Аромат рая, стр. 58

Дождь начался с легкого тумана, отдающего солью. С каждым часом он становился сильнее, барабаня по крышам, стекая по карнизам сплошным потоком и затопляя проезжую часть.

Ветер усиливался, срывая с крыши кровельную дранку и черепицу. Грохотали плотно закрытые ставни. Ветки деревьев бились о стены дома. В воздухе летали листья и кусочки коры. Дождь становился все сильнее, проливаясь тяжелыми плотными струями воды.

Элен лежала в объятиях Райана, переполненная любовью. Прислушиваясь к шуму дождя и ударам сердца, пульсирующего у нее под щекой, она чувствовала себя в безопасности. Райан гладил ее волосы и изгибы плеч; взяв в ладони ее груди, он начал нежно ласкать и целовать их. Затем, обхватив руками ее за бедра, подтянул ее к себе... А потом, расслабленная и удовлетворенная его ненасытной любовью, Элен ругала себя за то, что могла сомневаться в Райане...

Около полуночи, убаюканная монотонной песнью дождя, она уснула в объятиях Райана.

Когда она проснулась, дождь прекратился.

И Серефина была мертва.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В переполненном тесном зале было шумно и душно. Чересчур ярко горели свечи, требующие больших расходов. Обед, поданный передтанцами, отличался обилием тяжелых для пищеварения блюд, дешевыми винами и слишком сладкой тафией [32]. Казалось, что музыка гремела гораздо сильнее, чем это требовалось. Полы не были натерты воском, так что песок, прилипший к обуви танцующих, издавал скрежещущий звук и действовал на нервы. Темная и тяжелая одежда мужчин далеко не соответствовала климату, а женским нарядам, казалось, не хватало шика, изящества, а в ряде случаев даже приличия.

По случаю передачи Луизианы Соединенным Штатам американцы давали прием, хотя официальная церемония передачи все еще откладывалась. Находясь в плохом расположении духа, Элен считала, что мероприятие проходило совершенно неорганизованно. Она вообще не хотела сюда идти, однако Райан сумел настоять. Хозяином на вечеринке был его друг и давнишний деловой партнер из Бостона, достаточно богатый и влиятельный человек. Райан сказал, что игнорировать таких людей не стоит, чтобы они не обвинили французов в снобизме и неуважении к себе. Американцам предстояло обосноваться в этих краях надолго. Начиналась новая эра, которая обещала процветание стране. Французы могли стать ее частью или остаться в стороне. Перед ними стоял выбор.

Свой выбор Райан сделал давно и без всякого сожаления, а может, так только казалось со стороны. Он одинаково легко сходился и общался с американцами, испанцами, французами и в Новом Орлеане пользовался репутацией уважаемого человека. Сам город, в недавнем прошлом являвшийся провинциальной тихой заводью, стоял перед перспективой новых горизонтов и большого будущего. Для того чтобы город расцветал и развивался, требовались предприимчивые и смелые люди. Многим казалось, что Райан как раз и был таким человеком.

Прием почтил своим присутствием и префект колонии со своей красавицей-женой, чье деликатное положение, благодаря существовавшей тогда моде на просторные платья с высокой талией, было совсем незаметным. Там же присутствовали Бернар Мариньи и Этьен де Бор, которого, по слухам, Луссат прочил на пост мэра Нового Орлеана, если бы когда-нибудь был восстановлен французский режим, а также многочисленные гости из числа известных людей французской общины города. В одном из углов зала сидела мадам Туссар, шептавшаяся с мужем, в то время как его острый взгляд метался по залу. Клод Туссар, попивая вино, покорно кивал, но выражение его лица было мрачным. Неподалеку от них в окружении молодых людей стояла Рашель Пито, одетая в черное сатиновое платье, вызывающе отделанное рубиново-красным шелком, и с эгреткой такого же цвета на ее высокой прическе. Она жадными глазами выискивала кого-то в толпе.

На приеме был и Дюран, который стоял, подпирая плечом стену в дальнем конце комнаты, в белых бриджах по колено, в сером с черной вышивкой жилете и в сером сатиновом камзоле. На его лице отражалась внутренняя напряженность, которую можно было бы принять за напоминание о его недавней утрате, тем более что на рукаве камзола виднелась черная траурная повязка.

Словно чувствуя, что его внимательно рассматривают, Дюран повернулся в ту сторону, где стояла Элен, и взгляды их встретились. Его глаза были полны боли и тоски. Через секунду он отвернулся.

Элен танцевала с Райаном и хозяином дома, а потом снова с Райаном. Ей приятно было сознавать, что силы вернулись к ней. Она чувствовала себя бодро, несмотря на поздний час. Каждый день Элен говорила Райану о том, что с наступлением прохладной погоды она полностью выздоровела после своей лихорадки.

Дом американца располагался в одном из наиболее престижных уголков города, куда не прочь были бы переехать многие, – неподалеку от дамбы, и выходил к реке. Бриз продувал комнаты, из окон которых открывался прекрасный вид на широкий изгиб Миссисипи, начинавшийся как раз на подходах к городу. Ближе к полуночи гостей пригласили выйти наружу, где для них приготовили сюрприз.

По комнате пронесся шумок взволнованного ожидания. Гости устремились к высоким окнам, выходившим на галерею, опоясанную коваными перилами. В толпе сразу же послышалось слово «пиротехника». Все в ожидании еще тянули шеи, когда прогремел первый всплеск фейерверка.

Огненные фонтаны взмывали над рекой, светящиеся разноцветные сине-желто-красно-зеленые шары, своими разрывами напоминавшие грибы-дождевики, неслись в темное звездное небо один за другим. Их свет раздвигал темноту ночи и расцвечивал гладкую поверхность реки. Хлопающие и свистящие звуки наполняли воздух, а громовые раскаты взрывающихся ракет эхом отдавались с противоположного берега реки. Неожиданно на реке с осветившихся вдруг барж ударили новые всплески огня, с сильным шипением и огненными брызгами изображая фонтаны, деревья, драконов, вращающиеся огненные колеса. Не успевал последний огненный пируэт погаснуть под шум восторженных криков и аплодисментов, как новые ракеты взмывали ввысь, разрываясь громче и рассыпая больше огненных искр.

Элен, стоявшая у передних перил, почувствовала возле себя какое-то движение и тотчас же услышала голос Дюрана:

– Весьма вульгарное представление, но захватывает.

– Да.

– Можно ожидать, что это будет долго продолжаться. У американцев избыток энергии, но им не хватает изящества.

Элен промолчала.

– Ты могла бы нанести мне визит соболезнования, – вдруг резко проговорил Дюран.

Элен бросила на него быстрый взгляд. Свет от синих и золотистых разрывов окрасил его лицо так, что оно показалось ей избитым.

– Мне жаль, что с Серефиной случилось такое, я искренне сожалею... Я бы нанесла тебе визит, если б считала, что тебе это поможет, но положение было довольно... щекотливое.

– Ты права... – согласился он, вздохнув.

– Видимо, для тебя это было неожиданным ударом?

– Да.

Оба неловко замолчали. Элен подмывало извиниться и оставить его, чтобы подойти к Райану, который стоял где-то рядом вместе с хозяином. Но что-то удерживало ее – наверное, подавленность Дюрана...

Тронув пальцами траурную повязку на его рукаве, она произнесла:

– Это прекрасный, благородный жест.

– Ты хочешь сказать, в таких обстоятельствах? Потому что Серефина была не более чем моей любовницей, мулаткой с четвертушкой негритянской крови и все такое прочее?

– Извини, – сказала Элен, убирая руку.

– Нет, ты меня извини, пожалуйста. Я знаю, что ты не имела это в виду. Просто не пойму, что со мной происходит.

– Ты любил ее, вот и все... – Дюран глухо рассмеялся:

– Думаю, ты единственная, кто понял это.

– Если тебе не хочется говорить о случившемся, то и не надо. Но дело в том, что никому ничего не известно о ее смерти. Она что, долго болела?

– Болела? Нет, она не болела совсем. – Их взгляды встретились.

– Ты хочешь сказать, что она умерла не от лихорадки? – удивилась Элен.