После первой смерти, стр. 27

Я хотел ее.

Глупо, конечно, но это была чистая правда. Я снял ботинки. Она облокотилась о туалетный столик, закурила и терпеливо смотрела на меня.

Я сказал:

— Слушай, а ты не видела, как эта Робин уходила с убийцей, а, Джеки?

— А что?

— Просто интересно.

— Если честно, я не люблю вспоминать об этом. Мне делается страшно.

— Могу себе представить. Так ты видела его?

— Кого?

— Убийцу.

— Нет, не видела. Наверное, в это время я была занята.

— А, понятно.

Она приблизилась ко мне. Теперь я стоял и расстегивал рубашку. Наверное, в армии их называют гимнастеркой или мундиром. Я расстегивал рубашку, пытаясь не замечать ее близости, бледной кожи, следов от уколов на руках выше сгибов.

— Ты говоришь так, будто Робин интересует тебя больше, чем я.

— Нет, мне просто интересно.

— Ну да. А теперь шапку?

Она протянула руку и сняла с меня форменную фуражку Я было улыбнулся, но тут увидел, как выражение ее лица резко изменилось, и улыбка замерла на губах. Она сделала шаг назад, бросила взгляд на меня, потом через меня на закрытую дверь.

Я сказал:

— Джеки, успокойся.

— Это ты.

— Джеки...

— Господи Иисусе.

— Я не собираюсь...

— Ты остриг волосы, но все равно это — ты. О Господи Боже Всемогущий. О Господи.

Одна ее рука безжизненно повисла, другой она прикрывала горло, словно защищаясь от ножа, которого у меня не было. В ее лице не было ни кровинки. Я никогда прежде не видел никого, кто выглядел бы настолько обнаженным.

— Я не причиню тебе вреда.

Если она и услышала, то по ней этого не было заметно. Она стояла как замороженная, потом, спустя мгновение, ее маленькая рука медленным движением опустилась вниз, открывая горло. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Она сказала:

— Ты хочешь убить меня, сделай это сейчас. Сейчас я смогу стерпеть, мне наплевать, мне не страшно. Ты хочешь убить меня, давай, сделай это.

Глава 17

Я взял со стула ее сумочку, открыл ее, вынул свою двадцатку. Она не проронила ни слова, только смотрела. Я закрыл сумочку и положил ее обратно на стул. Потом сел на кровать и придвинулся вплотную к стене, давая ей возможность пройти к двери. Она посмотрела сначала на стул, потом на дверь и затем на меня.

— Джеки. Она ждала.

— Ты можешь одеться. Я не трону тебя. Одевайся и, если хочешь, уходи. А можешь одеться, присесть, и мы немного поговорим. В этом случае ты получишь назад свои двадцать долларов. В любом случае ты уйдешь отсюда. Я не убийца.

— Ну да.

— Я никогда никого не убивал.

— Я знаю, это ты. Я узнала.

— Да, я — Алекс Пенн.

— Сначала та, другая девушка, потом — Робин...

— Я не причинил вреда ни той ни другой.

— Ну да.

Я показал на стул.

— Сначала оденься. Потом решишь, нужны тебе двадцать долларов или нет. Если решишь уйти, тебе даже не придется бежать. Можешь спокойно выйти.

— Я не...

— Одевайся.

Она прошла к стулу и начала одеваться. Не обращая на нее внимания, я надел ботинки и застегнул рубашку. Теперь она оделась еще быстрее и четче. Потом повернулась ко мне. Похоже, она подыскивала нужные слова.

Я вынул двадцатку и протянул ей. Она покачала головой и сделала шаг назад. Я пожал плечами и положил деньги на изголовье кровати.

— Они останутся у тебя, — сказала она.

— Как хочешь.

— Мне они не нужны.

Она достала сигарету, но спичка никак не хотела зажигаться. Я встал с кровати и, чиркнув спичкой, предложил ей прикурить. Она боялась подойти ко мне, я уловил этот страх и улыбнулся, и она почувствовала себя чуть свободнее. Она глубоко затянулась и, выдохнув, выпустила дым.

— Ты хочешь поговорить.

— Да, верно.

— Ты, значит, снял меня, чтобы поговорить. О Робин.

— Верно.

Она немного поразмыслила.

— Ты не убивал Робин.

— Нет.

— И другую тоже — ты так сказал, Дуг... Послушай, до сих пор я звала тебя Дугом. Я, конечно, знала, что тебя зовут по-другому. Никто не говорит девушке своего настоящего имени. Но ведь как-то человека звать нужно, верно?

— Конечно.

— Как мне тебя называть? Александр?

— Просто Алекс.

— Алекс. Мне нравится. Алекс. — Некоторое время она смаковала имя, потом сказала: — Если ты не убивал Робин, тогда кто ее убил?

— Я и пытаюсь это узнать.

— Но ты ведь пошел с ней той ночью, ведь так? В «Максфилд»?

Я познакомил ее с краткой версией событий, происходивших в ту ночь и на следующее утро. Я рассказал ей, как ко мне вернулась память, как я со всей ясностью понял, что нож сжимала чужая рука, как другой человек сделал так, чтобы вина пала на меня. Она вслушивалась в каждое слово, не спуская глаз с моего лица.

Когда я закончил говорить, мы довольно долго стояли в этой маленькой комнате и глядели друг на друга.

Она в конце концов произнесла:

— Знаешь, это, наверное, безумие, но я тебе верю.

До сих пор ни один человек не сказал этого.

На Восьмой авеню мы поймали такси. Она сказала, что в гостинице нам оставаться нельзя, что это небезопасно.

— Есть одно место, там безопасно. Господи, я, наверное, сошла с ума. У меня квартира на Восемьдесят девятой улице, я никогда и никого туда не вожу.

И вот мы ушли из отеля и взяли машину. Я сел так, чтобы водитель не видел в зеркале моего лица. Она назвала ему адрес, и он принял нас за солдата и шлюху, которым нужно добраться до постели. Мы сидели, храня гробовое молчание, пока таксист не высадил нас на Восемьдесят девятой улице, между Коламбус-авеню и Амстердам-авеню.

Когда он уехал, получив с нас положенную плату и чаевые, она взяла меня под руку.

— Нужно пройти еще квартал в сторону парка. Если потом он вдруг и вспомнит твое лицо, то все равно не сможет назвать точного адреса.

Об этом я не подумал.

Мы прошли к дому, где она жила, — здание из коричневого кирпича в ряду других таких же. Ее квартира находилась на четвертом этаже. Мы поднялись по лестнице, и она ключом открыла дверь. Когда мы вошли внутрь, она заперла дверь и закрыла ее на дополнительный запор — стальной засов уходил в плиту в полу и припирал дверь.

— Я не пью, поэтому спиртного у меня тут нет. Могу предложить кофе.

— Не беспокойся.

— Нет, я приготовлю кофе. Садись, я сейчас.

Она ушла на кухню, и я услышал, как потекла вода. Я стал осматриваться в гостиной. Мебель была старая, ковер потертый, но в целом комната выглядела уютной. Я подошел к окну. За ним была глухая стена вентиляционной шахты, но я все равно задернул штору.

— Вода кипит, — сказала она. — У меня только растворимый, надеюсь, ты не против.

— Я пью растворимый.

— Молоко, сахар?

— Просто черный.

— Ты как я. Только я еще всегда кладу кубик льда, так быстрее остывает. Хочешь, положу тебе лед?

— Давай, попробую.

С чашками черного кофе мы уселись на диване. Она поджала под себя тонкие ноги, и я на мгновение подумал, что у меня дежа-вю. Через минуту я понял, в чем дело: два дня назад точно в такой же позе сидела Линда.

Она сказала:

— Я живу здесь уже почти три года. До сих пор я никого сюда не приводила. Даже когда был весь этот шмон и в гостиницы не пускали вообще никого, даже тех девушек, которых они хорошо знают. Я всегда смогу найти другую гостиницу, куда меня пустят, например на Двадцать третьей. А если нет, я лучше пропущу ночь, но сюда клиентов приводить ни за что не стану.

— Я польщен.

— Ты — другое дело. Сам знаешь, тебе опасно находиться рядом с Таймс-сквер. По-моему, ты здорово придумал с формой, но даже так тебя рано или поздно узнают. А здесь тебя не знает никто. Кроме меня.

Я зажег нам сигареты.

— Если копы тебя поймают, считай, ты покойник.

— Знаю.

— Я бы с радостью сказала тебе, что видела, как кто-то пошел за вами с Робин к «Максфилду». Но я даже не видела, как ты с ней разговаривал. Я была с клиентом.