Стрела в сердце, стр. 57
— В библиотеке, сэры, все накрыто и ждет вас.
Кэтрин осталась вдвоем с Рованом. Она чувствовала, что он смотрит на нее. Она развязала ленты черного фетрового капора с плюмажем из петушиных перьев и с ним в руке пошла в гостиную.
Он легко и бесшумно пошел следом. Подойдя к подносу с шерри, он налил два бокала и один подал ей. Она отложила капор в сторону и как бы с трудом приняла у него золотисто-коричневый напиток.
— Обязанности нужно отложить, — сказал он.
Она позволила ему подойти к себе очень близко. Слово «позволила» сюда даже как-то не подходило. Он завоевал это право, право вторгнуться в ее сознание, думать вместе с ней и взять на себя часть ее невеселых размышлений.
А она, в свою очередь, понимала его сопротивление, сомнения и даже то, что честь не позволит ему давить на нее. Он ясно представлял себе ту стальную клетку обязательств, в которую она попала: «Вам и вашим детям…»
— Я не в долгу перед Жилем? — тихо спросила она.
— Неужели и впредь твоя жизнь будет продиктована только виной?
— Не виной, а ответственностью. Ты ведь знаешь, что это за обязанности.
— О да. Его памяти ты должна ребенка?
— Неужели я могу не сделать единственное, о чем он просил меня?
Она посмотрела на Рована, и ее сердце тревожно екнуло, когда она обратила внимание на повязку над глазом. Из-за нее его в очередной раз ранили.
— Останься! — вдруг выпалила она.
— В доме другого человека, на земле другого человека, где ты вечно будешь женой другого человека?
— Ты мог бы все сделать своим.
— Нет, вместо этого я хотел бы дать тебе весь мир. И если в тебе наш ребенок, я хотел бы, чтобы это было дитя свободной земли и не хочу, чтобы ты была привязана веревкой к Аркадии.
— Или ты ко мне, — прошептала она. — Это было бы недостойно но отношению к любому из нас. Я не хотела бы связывать тебя.
Сострадание и честь. Этого было бы достаточно, чтобы он был рядом.
Но этого недостаточно, чтобы сделать его счастливым. Там, в спальне Жиля, он так необыкновенно говорил о любви, но ведь эти слова были произнесены только, чтобы спасти ей жизнь. Как она может сейчас доверять им? Что же осталось, если эти слова были только галантными и соответствующими обстоятельствам?
— Как ты можешь предотвратить это?
Когда он это произнес, она вспомнила, как он не хотел оставить в Аркадии ребенка. Она сказала:
— У нас нет выбора.
— Вечная песнь трусливых. Ты сделаешь выбор, Кэтрин, или я?
Уезжать или остаться, вот в чем вопрос.
Ей нужно выбрать между любовью и долгом, ему — между любовью и честью. Какой выбор повлечет за собой наименьшее горе, наименьшую боль?
— Я не знаю, — ответила Кэтрин, рассматривая узоры на ковре.
Он долго смотрел на ее опущенные ресницы.
— Я бы принял решение, — сказал он, — но искушение взвесить шансы в свою пользу может быть слишком сильным, чтобы ему противостоять. И я предпочитаю не тревожить вечного обета прощения.
— Думаю, ты мог иметь его, — сказала она и, вздохнув, закрыла глаза.
Он долго куда-то неопределенно смотрел, потом, словно впервые увидел в руках шерри, одним глотком выпил его, сжал рукой стакан.
— Не разрывай себя на куски, — сказал он. — Есть другой выход.
— Какой еще может быть выход?
Он не ответил. Осторожно поставив стакан на стол, вышел из гостиной.
Глава 20
«Вопрос». Это единственное слово произнес Рован, разрушив маленький островок молчания среди собравшихся после обеда в гостиной. Оставшиеся гости сидели у огня под мраморной каминной доской. Они вежливо переговаривались, убивая время
перед сном. Все избегали смотреть друг на друга и не касались событий прошедших дней. Их вежливость и предупредительность были безошибочны. Но за безупречными манерами таилось множество вопросов и невысказанных мыслей.
Кэтрин была в черном платье с воротником, закрывающим шею и без украшений. Плотный черный материал был как барьер, сквозь который к ней нельзя было ни приблизиться, ни прикоснуться. Бледная, сдержанная, она была со всеми очень учтива.
На Рована она посмотрела открыто, задумчиво, но ничего не сказала. Ему ответила Мюзетта, даже в черном, она была похожа на ангела.
— Вы имеете в виду «Дворец любви»? Но ведь турнир уже окончен.
— Простите меня, — сказал он, — но кое-что осталось незаконченным.
Мюзетта оглядела всех, остановилась на Кэтрин. Подняв руку, она поиграла с локоном светлых волос, упавшим на плечо, и снова повернулась к Ровану. Иронично улыбнувшись, сказала:
— Возражающих нет.
Рован склонил в знак признательности голову, поднялся и стал спиной к огню, заложив руки назад. На лбу появилась легкая испарина, которая, по-видимому, никакого отношения к жару из камина не имела. Видно было, как его грудь вздымалась и опускалась. Все ждали. Голос его прозвучал несколько хрипло и сдавленно.
— Мы многое обсудили за прошедшие дни. Мы уже решили с вами, что обязанностью рыцаря по отношению к своей леди является ее защита во всех формах, а долг жены по отношению к мужу и наоборот — это доверие, уважение и верность. Но остался еще один вопрос, который мы с вами не затрагивали. Вот он: каков долг любимой по отношению к своему мужчине, который поклялся ей в любви и покровительстве?
— Это ведь так легко, — тут же сказала Мю-зетта. — Верность — вот ответ.
— Наверное, постоянство, — сказал Алан. — В этом есть небольшая разница.
— Да, уж, — сказал Льюис, — не только быть верной, но и быть верной навечно?
Перри еле заметно им улыбнулся и сел, заложив руки между коленей.
— Я думаю, что правильный ответ — это честность. Леди никогда не должна признаваться в любви, если не любит сама, не говорить «завтра», если сама не придет, не целовать, если знает, что никогда не отдаст ему свое сердце.
— Ну, Перри, — сказала Мюзетта, схватила маленькую зеленую бархатную вышитую золотом подушечку и стала играть с ней.
— Правильно, — сказал Рован, — вы на верном пути.
— А может, — произнесла Кэтрин, уставившись на ботинки Рована, — она просто должна освободить от обязанностей по отношению к себе, ведь это благо быть свободным в выборе — как и где ему любить, без всяких обязательств.
Рован покачал головой.
— А вдруг он предпочитает свои узы? Какую жертву он вправе ждать от нее ради своей любви? Какие меры ему позволительно использовать, чтобы склонить ее на свою сторону?
— Меры? — переспросила Кэтрин и апатия уступила в ее глазах место тревоге.
Алан, заинтересованно смотревший на Рована, нахмурился:
— Мы предполагаем, конечно, что леди хочет быть вместе со своим избранником?
— Да-да, — отозвался Рован. — Желательно предположить это.
— И единственное препятствие имеет какой-то материальный характер? — И когда Рован кивнул, он продолжал: — Ну, тогда, думаю, любые приемлемые принципы рыцарства могут быть оправданы.
Рован потер рукой щеку.
— Принципы рыцарства. Это как раз и может быть непреодолимым препятствием.
— Для человека с творческой фантазией — нет, — просто сказал Алан.
Кэтрин долго рассматривала Рована, в ее зрачках плясали отблески огня. Она хотела что-то сказать, передумала, потом снова начала:
— Если вы предлагаете…
Он покачал головой и на черных волнистых волосах также заиграли огоньки. Он посмотрел на Кэтрин невинным, как неоперенный голубь, взглядом.
— Я ведь только выяснял вопрос чести.
Она не поверила тону его голоса, так же, как и его улыбке. Он просто притворяется, чтобы у нее не было возможности и сил защититься.
Чуть повысив голос, Алан сказал:
— Если мы все обсудили, я бы хотел всем сообщить, что завтра утром я, наконец, уезжаю.
Перри тоже уезжал или собирался. Он сказал об этом с вызовом. Мюзетта приняла эту новость с опущенными ресницами и чуть покраснев. Она не промолвила ни слова, но бахрома бархатной подушечки развязалась в ее руках.