Бросок в Европу, стр. 21
Да и сам я мало чего видел в темноте. Лишь подойдя к самому берегу, разглядел катер, чуть покачивающийся на волнах у самой кромки воды. Из груди вырвался вздох облегчения.
Но уже через несколько шагов я увидел другой катер, размерами побольше, группу людей в военной форме, услышал голос Андерса.
Он не предал нас. Пограничная служба заинтересовалась им по собственной инициативе, но так уж вышло, что брать его решили именно в эту ночь. Пограничный катер уплыл, за ним последовал и катер Андерса, за штурвалом которого теперь стоял пограничник. Оба судна растворились в ночи, окутавшей Таллиннскую бухту.
Какое-то время я не мог сдвинуться с места, не мог даже вдохнуть. В украденном мною автобусе сидело четырнадцать человек, которым некуда было деться. Мы не могли вернуться в Ригу, не могли пересечь на автобусе ни одну границу: мы попали в беду. Катер, на котором мы намеревались перебраться в Финляндию, уплыл. Моряк, который мог вывезти нас в свободный мир, сам угодил в тюрьму.
А что оставалось нам?
Конечно, мы могли ездить по стране на автобусе. В конце концов, наш ничем не отличался от остальных. Или я мог отвезти десять девушек в Ригу, там им ничего не грозило, а с остальными предпринять еще одну попытку пересечь границу. В одном я не сомневался: если автобус еще какое-то время простоит на боковой улице, он обязательно привлечет ненужное внимание. Я понял, что прежде всего надо возвращаться к автобусу. А уж там решать, что делать дальше.
Развернулся, чуть ли не побежал вдоль сетчатого забора, споткнулся, чтобы сохранить равновесие, оперся о сетку.
Взвыли сирены, вспыхнули прожектора, промышленный комплекс ожил, распахнулись ворота, из них выбежали вооруженные люди, взяв меня в полукруг, нацелив винтовки и лучи ручных фонариков.
Их командир, коренастый, широкоплечий, с бычьей шеей эстонец, держа в руке автомат, направился ко мне, яростно сверкая глазами. Я стоял, вскинув руки над головой.
— Ты! — прокричал он. — Что ты тут делаешь? Что ты затеял? Или ты не знаешь, где находишься?
И тут из глубин памяти всплыли слова Шефа: «Ты не стал бы отказываться от операции в Колумбии, если в не что-то очень важное. Рядом с Таллинном находится ракетная база. Ты интересуешься ею?»
— Идиот, я с тобой разговариваю! Ты знаешь, где находишься?
Я знал.
Звонки смолкли, сирены замолчали, прожектора потухли. Меня ввели в ворота, потом в бетонное здание. В большом помещении с высоким потолком вдоль боковых стен стояли бочки, какие-то большие машины непонятного предназначения, у дальней — несколько рядов столов и стульев. Под потолком я увидел переплетение проводов, канатов, тросов и толстых кабелей.
Меня обыскали. Убедившись, что я без оружия, приведшие меня охранники опустили винтовки и убрали пистолеты.
— Ты говоришь, что приехал из Латвии.
— Да.
— Но документов у тебя нет.
— Нет.
— Никакого удостоверения?
— Нет.
— А что ты тут делаешь? Шпионишь?
— Нет. Просто гулял. Я же не знал, что здесь такое. Думал, закрывшаяся на ночь фабрика...
— Ты гулял глубокой ночью?
— Хотел подойти к воде.
— Глубокой ночью?
— Не мог заснуть.
— Такты шпионил?
— Нет, никогда.
— Или готовил диверсию?
— Упаси Бог!
— А может, намеревался нелегально перебраться в Финляндию? Или получить партию контрабанды из Финляндии?
— Нет.
— Мне без разницы, что ты мне скажешь, — наконец, рыкнул допрашивавший меня эстонец. — Моя работа — обеспечивать безопасность объекта. Если ты говоришь правду, тебе нечего бояться. О случившемся мы уже дали знать в МВД. Они сейчас приедут и займутся тобой. Освободят или расстреляют — меня это не касается. Но до их приезда ты будешь под нашей охраной.
От встречи с МВД я ничего хорошего не ждал, но думал в тот момент не о себе, а о четырнадцати пассажирах автобуса.
Двенадцати латышских девушках, которые за контакты со мной могли даже угодить в тюрьму. Милане Бутеке, которого ждала экстрадиция в Югославию и, возможно, даже смертный приговор.
А Минна?
Минну, конечно же, не посадили бы за решетку. Но отдали бы на воспитание в благонадежную советскую семью. И — прощай Америка, прощай возможность стать человеком свободного мира...
Я мог смириться с тем, что уготовано Милану, Софии, Зенте и другим гимнасткам, даже мне. Но так хотелось, чтобы случившееся не коснулось Минны.
И тут из дальнего конца огромного помещения донесся тоненький, нежный голосок: «Папа! Папа!»
Охранники повернулись на голос.
Между рядами металлических столов Минна направлялась ко мне, прижимая к груди тряпичную куклу. По ее розовым щечкам катились слезы.
Глава пятнадцатая
— Папа!
— Это его дочь...
— Как она сюда проникла?
— Папа!
— Кто знает?
— Какая она милая! Бедняжка плачет. Пусть подойдет к отцу.
— Папа...
Она побежала ко мне, ее маленькие ножки летели над бетонным полом.
Я протянул руки, она бросилась ко мне в объятия. Я поднял ее, прижал к груди, она громко рыдала.
— Все хорошо, Минна, — успокаивал я ее. — Не плачь, все хорошо...
Продолжая рыдать, она вытащила что-то из-под куклы, вдавила мне в живот.
Я чуть передвинул руку. И мои пальцы сомкнулись на рукоятке автоматического пистолета.
— Держи меня на руках, — прошептала она. — Когда услышишь выстрел, отбеги в сторону. И застрели как можно больше охранников.
— Где ты это взяла? Милан оглушил часового.
Охранники, улыбаясь, наблюдали, как я успокаиваю плачущую девочку.
— Красотка, — сказал один. — И как она любит отца.
— Он будет вспоминать о ее любви, сидя в тюремной камере.
— Хотелось бы знать, почему такая малышка не спит в столь поздний час?
— Может, вся семья хотела перебраться в Финляндию?
— Милиция скоро подъедет.
— Приготовься, — прошептала Минна.
В дальнем конце помещения прогремел выстрел.
Охранники все, кроме одного, повернулись на звук. Тот, кто не повернулся, потянулся за пистолетом. Я выстрелил ему в грудь, крепче прижал Минну к себе и бросился к большим машинам по правую от меня руку. Загремели выстрелы, вокруг засвистели пули. Мы успели укрыться за железными чудовищами. Я выглянул, прицелился, выстрелил в эстонца, который допрашивал меня. Целился в голову, попал в ногу. С такой меткостью на чемпионат по стрельбе меня, конечно, не взяли бы, но, по крайней мере, я уложил мерзавца на землю.
Милан стрелял из-за стола. Он уже уложил двоих, но на ногах оставалась еще с дюжину охранников, так что наши шансы взять верх равнялись нулю. В обойме моего пистолета осталось только два патрона. Я не знал, стрелять ли мне сейчас или подождать, когда они пойдут в атаку. Я повернулся к Минне:
— Как Милан узнал, что я здесь?
— Он следил за тобой.
— Следил?
— Велел нам сидеть в автобусе и пошел за тобой. Боялся, что ты можешь угодить в ловушку. Потом вернулся, тяжело дыша, и сказал, что ты в нее угодил.
«Никакой ловушки не было, — подумал я. — Так уж сложилось. Не повезло Андерсу, еще больше не повезло мне».
— Он уверен, что ты рассердишься на него за невыполнение приказа.
— Он знал, какие приказы не следует выполнять, но, боюсь, только все усложнил. Я не уверен, что мы сможем выбраться отсюда живыми.
— Посмотри, Ивен... — она указала на потолок. Я вскинул голову. В дальнем конце помещения вскрикнул Милан. А под потолком, среди канатов, тросов, блоков и проводов, вступила в игру женская гимнастическая команда Латвийской Советской Социалистической Республики.
Они рассыпались по потолку, как обезьянки на прутьях и перекладинах клетки, а уж оттуда планировали или пикировали на охранников, которые остолбенели от изумления.
— Смотри, Ивен!
София, повиснув на толстом проводе, по параболе неслась к толстому с выпученными глазами охраннику. Он попытался поднять пистолет, но София одной ногой изящно выбила его из руки, а второй нанесла нокаутирующий удар в подбородок. Другой охранник попытался поднять выпавшую из рук винтовку, но Зента прыгнула с высоты двадцати футов, точно приземлившись ногами на плечи охранника. Того бросило на пол. Помещение наполнилось хрустом ломающихся костей.