Вальсирующие, или Похождения чудаков, стр. 22

Вопрос : Вы что, совсем спятили?

Ответ : Мы же вам объяснили, что взяли вас с условием, что вы заткнетесь…

Вопрос : Вам же известно, что, если случится авария, вы попадете в тюрьму. Такие мальчики, как вы, всегда глупо попадаются.

Ответ : Не смейте говорить о тюрьме! Это не по нашей части… Никакой аварии не будет. Мы осторожны.

Вопрос : А вы думаете о людях в деревнях? О тех, кто пересекает улицу, не оглядываясь по сторонам?

Ответ : Пусть, как все, сидят у телика! Сегодня вечером показывают потрясный фильм. Нечего мешать людям, которые спешат на свидание! Берегитесь, мчится ралли! Пусть эта деревенщина держит собак на привязи. Мы оставляем за собой кровавые следы жаб, зайцев, раздавленных дурных воспоминаний. Бабочки липнут к ветровому стеклу, я их сбрасываю дворником. Не оставляйте на шоссе ваши башмаки! Мы спешим, нас ждет невеста в Круа-Бланш, в доме шестнадцать на Кленовой авеню, здание Д-7. Иногда бывает полезно записать адресок. Старый полицейский трюк… Что касается бабенки на заднем сиденье с фотоаппаратом, в военной американской куртке, держу пари, что она изо всех сил сжимает ноги и все остальное. Мотор машины служит для нее вибромассажером. Она еще цепляется за ручки, как за постельные перекладины…

Пассажирка : Ваш приятель неразговорчив…

Я : Оставьте его в покое. У него проблема, он думает. Почему вы задаете столько вопросов?

Пассажирка : Это моя профессия. Я журналистка, и если у него проблемы…

Я : Вы ничем не поможете. Все дело в его ширинке, а вы не отвечаете нашим требованиям. Иначе мы бы вас попросили. Верно, Пьеро?

Пьеро : Пусть помолчит, это все, что от нее требуется.

Я : Посмотрите на себя в зеркальце. Сами все поймете.

Нам только не хватало хорошей журналистки с лошадиными зубами, которую мы подобрали в полном отчаянии по дороге: ее «мехари» сдох. Расстроенная, рыжая, непричесанная мегера стояла, подняв огромный палец, перед кучей дымящегося металла. Мы очень вежливо спросили: «У нас неприятности?»

В свете фар крупным планом видим измазанное лицо, тушь от ресниц вперемешку со слезами. «Вы знаете, где найти техничку?» Десять тысяч морщин и баритональный бас еще одной жертвы солнечных ванн.

– При въезде в Тулузу у нашего друга гараж. Он чинит все, что угодно. Ради дамы он поедет хоть на край света. Но вам нужен новый кузов. Внутренность машины еще ничего.

Хлоп! Дверца закрывается. И мы увозим в нашей дрожащей от нетерпения машине безутешную женщину. Вместе с ее зубами, аппаратами и вихляющими бедрами любительницы потрахаться, на которые не обращаем внимания. Ее прижало к сиденью: ведь за 15 секунд я набираю скорость от нуля до 160. Яичники щекочут миндалины, запах духов врывается в кабину, как ответный удар.

Увозим ее, как похищенную заложницу! В качестве выкупа она должна написать под нашу диктовку серию статей и опубликовать их в газете. «Расследование под дулом пистолета. Наш спецкор в руках подонков». Это единственный способ донести правду, что мы не убийцы, не психи, что, как все, жаждем свободы и не просимся в Перу. Мы хотим только получить продолжительный отпуск в подходящей сельской местности, с девкой поблизости, например, и со всем необходимым по части жратвы. И чтоб никаких парикмахеров рядом!..

Но фильм по телику показывали клевый, ибо мы никого не встретили по дороге – ни журналистки, ни полицейских-мотоциклистов. Только бабочек, жаб да Мари-Анж, когда она открыла нам дверь. Но это было уже в Тулузе.

XII

Пробило полночь, но она не спала. Было жарко, но не раздевалась. Суббота, а она не пошла развлечься. Просто сидела одна.

Открыла, не спросив, кто там, словно ждала нас. Юбка у нее была смятая, пуловер старый, грим совсем стерся, как у девчонки, которая никого не ждет, кроме нас, может быть. Хотя мы того явно не заслуживали.

– Это вы? – только и нашла она, что спросить. И вернулась к гладильной доске.

Вот тут-то мне стало страшно. Она гладила паровым утюгом белую блузку. И пар дымил и свистел в нашу сторону. «Выкручивайтесь, – как бы говорил он. – Не рассчитывайте, что я стану паниковать или кричать, мне наплевать на таких, как вы». Она слушала какую-то станцию на своем облупленном транзисторе, какой-то мотивчик, не обращая на нас внимания. К тому же стояла спиной. Она настолько нас не боялась, что от этого болели зубы. Понимаете, в чем дело: она устраивалась в нашей жизни. И вела себя так, словно то, что мы находимся рядом, было для нее совершенно нормальным делом.

Вспомните тех, кто без предупреждения вваливался в вашу жизнь. Это происходило тихо, как нечто очевидное. Парень или девушка просто занимали свое место. Чтобы узнать друг друга, достаточно нескольких слов. Никакого флага не требуется. Пример – мы с Пьеро.

– Что ты делаешь завтра?

– Ничего…

– Я тоже…

– Встретимся в то же время?

И больше не расставались. Кратко и навсегда. Да нам и нет нужды разговаривать друг с другом: только «привет», «до завтра», «хочешь пить?» Либо еще: «Это вы?»

То есть произносим самые обыкновенные, невинные и опасные слова. А чтобы понять, хорошие они или плохие, надо съесть пуд соли.

– Дверь! – сказала деваха. – Вы входите или уходите?

Нет, уверяю вас, это не мы явились к ней, а она мягким шагом вошла в нашу жизнь.

«Надо срочно восстановить положение!» – говорю себе. Берегись комфорта! Мы тут не для того, чтобы обосноваться! Она наша однолетка, мы с ней не справимся! От человеческого тепла нельзя излечиться! Забыть женский зад можно, женщину – нет!

Не знаю, думал ли Пьеро то же, что и я, мы с ним не разговаривали. Но оба не спускали глаз с ее зада, точнее, с молнии на юбке, незастегнутой, сломанной, уж не знаю, смахивавшей на ширинку на пояснице. Все остальное медленно шевелилось от глажения.

Однако именно он захлопнул дверь ногой. И мы с девахой одновременно вздрогнули, хотя она и не прекратила работу.

Пьеро медленно приблизился, обошел доску, шаркая ногами, и встал напротив нее. Но та продолжала работать, не глядя на него, склонив голову набок, прядь волос упала ей на глаз.

Тогда Пьеро тихо накрыл ее руку своей рукой и нажал на ручку утюга. Весь пар вырвался наружу, и девушке, должно быть, стало больно. Лицо ее искривила жалкая гримаса. Но она ничего не сказала. Это продолжалось целую вечность. Утюг стоял на месте. Затем Пьеро отпустил руку, блузка сгорела. На груди появилось большое рыжее пятно.

– Мне плевать, – говорит деваха, пожав плечами. – Она старая… – Но у нее слезы на глазах, которые ей никак не удается скрыть. Черт возьми, плакать из-за какой-то блузки! Должно быть, мы просто застали ее в раздрызге.

Я запер дверь на ключ, закрыл окна и задвинул шторы. Это была однокомнатная квартира с кухонькой, ванной и без телефона. Когда я вернулся, они стояли неподвижно. Девушка опустила голову, Пьеро смотрел на нее. По дороге я зыркнул глазами по ширинке Пьеро, смотревшего на деваху. Ей не грозило разорваться от напора. К тому же ничто не двигалось в комнате, за исключением мухи на остатках сыра возле пакета с печеньем посреди влажного и неприбранного стола.

Я не чувствовал себя свободным. Зато хорошо понимал решающий, определяющий, взрывоопасный характер возникшей ситуации. Все наше будущее решится здесь, и зависеть оно будет от пиписки Пьеро и задницы этой девахи, стоявших по разные стороны гладильной доски. Понимал я также, что следует проявить деликатность, не сделать ничего такого, что может окончательно заблокировать Пьеро. Единственное, о чем действительно мечтал, – чтобы он снова показал свои мужские способности. Поэтому я делал все, чтобы меня не замечали, а это было непросто на 30 квадратных метрах, Я молчал, не кашлял, притворялся, что интересуюсь вещами в доме. Я маневрировал на острие ножа, стараясь, чтобы натянутые и хрупкие нервы моего приятеля не сдали в критический момент.