Любовь и дым, стр. 16

— Молодец, я горжусь тобой.

— Я очень хочу, чтобы ты вернулся, папа. Я без тебя очень скучаю.

Коралия, вышедшая из воды чуть позже брата, тоже приблизилась к отцу и прислонилась к его плечу. Она откинула назад мокрые волосы, прилипшие было к шее, и заложила их за уши совсем как взрослая девушка. Все же ее голос, когда она заговорила, был тонким и детским:

— Ты можешь вернуться домой, в Париж?

Ноэль нежно обнял ее за плечо, притянул к себе Пьетро, потрепал его за очаровательные смуглые кудряшки, поцеловал в голову:

— Я тоже без вас скучаю… Так сильно, что и сказать не могу… Но я не могу вернуться домой.

— Почему? — обиженно спросила Коралия.

Ноэль глянул поверх головы сына в ту сторону, куда ушла несколько минут назад Рива, и тихо произнес:

— Мой дом здесь.

— А как же мы?

— Я бы очень хотел, чтобы и вы тут чувствовали себя как дома.

— Я бы тоже хотел, — сказал Пьетро упавшим голосом, потом вдруг стал вырываться из объятий отца. — Пусти, папа, мне больно!

— Прости, — грустно отозвался Ноэль. — Прости, сын.

4

Эдисон Галлант сидел в лимузине и ждал, пока швейцар откроет перед ним дверцу. Этот человек был нанят как раз для такой работы, так пусть ее и делает. Кроме того, ему доставляло удовольствие спокойно выглядывать из темного длинного окна огромного автомобиля и видеть, как собравшаяся толпа туристов оживленно перешептывается, восторженно разглядывая лимузин. Галлант был на самом верху блаженства, когда вышел из машины на тротуар и услышал, как вокруг произносят его имя. Лимузин был весомой частью созданного им предвыборного имиджа, пусть и взятой напрокат частью. Люди ожидали увидеть роскошного человека на роскошной машине, и Эдисон искренне хотел оправдать их ожидания. Анна считала, что лимузин — это неестественно, фальшиво. Однако ж всегда садилась в него вместе с мужем без возражений.

Этот отель был выбран по настоянию Анны. Он располагался во французском квартале. Конечно, была бы воля Эдисона, он предпочел бы «Шара гон» или «Марриот на канале». Он предпочел бы какое-нибудь уютное местечко подальше от этого скопища узких улочек. Тем не менее ему пришлось согласиться въехать в «Ройял Орлеан» и смириться с окружающей обстановкой и с тем фактом, что на этом самом месте отели стояли уже свыше полутора веков. Он согласился остановиться здесь, только чтобы она заткнулась. Он прекрасно знал, что Анна балдеет от старины и что спорить в данной ситуации вредно для здоровья.

Гостиница, впрочем, оказалась вовсе не старинной, а только была стилизована под старину. Ряды окон изогнутой формы, железные керосиновые лампы… Обслуживание было хорошим, кроме того, он вынужден был отдать должное расположению отеля. До ресторанов и кафе — например, «К-Поль», «Бреннан» или «Антуан» — было рукой подать. Значит, ему не потребуется каждый раз вызывать лимузин и тем самым удастся прилично сэкономить. Но некуда было деться от туристских колясок с откидным верхом, которые запруживали всю улицу перед отелем, от изъеденных молью потников на спинах мулов, некуда было деться от тех звуков, которые они издавали, от их шевелящихся ушей. Без всего этого он прекрасно бы смог обойтись. Впрочем, его нельзя было назвать неженкой. Даже к запаху лошадиного дерьма он смог бы привыкнуть, раз не оставалось другого выхода.

Пока швейцар помогал выбираться из лимузина его жене, Эдисон отдавал шоферу распоряжения относительно следующего утра. Затем он взял Анну под руку, и они вместе прошли через специально открытые для них медно-стеклянные двери парадного входа внутрь отеля. Поднявшись по мраморной лестнице длинного вестибюля, освещенного светом канделябров, и переступив через гору чемоданов оформлявшихся туристов, они направились к лифтам.

Лифт, в который они вошли, оказался пустым. Маленькое чудо из разряда тех, что нечасто случаются в гостиницах. Когда лифт тронулся, Анна повернула лицо к мужу и сказала:

— У тебя странный вид. Что-нибудь случилось?

Это был один из трюков его жены: дождаться того момента, когда формально можно задавать вопросы, зная, однако же, что он не расположен сейчас их выслушивать. Она отлично понимала, что это раздражало его. Порой он думал, что она задает вопросы только потому, что знает, что его это раздражает. Она также прекрасно знала, что он вынужден будет ответить ей вежливо — а вдруг кто-нибудь да подслушает? Чертов имидж требовал этого. Теперь всякий раз Эдисону приходилось сдерживаться и помнить о том, что он кандидат.

— Нет, дорогая, все отлично.

В их номере царили покой, прохлада и роскошь. Все это напоминало мягкий шерстяной ковер. Эдисон плюхнулся в одно из кресел и потребовал себе стакан виски «Бурбон» со льдом. Анна прошла к бару, налила стакан и положила лед из ведерка, оставленного наготове. Не говоря ни слова, она передала мужу стакан и отправилась в спальню. Он слышал, как она там передвигается. Затем хлопнула дверь — Анна пошла в ванную.

Эдисон сделал большой глоток, потом поставил стакан на боковой столик и снял пиджак. Он бросил его прямо на пол и ослабил галстук. Боже! Он понял, что нуждается в душе. После многочасового пребывания на жаре от него воняло, как от дикого борова.

Он хотел расслабиться, но в последние дни это удавалось ему с каждым разом все труднее и труднее. В те минуты он жалел, как никогда, о том, что ради соблюдения своего поганого имиджа пришлось бросить курить. Разве что таблетку принять? Он поднялся, подхватил со столика стакан и прошел с ним к окну. Оттуда открывался вид на крышу нижнего яруса отеля. На небольшом пространстве крыши был разбит стандартный декоративный сад: деревья в горшках, стулья полукругом, пористый, пружинящий пол. Скучно. Он с раздражением задернул шторы и, опершись спиной о стену, стал невидяще глядеть себе под ноги.

Ребекка Бенсон. Рива Столет. До сих пор ощущения от встречи были такие, как будто кто-то сильно ударил его в живот. Или, еще того хлеще, в пах. А он-то думал, что уже все забыл. Во всяком случае, он приложил к этому много усилий.

Боже! А все-таки она была самой сладкой ягодкой, которую он когда-либо в своей жизни пробовал. Все произошло тем летом. Это было его последнее лето свободного человека. Надо было «отрываться»! Он полагал, что неотразим со своим «шевроле» с откидным верхом; он полагал, что девчонки будут укладываться перед ним штабелями… Он очень мало себя знал тогда.

Тот день на пруду… Старик Ботинки боялся шокировать сестер Бенсон. Долго упирался. Но они все три были такими спелыми, такими готовыми, что к ним тянуло всякого с непреодолимой силой. Дрожь прошла у него по спине, когда он услышал их смех. Он поклялся себе, что поимеет всех трех еще до конца лета. Он никогда ни с кем не делился этой своей тайной. Даже с Ботинками. Ботинки… Он просто не смог бы этого понять и оценить. А вот Эдисон понимал. Ему нужно было сделать нечто, что укрепило бы его в своих собственных глазах. Ему нужно было самоутвердиться. Он должен был доказать себе, что способен окружить себя удовольствием, способен сделать себе хорошо, даже если для этого потребовалось бы пойти поперек воли других. Он должен был доказать себе, что может расположить к себе людей, заставить их любить себя. Хотя бы временно. После получения ожидаемого — гори все синим пламенем. Ему будут неинтересны переживания этих людей после того, как он получит от них то, чего станет добиваться.

С Бет все было просто. Еще неизвестно, кто кого заманивал в свои сети. Она была полностью готова повернуться спиной к далекому мужу и лицом к маленьким жизненным радостям, к тому, чтобы провести с парнем ночку на сеновале и показать ему. чему она научилась за время замужества. Вторая… как бишь ее звали? Мэри? Марта? Нет, Маргарет. Точно, точно… Из всех трех она была самой благочестивой. Из рассказов опытных людей Эдисон знал, что порой благочестивые оказывались в любви самыми пылкими. Она все хихикала и строила застенчивые улыбочки, делала вид, что возмущается, когда он ее целовал. Но видно было, что ей это нравится. То жестом, то взглядом она всячески поощряла его. Если бы было время, он несомненно забрался бы к ней в трусы.