Пляска на бойне, стр. 24
— Он убивает свою жену, — сказал Красавчик Дэнни. — Мне нравится эта теория.
Я спросил, какими фактами она может ее подтвердить, и она сказала, что никаких фактов у нее нет, но есть множество исследований на тему о том, что думает человек в момент рождения и как это сказывается на его жизни. Красавчик Дэнни заявил, что факты его не интересуют, всегда можно подобрать факты, которые подтвердят все, что угодно, но он в первый раз встречает теорию, где, по его мнению, есть какой-то смысл, а на факты ему наплевать. Пока мы это обсуждали, вернулась Саша, но мы продолжали разговор, а она, кажется, не обращала на нас никакого внимания.
— Так вот, насчет Термена я ничего определенного не слышал, — сказал Красавчик Дэнни. — Правда, я не особенно прислушивался. А надо было?
— Было бы неплохо, если бы ты держал ухо востро.
Он налил себе немного «Столичной». В обоих его излюбленных местах — и в «Пуганс», и в «Матушке Гусыне» — водку ему приносят в ведерке со льдом для шампанского. Он заглянул в свою рюмку и выпил ее залпом, словно воду.
— Он работает на кабельном канале, — сказал он. —Новый спортивный канал.
— Эф-би-си-эс.
— Верно. О них идут кое-какие разговоры.
— Какие?
Он покачал головой:
— Так, вообще. Какие-то темные дела, какие-то сомнительные деньги. Если что-нибудь услышу, обязательно скажу.
Через несколько минут Саша снова вышла из-за стола. Как только она отошла настолько, чтобы не слышать, что мы говорим, Элейн нагнулась к нам и сказала:
— Нет, я больше не могу. У этой крошки такие сиськи, каких я в жизни не видела.
— Знаю.
— Дэнни, они же больше твоей головы.
— Знаю. Это что-то необыкновенное, правда? Но боюсь, мне придется с ней расстаться. — Он налил себе еще. — Слишком дорого она мне обходится. Вы себе не представляете, сколько нужно денег, чтобы ублажить этот очаровательный носик.
— Так наслаждайся, пока можешь.
— А я так и делаю, — ответил он. — Как все мы наслаждаемся самой жизнью.
Когда мы пришли к Элейн, она сварила кофе, и мы уселись на диван. Она зарядила проигрыватель стопкой фортепианных соло — Монк, Рэнди Уэстон, Сидар Уолтон.
— Вот это девица, — сказала она. — Я про Сашу. Не знаю, где только Дэнни их находит.
— Должно быть, на распродажах, — предположил я.
— Когда видишь такое, первая мысль — что это силиконовый протез. Но кто ее знает, может, они у нее, как у Топси в «Хижине дяди Тома», — сами выросли. Как ты думаешь?
— Да я ничего особенного и не заметил.
— Тогда, пожалуй, тебе надо почаще ходить на собрания, — наверное, это все из-за водки, ты только о ней и думал. — Она подсела ко мне поближе. — А я бы тебе больше нравилась, если бы у меня были такие сиськи?
— Конечно.
— Правда?
Я кивнул:
— И ноги подлиннее тоже не помешали бы.
— Это точно. А как насчет лодыжек постройнее?
— Тоже неплохо.
— Да? Ну-ка, скажи, а что еще?
— Перестань, — сказал я. — Щекотно.
— В самом деле? Давай, рассказывай, какие там у тебя еще пожелания. Как насчет дырки поуже?
— Ну, уж это было бы слишком.
— Ах вот как? — сказала она. — Значит, и так хорошо?
— Разве я это говорил?
— Надеюсь, что ты так думаешь, — сказала она. —Очень надеюсь.
Потом я лежал в ее постели, а она встала, перевернула стопку пластинок в проигрывателе и принесла две чашки кофе. Мы сидели, пили кофе и молчали. Через некоторое время она сказала:
— Тебя вчера здорово заело.
— Меня? Когда это?
— Когда пришлось сматываться отсюда, потому что кое-кто должен был ко мне прийти.
— Ах, вот ты о чем.
— Скажешь — нет? Не заело?
— Немного. Но потом прошло.
— Тебе это не нравится? Что я принимаю клиентов?
— Иногда. Но редко.
— Рано или поздно я, наверное, это дело брошу, — сказала она. — Ничем нельзя заниматься слишком долго. Даже Томми Джону пришлось уйти из бейсбола, даром что у него вместо руки был биопротез. А у меня все натуральное.
Она улеглась лицом ко мне и положила руку мне на ногу.
— Если бы ты попросил меня перестать, я, должно быть, так бы и сделала.
— А потом бы мне этого не простила.
— Ты так думаешь? По-твоему, я такая неврастеничка? — Она задумалась. — Да, наверно, такая и есть.
— И вообще я тебя об этом просить не собираюсь.
— Нет, ты предпочитаешь переживать про себя. — Она перевернулась на спину и некоторое время лежала, глядя в потолок. Потом сказала: — Я бы бросила, если бы ты на мне женился.
Наступила тишина. Из проигрывателя послышался каскад понижающихся нот, который завершился на редкость атональным аккордом.
— Если ты сделаешь вид, что ничего не слышал, — сказала Элейн, — я сделаю вид, что ничего не сказала. Мы даже о том, что на букву "л", никогда не говорили, а я сразу на букву "ж".
— Самое опасное место в алфавите, — сказал я. — Все эти буквы там рядом.
— Понимаю. Мне надо бы знать свое место и оставаться на букве "е". Я не собираюсь замуж. Меня вполне устраивает так, как сейчас. Ведь может все остаться как сейчас?
— Конечно.
— Что-то мне грустно стало. Чепуха какая. И с чего это мне грустить? А я вот-вот разревусь.
— Это ничего.
— Нет, не стану реветь. Но обними меня покрепче, пожалуйста. Эх ты, старый толстый медведь. Давай, обними меня.
9
В воскресенье после обеда я все-таки нашел своего любителя кино.
Если верить списку, составленному Филом Филдингом, его звали Арнольд Левек и жил он на Коламбус-авеню кварталах в шести к северу от прокатного пункта. Дом был многоквартирный, и его прежних обитателей пока еще не вытеснила чистая публика. На ступеньках парадного сидели двое мужчин и пили пиво из банок, которые доставали из бумажных пакетов. У одного из них на коленях была маленькая девочка. Она сосала из бутылочки апельсиновый сок.
Ни на одной из табличек около звонков фамилии Левека я не обнаружил. Выйдя на улицу, я спросил у мужчин, сидевших на ступеньках, живет ли здесь Арнольд Левек. Они пожали плечами и мотнули головой. Я снова вошел в дом и поискал звонок к управляющему, но не нашел. Тогда я начал нажимать по очереди все звонки первого этажа, пока кто-то меня не впустил.
В коридоре пахло мышами и мочой. В дальнем его конце открылась дверь, и из нее высунулся какой-то человек. Я направился к нему, но он сказал:
— Чего вам надо? Не подходите ближе.
— Полегче, — сказал я.
— Это вы полегче. У меня нож.
Я показал ему, что у меня в руках ничего нет. Потом сказал, что ищу человека по имени Арнольд Левек.
— Ах, вот как? — сказал он. — Надеюсь, он вам ничего не должен?
— А что?
— Потому что он помер, — сказал человек и рассмеялся собственной шутке. Это был старик с жидкими седыми волосами и запавшими глазами, и, судя по его виду, через несколько месяцев ему предстояло последовать за Левеком. Штаны были ему чересчур широки и держались только на подтяжках. Фланелевая рубашка тоже висела на нем, как на пугале. Либо он покупал себе одежду у старьевщика, либо за последнее время здорово исхудал.
Как будто прочитав мои мысли, он сказал:
— Я болел, но можете не опасаться, это не заразное.
— Я больше опасаюсь ножа.
— О Господи, — сказал он и показал мне кухонный нож с деревянной ручкой и двадцатисантиметровым стальным лезвием. — Заходите. Я вас не зарежу, ей-богу.
Он вошел в квартиру и положил нож на столик у двери.
Квартира состояла из двух маленьких узких комнат. Ее освещала только одна люстра на три лампы, висевшая в той комнате, что побольше. Две лампы перегорели, а оставшаяся была не сильнее сорока ватт. В комнатах было прибрано, но стоял какой-то запах — запах старости и болезни.
— Значит, ищете Арни Левека? — спросил он. — Откуда вы его знали?
— А я его и не знал.
— Да? — Он выхватил из заднего кармана носовой платок и закашлялся в него. — Проклятье, — сказал он. — Эти сволочи изрезали меня вдоль и поперек, и все без толку. Слишком долго я выжидал. Понимаете, страшно было — что они там найдут? — Он хрипло рассмеялся. — Ну, и я оказался прав, верно?