Билет на погост, стр. 45

Я отошел метров на тридцать и только тогда обернулся, чтобы проверить, не смотрит ли он мне вслед. Нет, парень сидел в прежней позе, положив ногу за ногу и закинув голову назад.

«Не трогай его», — сказал я самому себе.

Но кровь во мне уже закипела. Я сошел с тропинки и, пригнувшись, двинулся к нему за стоящими в ряд скамейками. Земля была покрыта пожухлыми осенними листьями, но о чем мне совершенно не нужно было беспокоиться — так это об их шорохе. В таком чудовищном грохоте он не расслышал бы даже рев реактивного самолета.

Подкравшись к верзиле, я распрямился.

— Ххэй! — громко прокричал я, и, прежде чем парень успел среагировать, обхватил его шею рукой, зажав ее локтем, и уперся ногами в спинку скамейки, стараясь стащить его.

Он боролся, пытаясь высвободить шею и разжать мой железный захват, но тщетно; я выскочил на дорожку, потащив его за собой. Парень пытался закричать, но звуки его голоса застряли в горле, и он сумел лишь пробулькать что-то нечленораздельное. Я скорее почувствовал под рукой вибрацию голосовых связок, чем услышал эти звуки.

Длинные ноги верзилы задергались, скребя по асфальту; одна из незашнурованных кроссовок слетела с ноги. Я еще крепче сжал руку, и его тело задергалось в конвульсиях, он не без моей помощи сполз со скамейки и свалился на землю. Я схватил обеими руками огромный приемник, поднял над головой и изо всех сил швырнул оземь. Вокруг дождем посыпались мелкие детали и кусочки пластика, но чертово устройство продолжало играть. Я вновь схватил радио, готовый стереть его в порошок, повернулся и с силой опустил на бетонное основание скамейки. Оно разлетелось на куски, и музыка прекратилась столь внезапно, что наступила звенящая тишина.

Парень по-прежнему лежал на земле, делая безуспешные попытки подняться; одной рукой он пытался помочь себе сесть, другой растирал горло. Он попытался что-то сказать, но не смог издать ни звука.

Пока он еще не совсем пришел в себя, я подскочил к нему и нанес сильный удар в бок, который пришелся как раз под ребра, и он вновь распластался на земле. Тогда я руками приподнял его, поставил на колени и еще раз пнул сбоку; он упал и остался неподвижно лежать на земле.

Мне хотелось убить его, размозжить голову об асфальт тротуара, разбить нос и выбить все до единого зубы. Это желание было чисто физическим — этого хотели мои руки и ноги. Я в ожидании застыл над ним. После нескольких безуспешных попыток он приподнялся на несколько дюймов и повернул ко мне лицо. Взглянув на него, я отвел назад ногу, чтобы нанести последний удар.

Но все-таки сумел остановить себя.

Не знаю, где я нашел силы для этого, но, схватив его двумя руками за ремень брюк и торчащий наружу капюшон, умудрился поставить его на ноги.

— А теперь катись отсюда — быстро! — приказал я ему. — Или я убью тебя, даю слово. — И отвесил ему увесистого пинка под зад.

Парень закачался и чуть было не упал снова; сделав несколько неверных шагов в указанном моим пинком направлении, он обернулся и бросил на меня взгляд, потом отвернулся и побрел прочь. Бежать он не бежал, но и медлить явно не намеревался.

Я подождал, пока он не скрылся за поворотом дороги, а затем повернулся и оглядел поле боя. Остатки замечательного радио были разбросаны в беспорядке по нескольким квадратным метрам территории Центрального парка. Еще недавно я мог пронести пустую упаковку из-под горячего кофе несколько кварталов до ближайшего мусорного контейнера, чтобы не разбрасывать мусор по своему родному городу, а теперь устроил такой разгром.

Грузная женщина по-прежнему сидела на скамейке. Я взглянул на нее и увидел, как широко раскрыты ее глаза. Она глядела на меня с неподдельным ужасом, как будто я был намного опаснее мерзавца-меломана. Я сделал шаг в ее сторону, и она инстинктивно выставила вперед свою пухлую книгу, как если бы это было крестом, а я — вампиром. С ее обложки на меня бесстрастно взирал инопланетянин с треугольной головой и миндалевидными глазами.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся я ей кривой улыбкой. — Так мы дома, на Марсе, порядок наводим.

Глава 18

Великий Боже, мое тело просто ликовало! Всю дорогу до площади Колумба я был в приподнятом настроении, и переполненная адреналином кровь радостно гудела в моих венах.

Но вскоре упоение одержанной победой прошло, и я почувствовал себя законченным идиотом.

Но при этом идиотом, которому удача все-таки улыбнулась! Судьба улыбнулась мне, предложив достойного противника — моложе, сильнее и больше, чем я. Провидение даровало мне святое чувство праведного гнева и вдобавок — девицу, чью честь и достоинство я просто не мог не защитить.

Да, славное дельце, ничего не скажешь. Я чуть было не убил ребенка! Любой юрист мог с полным основанием расценить это как неспровоцированное разбойное нападение. Почти наверняка я что-то повредил ему, а вполне мог и убить или как минимум повредить трахею или какие-нибудь внутренние органы. Если бы в момент побоища подвернулся полицейский, я бы уже давал показания в ближайшем участке, и тогда не отвертеться мне от тюрьмы. По правде говоря, вполне заслуженной.

К самому великовозрастному дебилу я по-прежнему никаких симпатий не испытывал. По всем признакам он был первостатейным сукиным сыном и заслуживал куда более основательной взбучки. Но разве кто-нибудь назначал меня работать ангелом мщения? Я ему не нянька, и не мое дело — воспитывать или наказывать его.

Да и Леди-С-Опухшими-Лодыжками, честно признаться, ни в какой защите не нуждалась. Не нравится тебе «металл» — встань и пересядь подальше. То же самое в принципе мог сделать и я.

Если до конца быть честным, на нем я выместил свою злость на неуловимого Мотли. Я не мог заткнуть пасть маньяку-убийце, который издевался надо мной, но вместо этого заставил замолчать магнитолу этого парня. Я проиграл в драке на Атторней-стрит, но зато отвел душу в Центральном парке. Я был совершенно бессилен помочь тем, кто действительно нуждался в моей защите, но продемонстрировал свою силу там, где в этом не было особой нужды.

А что хуже всего — ярость, обуявшая меня, была все-таки недостаточно сильной, чтобы заглушить слабый голосок в моем сознании, убеждавший меня вести себя как подобает взрослому человеку. Я слышал его так же отчетливо, как и перед этим, когда он убеждал меня не покупать выпивку. Есть люди, которые никогда не слышат свой внутренний голос, но я различал его совершенно отчетливо. И приказал ему заткнуться.

Очень скоро я взял себя в руки. Как бы там ни было, я не выпил купленную бутылку, не нанес парню удар ногой по голове, после которого он наверняка бы уже не поднялся, но если это и были победы над собой, они показались мне маленькими и незначительными.

Серьезных оснований гордиться собой у меня не было.

Вернувшись в отель, я позвонил Элейн. У нее не было ничего нового, как и у меня, и мы занимали линию недолго. Повесив трубку, я отправился в ванную побриться. Лицо уже пришло в порядок, и я наконец-то смог воспользоваться обычной, а не электрической бритвой. Я тщательно побрился, ни разу не порезавшись.

В ванной мне по-прежнему почудился еле различимый аромат виски. Не думаю, чтобы он присутствовал на самом деле, но тем не менее я сразу ощутил его.

Когда я вытирался полотенцем, зазвонил телефон. Это был Дэнни Бой Белл.

— Слушай, я тут парня нашел, с которым тебе интересно было бы пообщаться, — безо всяких предисловий сказал он. — Ты как, между двенадцатью и часом свободен?

— Да, вполне.

— Приходи тогда к «Мамаше Гусыне», Мэтт. Знаешь, где это?

— Если память не изменяет, на Амстердам?

— Да, на углу Амстердам-авеню и Восемьдесят первой улицы; третья дверь от угла по восточной стороне. Там хорошая, спокойная музыка, тебе понравится.

— "Тяжелого металла" не будет?

— Ну, за кого ты меня принимаешь? Итак, в двенадцать тридцать, хорошо? Попроси, чтобы тебя за мой столик посадили.