Белогвардейщина, стр. 144

80. Перелом на Севере

В то время как погибали армии Колчака, Юденича, Толстова, Деникина, на Северном фронте все еще обстояло удивительно благополучно. Главнокомандующий ген. Миллер пользовался огромной популярностью и непререкаемым авторитетом как в войсках, так и среди населения. Человек высоких душевных качеств, редкой выдержки и работоспособности, он по своему складу был скорее администратором (редкое качество для белых военачальников), чем стратегом. Но как раз эта его сторона в условиях Севера оказалась полезной для организации жизни и обороны. Был налажен розыск и регистрация запасов, которые побросали англичане. Фактически заново была создана система снабжения, проведена реорганизация штаба. До самого последнего момента войска Миллера ни в чем не испытывали недостатка. Использовались и местные ресурсы — если в Архангельской губернии не хватало хлеба и его выдача была нормированной, то рыба, оленина, дичь имелись и поставлялись в изобилии. Край жил нормальной жизнью — наверное, и сейчас он еще не дошел до такого уровня благосостояния, как при Миллере. Северные деньги, выпущенные в Англии и обеспеченные Британским банком, были конвертируемой валютой, причем шли по очень высокому курсу: 40 руб. — 1 фунт стерлингов. Поэтому после ухода союзников тут же нашлась масса иностранных подрядчиков, желающих торговать с Северной областью. Доходило до того, что в Архангельск прибыл огромный французский пароход «Тор», нагруженный предметами роскоши — винами, парфюмерией, дамским бельем и нарядами.

Материальное положение рабочих было куда лучше, чем в остальных частях России, — их оклады превышали заработок чиновников правительственных и частных учреждений. Еще при англичанах, когда архангельский «пролетариат» решил очередной раз побастовать, британское командование выпустило для его вразумления сравнительную таблицу их заработка с заработком английских рабочих в сопоставлении с ценами на основные товары. Сравнение вышло не в пользу западных братьев по классу. Денежное содержание солдат и офицеров также было высоким, а их семьи получали солидное пособие.

В Архангельске открылся и солдатский клуб с читальней, биллиардной, столовыми, зрительным залом, где давала спектакли передвижная труппа во главе со знаменитым артистом Александрийского театра В. Н. Давыдовым. Эта труппа разъезжала и по фронту. Начали работать курсы агитации и пропаганды, где набранным из солдат слушателям рассказывали о принципах государственного устройства, основах народоправствах, истории революционного движения, сущности большевизма, сути аграрного и рабочего вопросов.

А на фронте продолжалось наступление. Отчасти по инерции. Отчасти из-за того, что мороз, сковавший болота, дал свободу для маневра белопартизанским отрядам. От большевиков освободили обширные районы на Пинеге, Мезени, Печоре, белые вступили на территорию Яренского и Усть-Сысольского (ныне Сыктывкар) уездов Вологодской губернии. Некоторые кабинетные стратеги любили подсчитывать, сколько и каких европейских государств поместится на освобожденных землях, отражая это в реляциях и обращениях к населению. Конечно, во многом успехи, да и вообще спокойная жизнь Севера объяснялись тем, что армия Миллера не угрожала жизненно важным центрам Совдепии, и до поры до времени на нее не обращали особого внимания. Часть красных войск отсюда снималась на более важные фронты, а оставшиеся были далеко не лучшего качества. Да и пополнениями Северный фронт не баловали. А в некоторых районах — скажем, на Пинеге — большевики к зиме сами оставили занимаемую территорию, предоставив белым кормить обобранное ими голодающее население.

Но, несмотря на внешнее благополучие, появилось и незаметно накапливалось все больше тревожных симптомов. Если прежде пленные красноармейцы были в армии Миллера лучшими солдатами, то с крушением других белых фронтов их надежность стала быстро падать, росло дезертирство. Теряя веру в победу белых, они боялись теперь попасть в руки большевиков в качестве изменников, поэтому старались бежать как от тех, так и от других, просто незаметно пробраться в родные места. Из разведки или с передовых постов часто не возвращались. Порой на аккуратно оставленных винтовках находили записки с просьбой не винить их, т. к. они уходят не к красным, а домой. Естественно, на этих неустойчивых настроениях играла красная пропаганда, подсказывая солдатам, что они могут искупить вину выдачей офицеров, открытием фронта и переходом на сторону "трудового народа". Свои слабые стороны были и у других категорий бойцов. Шенкурские партизаны, или, как их называли, «шенкурята», потомки новгородской вольницы, проявляли яркий героизм, но почти не признавали дисциплины. Пока они дрались на Двинском участке за собственные деревни — творили чудеса в сражениях. Но едва их перевели в Железнодорожный укрепрайон, боеспособность резко снизилась, а усилились пьянство, драки с местными жителями. Кроме того, на «шенкурят» оказывала существенное влияние эсеровская пропаганда. А Тарасовские партизаны, из которых состоял лучший, 7-й полк, открыто предупреждали командиров, что наступать готовы куда угодно, но в случае отступления не бросят на произвол судьбы родных и близких и дальше своих деревень не уйдут ни на шаг.

Явный гнойник представлял из себя флот, состоявший из броненосца «Чесмы», вооруженной яхты «Ярославна» и нескольких ледоколов. Все команды кораблей были заражены большевизмом. С «Чесмы» во избежание удара в спину пришлось выгрузить снаряды. Из 400 чел. экипажа 200 самых неблагонадежных списали на берег и отправили для несения службы в Холмогорский уезд с негодными винтовками. Тем не менее, экипаж непонятным образом вскоре опять вырос до прежней численности. Более-менее лояльных матросов и ополченцев оттуда выживали, делая их службу невозможной. А офицеры всеми способами старались списаться оттуда. Матросики же, распустив брюки клеш, вольготно жили в своей цитадели, фланируя вечерами по проспектам, танцулькам и предвкушая приход красных. Была и речная флотилия, созданная из наскоро вооруженных пароходиков и барж под командованием капитана 1-го ранга Чаплина. Окружив себя молодым морским офицерством, он, несмотря на сомнительный состав экипажей, энергично и успешно оперировал на Двине, не позволив красным завладеть рекой после ухода английских мониторов. Но с наступлением зимы флотилия встала, а из команд сформировали морские стрелковые роты, быстро разложившиеся и ставшие рассадниками большевистских настроений. Ряд ошибок допустило, конечно, белое руководство, не только не разоружившее и не расформировавшее свой ненадежный флот, но и пославшее для укрепления Мурманской базы отряд кораблей, экипажи которых немедленно занялись там красной пропагандой. Туда же, на Мурманский фронт, были направлены солдаты с Иоканги, ранее высланные туда за неблагонадежность. Естественно, подобные «подкрепления» положения в Мурманске отнюдь не улучшили.

Постепенно активизировалась и вполне легальная, эсеровская оппозиция, которую возглавил председатель губернской земской управы П. П. Скоморохов. Вместо единения антибольшевистских сил партия эсеров, наоборот, в критический момент раскололась на непримиримых противников: правое, оборонческое крыло, колеблющийся туда-сюда центр и левых — чем дальше, тем сильнее склонявшихся к пораженческой линии. К последним принадлежал и Скоморохов. Человек энергичный, волевой, самоуверенный, он сумел подмять под себя земство, увлечь личным авторитетом значительную часть «центра» эсеровской партии. Во время августовской реконструкции власти Скоморохов и его соратники вошли в состав Северного правительства, где пытались гнуть свою линию. Но поскольку в правительстве все же взяли верх умеренные тенденции, они объявили его "еще более контрреволюционным", чем прежнее, и сложили свои полномочия, требуя отставки и от остальных членов правительства. Их не послушали, и Скоморохов во главе земства начал яростные нападки на власть, пользуясь любыми поводами. Как выяснилось впоследствии, эти действия сочетались и с подпольной работой.