Опасное предприятие, стр. 9

Слышавший этот монолог капитан Хьюго Адрофт презрительно сплюнул на каменную ступень. Если бы в тот момент палач увидел лицо капитана, то ничего бы не прочел в этих больших глазах, кроме брезгливого презрения. Этот грубый воин провел всю свою жизнь в ратных делах и не раз смотрел в лицо смерти и опасности. Сражаясь с такими же солдатами, как и он сам, Хьюго Адрофт честно прорубил своим мечом себе дорогу от бедного оруженосца до капитана личной охраны лорда Рэма. Конечно, и ему случалось приговаривать к повешению какого-нибудь мародера или обезглавливать неприятельского лазутчика. Но то была война. И, поступая так, капитан каждый раз действовал всего лишь по ее суровым законам. Но он никогда не позволял ни себе, ни кому-нибудь другому так цинично относиться к уже обреченному человеку.

Люди шаг за шагом осторожно спускались в холодный мрак подземелья, слушая невнятное бормотание полуглухого палача да звуки падавших с потолка капель, разбивающихся о каменные ступени лестницы. Капитан с монахом шли молча. Тяжесть низких сводов и затхлый спертый воздух давили на них. Удручающая обстановка подземелья не располагала к разговорам. Наконец они достигли самого дна этого каменного колодца. Глубже этого уровня не вела ни одна лестница. Подземелье бесчисленным лабиринтом темных переходов и подземных залов расстилалось перед ними, раскинув свои черные щупальца под башнями и стенами замка.

Они стояли на маленькой, узкой площадке, на плотно подогнанных друг к другу каменных плитах пола. В специальных подставках на стенах висели два факела, которые ярко вспыхнули, когда палач поднес к ним огонь. Дальше дорогу им преграждала массивная решетка из толстых и ржавых металлических прутьев, крепко сплетенных друг с другом. Абсолом протянул руку, нащупал небольшой рычаг вмонтированного в стену подъемного механизма и резко опустил его вниз.

Тяжелая решетка с грохотом и скрежетом медленно поползла вверх и скрылась в нависавших над ними каменных сводах.

Глава 4

Дэвид Шайр протянул правую руку и дрожащими от холода пальцами взял мятую жестяную кружку с ледяной протухшей водой. Кружка стояла на низенькой, грубо обструганной скамеечке неподалеку от Дэвида. Сделав два больших глотка, он облизал потрескавшиеся, пересохшие губы и поставил кружку на место. Рядом была глиняная миска с остатками еды, которой побрезговала бы самая голодная и прожорливая крыса. Этого человека здесь, на планете, уже давно звали Отшельником, и даже он сам так: привык к новому имени, что если бы кто-нибудь назвал его Дэвидом Шайром, именем, которое он получил при рождении, то он сначала не понял бы, к кому обращаются.

Левая рука Отшельника была прикована длинной тяжелой цепью к большому ржавому кольцу, вмонтированному прямо в каменную кладку сырой, холодной стены подземелья. Цепь издавала жалобный звон, когда Отшельник ворочался на своей подстилке — грязной полусгнившей охапке соломы, небрежно брошенной надзирателем на грязный пол.

В подземелье было очень холодно. Небольшая жаровня, поставленная у стены, чтобы узник не замерз раньше времени, и служившая для раскаливания приспособлений для пыток, больше дымила, чем давала тепло. А некогда богатые одежды Шайра, успевшие превратиться в жалкие лохмотья, едва прикрывали тощее, тщедушное тело этого человека. Дэвид все время дрожал от холода и страха. Иногда узника начинали мучить приступы сухого кашля, не прекращавшегося по нескольку минут, после чего старик долго лежал, вытянувшись во весь рост на своей подстилке, восстанавливая утраченные силы.

Подземелье было освещено тусклым светом двух факелов, которые надзиратель менял каждое утро, принося узнику еду. Пламя отпугивало полчища крыс, которых здесь было множество. Алые бусинки глаз этих мерзких животных с ненавистью смотрели на единственного узника из темных углов подземелья. Отшельник до смерти боялся этих крыс. От одной мысли, что эти твари могут заживо съесть его, Дэвида охватывало состояние, близкое к умопомрачению. Он даже старался не спать, боясь, что во сне крысы отгрызут нос или ухо. Когда Отшельник смотрел на трепещущий огонь факела, он молился только об одном: чтобы пламя не погасло до прихода надзирателя, иначе в темноте он окажется целиком во власти этого серого воинства. И тогда его ждет такая лютая смерть, по сравнению с которой любые пытки кажутся детскими шалостями. В его воспаленном воображении возникали картины, как на него набрасываются крысы и по кусочку своими маленькими и острыми, как бритвы, зубками откусывают его теплую живую человеческую плоть. От таких дум Отшельнику иногда казалось, что он начинает сходить с ума.

По стенам подземелья были развешаны цепи и кандалы, а на противоположной стене был водружен опутанный цепями и саваном из густой паутины человеческий скелет, усмехавшийся своим зловещим оскалом смерти, наверное, не одно столетие. Этот мертвец был единственным, кто, не считая крыс, составлял компанию старику.

Временами от усталости он впадал в забытье. И тогда в его сознании ясно, во всех мельчайших подробностях вставала одна и та же картина: мощный взрыв, потрясший безжизненную, ледяную пустоту космоса и холодные, мерцающие звезды. В кроваво-оранжевых завихрениях пламени, ярких огненных протуберанцах эпицентра взрыва — огромный межгалактический корабль с разломанным надвое сигарообразным корпусом. Через миг на месте катастрофы то, что еще совсем недавно было живым обособленным миром, несшимся в пространстве, распалось и превратилось под действием страшной температуры в пульсирующее газовое облако, состоявшее из пыли и обломков. А в небольшом одноместном звездолете, стремительно удалявшемся из сектора, где произошел взрыв, за приборами управления сидит он, Дэвид Шайр, тогда еще не старый человек в полном расцвете сил и энергии.

Да, тогда он правильно поступил. Впоследствии он никогда, ни на секунду не жалел о случившемся.

Глупо было оставаться на обреченном звездолете;

Шайр всегда все делал правильно. Даже тогда, когда послал на костер того человека. Кажется, его звали… Нет, имя уже стерлось из памяти. Презренный. Он решил перейти дорогу ему, человеку, монополизировавшему и поставившему на современную деловую основу саму идею искусства врачевания на этой планете, да еще исхитрился сделать это так, что доверчивые местные жители так ничего и не поняли. А подданные лорда Эфа, на чьей территории находится город Вээс, с восторгом приняли новую религию, отцом и основателем которой он стал.

Нет, его не терзали обывательские угрызения совести за то, что он послал тогда на смерть того человека. Так избавлялись от своих конкурентов и неугодных компаньонов многие деловые люди, прилетевшие на Лектор в поисках наживы. А теперь настала и его очередь.

«Интересно, — подумал Отшельник, — что испытывал тот человек в день своей казни? Неужели мне придется узнать это на собственной шкуре?». Да, похоже, что теперь он погиб и ему не выбраться из этой западни.

Вот он один в этом каменном полутемном сыром мешке, вздрагивает при каждом шорохе, в страхе ждет приближения своего смертного часа. Того мига, когда железная решетка поднимется и за ним придут, чтобы отвести на эшафот. Он даже не знал, что лучше — остаться здесь навсегда, заживо погребенным в этом подземелье в компании мертвецов и крыс, или взойти на костер. Нет! Только не костер! Лучше уж медленная смерть здесь, когда каждая клеточка твоего сознания борется, цепляясь за жизнь. Только не жаркое пламя, которое превратит его, Дэвида Шайра, в горстку пепла.

Эта страшная мысль пронизывала сознание Отшельника, словно холодное острие кинжала. Он не хотел умирать. Теперь, когда, преодолев столько трудностей и препятствий на своем пути, он наконец достиг того, к чему стремился всю свою жизнь. Богатство и власть. Эти два понятия были неразделимы для него, ибо одно вытекало из другого. Вчера у него было все — слава и могущество на этой отсталой, раздираемой противоречиями планете. Власть, которая даже и не снилась этим кичливым и напыщенным лордам. Но фортуна — эта капризная и своенравная дама — словно в насмешку над ним швырнула его на эту гнилую солому, в это вонючее подземелье.