то бишь "народармейцы".

Народно-революционная армия ДВР была понятием достаточно растяжимым. То вдруг части 5-й красной армии, нацепив на фуражки вместо звезд кокарды и нашив на рукава ромб, превращались в части НРА. То, наоборот, дивизии НРА, преобразованные из партизанских отрядов, снова превращались в «стихийных» партизан, относительно действий которых руководство ДВР делало невинные глаза и пожимало плечами — это, мол, не наши войска, а «дикие» повстанцы, и нам они не подчиняются. Правда, партизаны и в самом деле подчинялись командованию НРА постольку поскольку. Получали вооружение, боеприпасы, снабжение, но приказы выполняли те, что сами считали нужными. «Чужих» комиссаров спроваживали, а могли исподтишка и прикончить. А уж правительственные распоряжения и вовсе игнорировали — каждый командир считал себя на занимаемой территории высшей властью.

Но каких-либо конфликтов с партизанами руководство НРА и Дальбюро ЦК РКП(б) терпеливо избегали. Им сходили с рук любые выходки, их постоянно поглаживали по головке и заигрывали с ними. Дело в том, что партизаны были еще нужны — и нужны именно в своем нерегулярном, полубандитском виде. Чтобы, официально оставаясь в стороне, действовать против японцев, если понадобится подтолкнуть вывод их войск. Или против семеновцев, с которыми ДВР обещала японцам прекратить боевые действия. И все-таки впервые с 1918 г. российская восточная окраина более-менее замирилась. Несмотря на разницу господствующей идеологии и форм правления, между различными областями устанавливались регулярные сообщения, налаживались даже связи на «правительственном» уровне. А владивостокским коммунистам через Дальбюро ЦК постепенно "вправляли мозги", отрывая их от коалиции со «своими», приморскими социалистами и буржуазией, и направляя в струю "генеральной линии" на строительство ДВР.

В ДВР председателю правительства Краснощекову приходилось довольно туго. Со стороны ортодоксальных товарищей по партии он подвергался яростным нападкам — ему ставили в вину «соглашательство», легализацию других социалистических партий, «отступничество», выражающееся в формальной свободе слова и печати, упор публичных выступлениях на «независимость» ДВР от РСФСР. Не мог же он всем и каждому громогласно объяснять: "Братцы, да это мы просто японцев так обманываем!" И держался он только благодаря личному заступничеству Ленина и Троцкого.

Все сильнее менялся и режим правления в Чите, постепенно теряя последние черты «атаманщины» и приобретая нормальные формы государственности. Здесь прошли всеобщие выборы, и с сентября начал работу законодательный орган Временное Восточно-Забайкальское Народное собрание. Семенов отказался и от прежних сепаратистских идей, признав над собой верховное командование Врангеля. Хотя при разделяющих их расстояниях этот акт, разумеется, мог быть только политическим шагом. Кстати, их положение было в чем-то схожим. К осени 20 г. семеновские войска оказались стиснуты на относительно небольшой территории: около 300 км с севера на юг и 300–400 км с запада на восток. Эта территория вдавалась клином в территорию ДВР вдоль ветки железной дороги, отходящей от Читы на Харбин, в полосу КВЖД. Японские войска из Забайкалья постепенно выводились, а большевики в ответ не возобновляли попыток ликвидировать "читинскую пробку" вооруженной силой и всячески демонстрировали мирные устремления. Все, казалось, шло к политическому урегулированию ситуации. И Забайкалье, и Дальний Восток начали готовиться к выборам в Учредительное Собрание (а между делом предвыборная кампания дала коммунистам прекрасную возможность открытой агитации против Семенова).