Порочный ангел, стр. 82

Но она согласилась посмотреть его палец, когда он настоял, при условии, что это произойдет в ее доме. Затем она выслушала подробный рассказ о том, что он научился делать одной рукой, и, когда он предложил в одной руке принести две чашки пунша, она с благодарностью согласилась.

В комнате становилось жарко от растущего числа гостей и света газовых ламп. Элеоноре захотелось отойти к открытому окну, но она подумала, что лучше стоять здесь, иначе полковник Генри ее потеряет. Она открывала веер с ручной росписью по пергаменту, который свисал у нее с запястья на шелковом шнурке, когда увидела Гранта. Он стоял возле дверей, прямой и высокий, без шляпы, и в мерцающем свете его иссиня-черные волосы блестели, как вороново крыло. Новые морщины залегли в уголках глаз, линия плеч стала еще крепче.

Их взгляды встретились. Грант слегка сощурился, его смуглая с оттенком красного дерева кожа побледнела. Губы Элеоноры скривились в слабое подобие улыбки, и она медленно подняла подбородок. Ни единый вздох не потревожил безмятежность роз, покоящихся на ее груди, до тех пор пока он медленно не двинулся к ней.

Но вдруг Грант стал как натянутая струна, и огонь его глаз словно прожег ее. Он остановился, резко, как по команде, повернулся и прошел сквозь толпу из зала.

Элеонора стояла, не двигаясь, крепко сжимая в руках веер из слоновой кости. В нем что-то треснуло, но она не обратила внимания. Когда она обернулась, щеки ее пылали. Не замеченный ею, за спиной стоял мужчина.

— Посмотрите, что вы наделали, — медленно произнес Невилл Кроуфорд, протягивая руку, чтобы взять веер, который болтался у нее на руке; он рассыпался, когда Невилл его открыл. — Он сломан.

Глава 24

Элеонора принимала Невилла в салоне очень официально. Сначала она хотела отказать ему в приеме, но потом передумала. Конечно, можно получить какое-то удовлетворение и так, но гораздо лучше выразить недовольство его поведением на публике. Невилл не был глуп и прекрасно чувствовал все нюансы светского поведения. Осмотрев элегантную комнату, стены, обитые светлым полосатым шелком, обшитые белым и украшенные парчой диваны, узорчатый зеленовато-розовый ковер, драпировку розового бархата, он склонил голову.

— Ваш новый интерьер великолепен, дорогая, но я предпочитаю простой дворик, если вы, конечно, не собираетесь сказать мне что-то очень личное.

Он улыбнулся, намереваясь очаровать ее, но Элеонора не ответила. Она не двинулась с места, стоя напряженно в своем утреннем платье из белого батиста с орхидеями и мраморного цвета накидке. Поэтому Невилл тоже не двигался.

— Вы знаете, о чем я хочу с вами поговорить! — с вызовом сказала Элеонора. — Вы можете не сомневаться в том, что реакция Гранта была такой из-за того, что он увидел вас позади меня. Это выглядело так, будто мы конспираторы, как он и подозревал, если не больше. Почему? Почему вы вмешиваетесь?

— Сказать честно? — спросил он, склонив голову набок.

— Да. Думаю, по-другому не поможет.

— Я заметил в вас, моя дорогая, жалкую прискорбную тягу к полковнику Фарреллу. Заметил, что вы готовы пожалеть о том, что, следуя порыву, убежали от него. Что вы склонны использовать маленького Майкла ради возобновления ваших старых отношений. И это теперь, когда с Уокером покончено. Я не могу допустить такого.

— Человек вправе знать, что у него есть сын, — как бы защищаясь, сказала она.

— Вы могли написать ему записку, — сухо сказал Невилл. — Но, конечно, никто не устоит перед силой личного контакта. Человеку трудно отказаться от естественных обязанностей заботиться о ребенке, а может, даже и о его матери, если он встретится с ними лицом к лицу.

— Ваше предположение низко, — заявила Элеонора. — Я не нуждаюсь в заботах ни одного мужчины.

— Может быть, но не отрицайте, если, конечно, сможете, что вы нуждаетесь в мужчине для…

Элеонора вскинула подбородок, заметив, как разгорается похотливый взгляд Невилла.

— Вы намеренно оскорбляете меня.

— Это не более чем правда. Я думал, что за последние месяцы вы начали относиться ко мне как к замене вашего драгоценного полковника. Я думал, что к тому времени, когда полковник Грант Фаррелл вернется, вы и я уже соединим наши судьбы. Из нас получилась бы хорошая пара. С вашей красотой и моими мозгами те жалкие гроши, которые вам достались от Луиса, превратились бы в состояние. Мы смогли бы жить по-королевски, войти в высшие круги Востока и Европы, и если бы вы не сдерживались, думаю, смогли бы меня воспринять. Мои чувства так сильны, что их хватит на двоих.

— Я не…

— Подождите, я не предлагаю ничего, что делалось бы тайно. Я хочу заботиться о вас, хочу жениться на вас и прошу вас стать моей женой.

Элеонора смерила его спокойным взглядом зеленых глаз, но в ее тоне, когда она заговорила, было уничтожающее презрение:

— Вы самый надменный, самый тщеславный и аморальный тип, которого я когда-либо встречала. Вы заполучили моего брата и меня, арестованных, чтобы повести нас на смерть. Вы позволили, чтобы ваших бывших друзей повели на расстрел тогда, когда вы могли их спасти. Вы лгали мне, шантажировали, утаили от меня смерть брата. И теперь вы ожидаете, что я доверю вам свою судьбу и нуждаюсь в вашей нежной защите? Вы, должно быть, считаете меня глупейшей из женщин. О вашем уме я была лучшего мнения. Я думала, вы поняли, что мне от вас требовалось — информация об Уокере и фаланге. А если вы думали еще о чем-то и успокаивали своих кредиторов в ожидании моего состояния, которым хотели распорядиться, — мне очень вас жаль. Я предлагаю вам уехать из города, прежде чем вас арестуют.

Он улыбнулся, цинично раздвинув губы, но глаза остались холодными.

— В вас говорит ваша женская гордость. Ужасно, когда женщина одинока, особенно такая, как вы. Вы передумаете со временем. А когда передумаете… Что ж, я буду ждать… с нетерпением.

Говоря это, он медленно приближался и, когда подошел к ней, схватил за плечи и прижал к груди. Его пальцы вцепились сзади в ее шею, заставляя повернуться к нему лицом, и он жадно впился в ее губы. Одной рукой Невилл «обхватил ее за талию, а другой пытался проникнуть под платье.

От негодования Элеонора сжала пальцы и ногтями вцепилась в его лицо. Когда его рука ослабла, она отшатнулась и рванула кисточку колокольчика, висевшего сбоку.

Невилл выпрямился, вынул носовой платок и приложил к лицу.

— Было бы у вас тут поменьше прислуги, я бы научил вас кое-чему.

— Научили бы? — спросила Элеонора, поправляя оборку на вороте платья и проводя рукой по волосам. — Достойное поведение для джентльмена. Интересно, кто вас этому научил? Уж не ваша ли Нинья Мария? Мне кажется, вы так подходите друг другу.

— По крайней мере, у нее достаточно здравого смысла ставить на победителей. Я полагаю, сейчас она уже восходит на королевский престол в Леоне.

— Желаю, чтобы ее победа принесла ей радость, — сказала Элеонора, скривив губы. — И вам, если вы присоединитесь к ней.

— Может, и присоединюсь, — ответил он, заправляя манжеты рубашки под рукава сюртука, — если в течение недели я ничего от вас не услышу. Может быть, вы скорее примете решение, если я скажу вам, что ваш полковник последовал за своим шефом в Мемфис. Так что у вас мало шансов заполучить его в свою постель.

Открывающаяся дверь помешала Элеоноре ответить, хотя ледяной взгляд ее зеленых глаз говорил, что надежд на ее согласие у этого отвратительного человека нет никаких.

Дворецкий держал в руках шляпу Невилла. Взяв ее, Невилл бросил последний взгляд на Элеонору, полный ненависти, разочарования и неудовлетворенного желания.

— Я сам найду дорогу, — сказал он коротко и, нахлобучив шляпу, резкими шагами вышел из комнаты.

Мемфис, Луисвилль, Цинциннати, Вашингтон, Нью-Йорк. Следить за Грантом и Уокером можно было по газетам. Повсюду Дядю Билли встречали шумно. В его честь в театре в Нью-Йорке оркестр играл «Да здравствует Колумбия!», и он произнес речь прямо из театральной ложи. Он прибыл в город, чтобы участвовать в трогательном воссоединении остатков его армии, с боем пробившейся из Панамы.