Добровольная жертва, стр. 13
Мальчик ткнул обгрызенным ногтем в сторону стола, на котором, действительно, по-прежнему сияла красноватыми искрами целехонькая хрустальная чернильница.
– Мой юный друг, пожалуй, никуда ходить не надо, поди-ка сюда поближе… так я быстрее получу необходимые чернила! Да еще и свежайшие!
Зубы Альерга хищно блеснули. Пелли ойкнул и моментально скрылся. А меня все больше беспокоила пронзительная синева неба в окне. Она стремительно заполняла кабинет, и золотые искорки вспыхивали все чаще и чаще, пока не закружились в ослепительном вихре. Сквозь нахлынувшую слепоту я услышала собственный крик:
– Али, бежим, быстрее!
– Зачем? – поинтересовался Альерг, но я не смогла ответить, охваченная полной темнотой и немотой.
Из сладкого небытия меня извлек ехидный вопрос веснушчатого голоска:
– И долго она будет изображать подстреленную моль?
Пришлось открыть глаза и осмотреться. В комнате ровным счетом ничего не произошло. Порядок был такой же, как всегда – идеальный. Ни битых стекол, ни сломанной мебели нигде не валялось. Рябина в окне тихо покачивала кружевом, баюкая своих несметных розовеющих детишек. Мастер успел втиснуть себя в кресло. И никто за это время не успел сколько-нибудь заметно измениться. Кроме Пелли, пустые руки которого были уже отягощены внушительной бутылью черного стекла. Надо полагать, в бутыли были чернила.
Проклятье! Почему одна я должна с десяток раз на минуту помереть от страха, а остальные прозябают в счастливом неведении, пока будущее, помахавшее мне ручкой из туманного далека, не удосужится нагрянуть и хорошенько шваркнуть прозябавших?
– Что это было? – поинтересовался опекун. – Обморок?
– Ага, голодный! – радостно поставил диагноз Пелли.
– Может, доктора Рипли позвать?
– Н-не надо, – буркнула я. Раз уж телепат не заподозрил предвидения, то и я не буду. Пусть будет обморок, а не будущая катастрофа, которую я так и не смогла опознать. А признаваться в непрофессионализме даже пророчице стыдно.
Мастер отпустил мальчика и вернулся к допросу с пристрастием, то есть с применением пытки чтения моих не совсем кристальных мыслей. Я спешно поинтересовалась:
– Али, а все-таки, этот измененный Тварью человек, случайно, не в нашем подвале? Может, нам давно пора драпать во все лопатки, а?
– Нет, – проскрежетал он, продолжая взывать к моей совести.
Телепат, если это не ты сам – существо невыносимое. Двенадцать лет из моих семнадцати стали непрерывным поединком с мастером-телепатом. Сложно ничему не научиться. И я тут же начала чуть потравливать поводок, незаметно высвобождая помыслы из цепкого внимания наставника.
Мастер увещевал:
– Рона, со вчерашнего дня пробужденные невероятно активны по всей стране.
Пробужденные … Расы, навсегда ставшие людьми. В них умирает и тролль, и эльф, и русалка, и фея. Их будущее непроглядно, как у кукол с человеческими лицами. Они становятся растворенными в странной, непрощупываемой, невидимой сущности. Чужой, нечеловеческой.
– Тебя могли свистнуть манком, – Альерг и не подумал отвлечься от нотации. – Стоило показать тебе Дика, попавшего в переплет, и ты кинулась выручать своего арестованного дружка без суда, следствия и охраны. И без сопровождения тут же нарвалась на слуг Бужды. Эта нищенка… она каким-то образом на тебя повлияла. Картина твоих мыслей словно смазана. Вспомни, что ты почувствовала при первой встрече с ней.
Слова «первая встреча» породили целый букет необходимых мне ярких добротных образов. Чтобы не заблудиться во времени, я вцепилась в холодный камешек ожерелья. Альерг, хорошо знавший, что этот жест означает приближение очередного транса, немедленно всполошился:
– Рона, только не сейчас! Подожди! Я еще не договорил!
Но перед глазами уже возникла деревушка возле замка Аболон, где я провела детство, и за красочными фигурами прошлого я мгновенно припрятала утренние происшествия и всю сегодняшнюю действительность. Я улыбнулась наставнику, оставляя его наедине с моей полной невменяемостью на период лицезрения мной иных времен.
Я бродила по прошлому, пока видения не прервались горячим уколом кристалла в ладонь. Голова дракона в ожерелье ехидно дохнула пламенем: «Гарс! Настоящий! Выгляни из ракушки, устрица!»
И, оглядевшись, я возрадовалась: наставнику надоело кружить злобной сторожевой собакой около невменяемой пифии. Он ушел, хлопнув дверью. Хорошо, что фантом Привратника не додумался оставить в качестве караульщика.
Я тоже покинула кабинет и медленной глубоководной рыбой поплыла вниз по бесчисленным залам и пыльным лестницам, избегая мест вероятного присутствия Альерга.
Главное – не выпустить ни одну из несущих меня трех лошадей – прошлую и сразу двух настоящих: одну – бредущую по крепости и сосредоточенную только на чувстве цели и равновесия, другую – мысленно путешествующую в прошлое, и третью – уставившуюся на книжные полки массивного шкафа. Теперь мастер не сразу догадается, что в его кабинете меня уже нет, если там так шумно копошатся мои мыслеобразы.
Подземные катакомбы оказались недоступны. Массивные двери, обычно гостеприимно распахнутые для всех школяров, желающих выпить с привидениями скляночку прозрачной жидкости лабораторной крепости, – эти никогда не закрывавшиеся двери были закрыты.
И не просто закрыты, но охраняемы скучающими незнакомыми громилами, перед которыми я с жалобными «кис-кис!» разыграла горе кошачьей приемной матери, потерявшей единственного сыночка.
Стражники пожимали плечами: нет, котов не держим. И какие непроявленные гоблины будут их держать?
Вблизи я разглядела, что подземелье было еще и опечатано: двери и даже стены застилала тонкая как кисея светящаяся пелена. Я поскребла ее украдкой от стражников.
Ни на кисее не осталось следа от ногтя, ни на ногте светящегося следа от кисеи. А вот палец чуть не выломило из ладони, – с такой силой его отшвырнуло от стены. От треснувшей искры замельтешили в глазах золотые звезды. А голова взорвалась чужой болью. Кто-то неслышимо вздохнул:
«Ты здесь, матушка?»
Я вскрикнула:
– Что?!
«Кто ты?» — плеснулось в сознании.
– Я – Радона, жрица Истины, – представилась я церемонно.
Стражники в замешательстве переглянулись:
– Стой!
«Девочка Радона! — голос словно улыбнулся. – Жрица несуществующего!»
– Если истины нет, то и человека нет.
– Туда нельзя! – высказала стража непререкаемое мнение.
«Я тоже так думал когда-то. Но разве вне человека нет истины?»
— А кому она нужна, кроме человека? Кто ты, неведомый?
«Тот, кому нужна истина!» – рассмеялся узник.
– Прочь! Запрещено! – стражники угрожающе выставили алебарды, сочтя меня буйнопомешанной.
Потирая покалеченную искрой руку, я посетовала:
– Наверное, моего котенка здесь нет. Увидите, передайте, чтобы немедленно возвращался!
И заторопилась вернуться в кабинет опекуна.
Но разум еще уловил чужое касание: «Мне уже не вернуться, девочка Радона. Я ушел слишком далеко. Прими мою жизнь, жрица Истины. Ты сможешь!»
Боги! В какую же шляпку для подаяний я вляпалась сегодня утром? «Прими!» – просила нищнка, с тенью Твари в душе и моей судьбой в глазах… Мне не нужны ничьи жизни. Мне бы собственную прожить. А то я ее среди сонма чужих и не чую уже…
3.
Камень в ладони не давал укорениться в прошлом, пульсировал, возвращая меня в настоящий момент, золотая драконья морда то и дело цапала за пальцы: «Гарс! Смотри под настоящие ноги!» Под это комаром зудящее напутствие я повернула на лестницу башни, и на меня вылетело нечто светящееся, заставив шарахнуться так, что я подвернула ногу.
Внезапная боль вырвала меня из состояния самогипноза и предъявила назойливую настоящую реальность, а в ней почти перед носом торчало зеркало. Сколько раз я умоляла убрать его из этого совсем неподходящего для будуара места!