Вальсирующие, или Похождения чудаков, стр. 69
Снова молчание, ни тени улыбки. Нашу былую Дульсинею не узнать. Страсть делает человека мрачным, она разрушает его хуже, чем рак. Может, они поссорились? Тогда зачем нас приглашать? Меня что-то смущает на этой вечеринке. Протягиваю Мари наши тарелки, она наполняет их. С салфеткой за воротником, Жак ведет себя как истинный обжора, сидя рядом с Мари, которая лишь ковыряет вилкой.
Жаркое приготовлено недурно. Хотя диссертацию на эту тему не напишешь, все сделано гладко. С необходимыми специями.
Мы клюем еду, ожидая, когда нам все объяснят. С чего бы это неожиданное приглашение? Наверняка у них есть к нам разговор. Но о чем? Либо они собираются сообщить дурные новости, думаю я, – например, что собираются пожениться и уехать за границу, – либо попросят об услуге…
Оказалось второе. Все ясно. Эта идеальная пара нуждалась в нашей помощи.
– Так вот, – говорит она, – десерта не будет. Деньги кончились. Ничего не осталось. Мы ели из последних запасов.
– Ах, – говорю, – как печально…
И подбираю соус хлебом. У Пьеро появилась на губах улыбка, он думает о том же. Мы стали им необходимы. Им понадобились наши таланты.
Здоровенный амбал озабочен только телячьим боком. Он обсасывал все косточки.
– Нужны бабки, – говорит Мари-Анж. – Без них жить нельзя.
Я поворачиваюсь к Пьеро.
– Ты чувствуешь в себе призвание работяги?
– Как сказать, – отвечает…
В этих словах никакого восторга.
– Нам требуется помощь, – добавляет Мари.
Делаю вид, что ничего не понимаю.
– Помощь в чем?
И тут – о чудо! Жак решает нарушить обет молчания.
– Десять «лимонов», – объявляет он, – а дельце простое, никакого риска. Есть тут одни старики…
Я сухо обрываю его:
– Риск мы выбираем сами.
Расстроенная Мари цепляется за руку хахаля.
– Видишь? – говорит. – Я была уверена, что они сдрейфят. И они правы. Это слишком опасно. Чистое безумие!
Хлоп! Врезаю ей по роже.
– Кто сказал «сдрейфили»?
Нет, в самом деле! С каких это пор бабы стали совать свой нос в дела?
XXII
Иногда пенсионеров представляют эдакими простаками, живущими в стареньких особнячках на какой-нибудь тихой улочке, обсаженной пышными каштанами. Крыша у дома в завитушках, окна скрыты под плющом, а вокруг зеленый садик. Да еще не забудьте собачку-жокера и телеантенну на кухонном балконе.
Так вот, все оказалось как раз наоборот. За исключением антенны.
Эта была огромная антенна, настоящий радар, устремленный в небо и удерживаемый четырьмя проводами на плоской крыше курятника. Антенна была совершенно новенькая и выглядела свалившейся с неба на этой тупиковой улочке без названия и без номеров домов, которая упиралась в заурядный пустырь. Последний дом в Энзисхейме. В конце полосы, на которой мы собирались сделать взлет с десятью «лимонами» в багажнике.
Легко догадаться, в каком лихорадочном состоянии мы находились.
Ночь была великолепная. Без туч, с луной и звездами, словно пришедшими в полном сборе на свидание с нами. Видно как днем. Обратное необходимому инкогнито нам гарантировано. Да и спрятаться негде. На бетонной площадке стоят три помоечных бака, а вокруг несколько худосочных деревьев. Если бы по нам вздумали стрелять, промахнуться просто невозможно. Мы были обречены. Но придумать более тихое и подходящее место тоже было бы трудно.
Еще с угла улицы слышно, как работает телевизор. Он изрыгал что-то вроде кретинической игры «Входите не стуча». Здесь для полной картины не хватало только нас.
Но вот и мы, успокойтесь!
Жак шел первым посредине улицы, засунув руки в карманы.
Под предлогом, что «всё» организовано им и что он несет «всю» ответственность, он забрал наш револьвер. Мы нужны были для подкрепления и в качестве моральной поддержки.
Я не возражал против такой роли. Однако в результате главарем оказался он, а это мне не очень нравилось.
Но отступать было поздно, да это и не в моих привычках.
Мы с Пьеро следовали за ним, каждый по своему тротуару, словно в дурном сне. С тем чувством страха, который подчас накатывается во сне и сам не знаешь почему. Однако в данном случае нам все было понятно. По своему характеру страх был вполне конкретный.
Жак твердил нам, что там никто не вооружен. Так, по крайней мере, утверждал его подельник в камере, который и навел его на это дело, оговорив себе небольшую долю, чтобы, выйдя через два месяца после него, не оказаться без средств. Прекрасное доказательство слепого доверия заключенных друг к другу!
Мари-Анж дожидалась нас на канале. В каком состоянии – я легко себе мог представить. Я представлял себе и то, как она мечется по кухне, не отрывая глаз от часов. Или сидит у воды, поджидая, когда появятся фары «дианы» на бурлацкой тропе. Она немало сделала, чтобы отговорить нас…
Десять часов… Мы попросили ее быть готовой к окончательному и поспешному отъезду. Мы должны были заскочить за ней на минуту, чтобы потом смотаться куда-нибудь в альпийскую глушь. Июнь приближался к концу. С минуты на минуту следовало ожидать притока отдыхающих на пляжи. И мы подумали, что лучшим местом, чтобы ускользнуть от каникулярного безумия, могла стать какая-нибудь лыжная станция. Ведь зимними видами спорта летом обычно не занимаются. Там не будет ни души, и мы сможем схорониться, пока о нас снова не забудут.
Оставалось только незаметно проникнуть в одно из пустующих шале. Да еще нашей девочке хотелось оказаться в горах. Кроме того, давно следовало сменить обстановку. Оставалось несколько формальностей, прежде чем смыться отсюда. Мы уже видели горы и коров у их вершин.
Дверь оказалась заперта на ключ. Нормально в таком глухом месте.
Жак несколько раз позвонил, но никто на звонок не среагировал. Наших клиентов интересовало только одно – телевизор.
Отлично владея нервной системой, Жак переместился на три шага вправо и постучал по ставне. Стук неприятно отозвался в тишине улицы. Это было похоже на стук гестапо.
– Почему ты не вынимаешь пушку? – спрашиваю его.
Но тут открывается ставня, и высовывается голова. Круглая, рыхлая, скорее даже симпатичная, да и не такая уж старая голова мужчины в берете.
– Пироль! – восклицает он.
И добрая улыбка освещает его лицо.
Ну и дела! У нас с Пьеро даже руки взмокли. Оказывается, этот пенсионер ему знаком… Почему же он ничего нам не сказал?.. Что скрывается за этим?..
Никакой радости, присутствуя при этой встрече, я не испытываю. Мною владеет только дьявольское желание отвалить и скрыться в ночи, бросить его с друзьями!
Может, это шутка? Тщетно роюсь в памяти и не припомню, чтобы Жак имел склонность к розыгрышам. Может быть, в нем неожиданно проявился талант специалиста по зловещему юмору, холодному английскому юмору?
– Так славно, что ты пришел, – говорит явно довольный берет.
– Я с двумя товарищами…
– Прекрасная мысль! Сейчас открою!
Ставня захлопывается. Я бросаюсь к Жаку:
– Минутку! Я бы хотел, дружок, разобраться в том, что происходит.
Но дверь уже открывается. После полной бездеятельности мой мозг не поспевает за событиями. Входим. Нас обволакивает волна телезвуков.
– Заходите же! – слышу я.
Жак берет меня за руку. Веселым его никак не назовешь. Он выглядит скорее мрачным. Толкнув вперед, представляет:
– Жан-Клод… Пьеро…
Что за мудак! Мог бы назвать другие имена! Мужичок с пирогом в одной руке протягивает нам другую.
– Вы как раз вовремя, у нас еще осталось шампанское…
Затем отечески обнимает Жака за плечи.
– Как приятно тебя видеть, Пироль!
В холл доносится запах копченой рыбы. Телик гремит на всю катушку. Едва открывается дверь в гостиную, как я понимаю, что никаких десяти «лимонов» нам не видать как своих ушей. Там полно народа. Одни закатали рукава, другие в помочах, кто-то в шиньоне, в очках, трое малолеток сидят на полу, а еще один младенец сосет грудь матери. Старушенция в черном что-то вяжет, считая петли. Стоя полукругом, вся эта компания людей уставилась на телеведущего. Мы попали на семейную вечеринку. Все оборачиваются к нам, встают, улыбаются. Кроме старухи, младенца и трех малолеток у экрана телевизора.