Танцы с волками, стр. 8

Они не смогли поразить его.

Лейтенант Данбер слышал, как затихает стрельба. Линия бойцов распалась. Он остановился и вдруг почувствовал что-то горячее в верхней части руки. Данбер обнаружил, что он какое-то время находился в трансе.

Горячий укол вернул ему ясность мыслей. Он посмотрел вниз на цепь людей, которую только что миновал. Данбер увидел, что союзники кружат позади стены в состоянии полного изумления.

Его уши вдруг снова обрели способность слышать. До Данбера донеслись ободряющие крики, идущие со стороны его подразделения через все поле.

Он снова вспомнил о своей раненой ноге. Она пульсировала, как отвратительная помпа, глубоко в сапоге.

Данбер повернул Киско к своим, и когда маленькая оленья шкура помчалась, закусив удила, лейтенант услышал оглушительные крики приветствия. Он посмотрел через поле. Его братья по оружию поднялись сплошной стеной позади своего укрепления.

Лейтенант ударил пятками в бока своего коня, и они полетели вперед, проделывая тот же путь в обратном направлении. Сейчас они проверяли другой фланг противника. Люди, мимо которых они мчались, были охвачены паникой и Данбер мог наблюдать, как они лихорадочно перезаряжали свои ружья. А впереди лейтенанта, вдоль неисследованного фланга, были вооруженные люди. Они вскакивали на ноги, и их оружие послушно ложилось в изгиб их плечей.

Решив не обмануть свои надежды, Данбер неожиданно для себя, подчиняясь импульсу, отпустил поводья и поднял обе руки вверх. Со стороны он мог показаться цирковым наездником, но он всего лишь чувствовал, что это финал. Он поднял руки высоко вверх в завершающем жесте прощания с жизнью. Сторонний наблюдатель мог истолковать это неправильно. Кому-то могло показаться, что это жест триумфа.

Естественно, лейтенант Данбер даже не догадывался, что это может быть воспринято кем-то, как сигнал. Он просто хотел умереть. Но у его товарищей сердце уже стучало в глотках, и когда они увидели, как руки лейтенанта взмыли кверху, это было больше, чем они могли вынести.

Они ринулись вперед, сокрушая стену. Это был спонтанный, ревущий и воющий поток людей, который оборачивался кровью войск противника.

Люди в коричневой форме дрогнули и побежали, как один, карабкаясь в страшном беспорядке к полосе деревьев, стоящей позади них.

К тому моменту, когда Данбер остановил Киско, одетые в голубую форму войска Союза были уже за стеной, загоняя находящихся в ужасе повстанцев в леса.

Голова Данбера вдруг просветлела.

Мир вокруг него превратился в волчок.

Полковник и его помощники сходились в одном направлении, генерал Типтон и его люди шли с другой стороны. Они оба думали, что Данбер погиб, вывалившись без сознания из седла, и каждый из них ускорил свой шаг, когда лейтенант упал. Подбегая к тому месту в пустынном поле, где Киско спокойно стоял рядом с бесформенной кучкой, лежащей у его ног, полковник и генерал Типтон испытывали одни и те же чувства. Такие чувства были редки у офицеров, носящих высокие звания. Особенно во время войны.

Каждый испытывал глубокий и неподдельный интерес к единственному человеку.

Из них двоих генерал Типтон был более переполнен чувствами. За двадцать семь лет службы он был свидетелем многих смелых поступков, но ни один из них не потрясал его так глубоко, ни один из них не разворачивался перед ним так широко, как происшедшее этим вечером.

Когда Данбер подошел, генерал стоял на коленях на своей стороне с видом отца, потерявшего своего сына.

Когда же генерал узнал, что этот бравый лейтенант поскакал на поле уже будучи раненым, он склонил голову, как будто в молитве, и заплакал, чего не делал с тех пор, когда был ребенком. Слезы скатывались по его обветренным щекам и застревали в седеющей бороде алмазными капельками.

Лейтенант Данбер не был расположен к длинному разговору. У него была лишь одна просьба, и он повторил ее несколько раз:

— Не отнимайте мне ступню.

Генерал Типтон услышал его мольбу и запомнил ее. Он отнесся к этим словам так, будто это было Божье послание. Данбера увезли с поля в личной карете скорой помощи генерала, поместили в полковом штабе в квартире генерала, а затем он оказался под строгим наблюдением личного врача генерала.

Когда лейтенант прибыл туда, разыгралась маленькая сцена. Генерал Типтон приказал своему врачу спасти Данберу ступню. После беглого осмотра доктор сказал, что по понятным причинам он предпочел бы ампутировать ее.

Генерал Типтон вывел доктора наружу и сказал:

— Если вы не сохраните этому мальчику ногу, я буду вынужден уволить Вас за некомпетентность. Я уволю Вас, даже если это будет самая худшая вещь, которую я сделаю.

Выздоровление лейтенанта Данбера стало навязчивой идеей генерала. Он каждый день находил время для того, чтобы зайти взглянуть на молодого лейтенанта через плечо доктора, который, чтобы спасти Данберу ступню, не отходил от него две недели.

Генерал мало разговаривал с пациентом в это время. Он всего лишь по-отечески выражал свой интерес. Но когда нога была наконец вне опасности, однажды вечером он опустился на раскладной стул возле кровати и нетерпеливо заговорил о том, что беспокоило его все это время.

Данбер слушал, ошарашенный, пока генерал выкладывал свою идею. Он хотел, чтобы для лейтенанта Данбера война была закончена. Его поступка на поле боя, о котором генерал до сих пор думал, было достаточно для одного человека на войне.

И еще генерал хотел, чтобы лейтенант попросил его о чем-нибудь, потому что (здесь генерал понизил голос) «Мы все у тебя в долгу. Я у тебя в долгу».

Данбер позволил себе легкую улыбку и сказал:

— Ладно… У меня осталась моя нога, сэр.

Генерал Типтон не улыбнулся в ответ.

— Что ты хочешь? — спросил он Данбера.

Юноша закрыл глаза и задумался.

Наконец он сказал:

— Я всегда хотел служить на границе.

— В каком месте?

— Где угодно… только на границе.

Генерал поднялся со стула.

— Хорошо, — сказал он, складывая его.

— Сэр?..

Генерал отставил стул и, обернувшись назад, посмотрел на Данбера с обезоруживающей нежностью.

— Я хотел бы оставить лошадь… — попросил лейтенант. — Могу я сделать это?

— Конечно, можешь.

Коротая вечер, Данбер еще раз прокручивал в мозгу разговор с генералом. Он был воодушевлен неожиданными, новыми возможностями, открывающимися перед ним. Но он так же чувствовал и приступ вины, когда думал о любви и нежности, которые он заметил на лице генерала. Данбер никому не говорил, что в тот день пытался всего лишь свести счеты с жизнью. Теперь уже было слишком поздно.

Этим вечером он решил никогда не говорить об этом.

Сейчас, лежа под холодными, влажными одеялами, Данбер затянулся третий раз за полчаса, размышляя о невероятных превратностях судьбы, которые в итоге привели его в форт Сэдрик.

В комнате светлело. То же самое происходило и с настроением лейтенанта. Он оставил свои мысли о прошлом и переключился на настоящее. С усердием человека, довольного своим местом, он начал думать о сегодняшних планах по уборке форта.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Как юнец, который довольно перескакивает с овощей на пирог, лейтенант Данбер прошел через трудную работу по укреплению склада продовольствия и с большим удовольствием принялся за конструирование навеса.

Роясь в снаряжении, привезенном им в форт, он нашел набор полевых стульев, которые могли снабдить его парусиной. Но ничего из того, что он видел, не могло служить подходящим инструментом для шитья, и он пожалел, что так поспешно сжег кости.

Он обшаривал берега внизу по реке большую часть утра, пока не обнаружил маленький скелет, который дал Данберу несколько прямых костей. Этими обломками можно было шить.

Вернувшись в склад снаряжения, лейтенант нашел там тонкий кусок веревки, который можно было распустить на нити нужного размера. Кожа, конечно, сгодилась бы больше — она прочнее. Но в проведении всех улучшений Данберу нравилась идея новых решений непредвиденных задач во всех видах работ. «Держу в подчинении форт», — думал он, посмеиваясь над собой. «Держу в подчинении форт до тех пор, пока он снова не наполнится жизнью с прибытием новых сил».