Приключения Кроша, стр. 31
В этом году я купался впервые. Каждый раз, когда я залезаю в воду, я решаю купаться ежедневно. Разве это так трудно? Некоторые купаются в любую погоду, даже зимой. Но я не выполняю этого решения. Сам не знаю почему. То лень, то некогда. Но теперь все! Теперь я твердо решил: буду после работы ездить на пляж или в бассейн...
– Почему ты ласты не надел? – спросил Вадим.
Я и забыл про них. Даже не вынул из машины. Там они и лежат.
– В машине забыл, – ответил я, – а твои где?
Вадим засмеялся:
– Вспомнил! Обменял давным-давно.
– На что?
– На одну вещь, – загадочно ответил Вадим.
Он не любил рассказывать про свои обменные операции: прогорал на них и боялся наших насмешек.
Мы еще немного поплескались и вылезли на берег. Игорь, конечно, смотался к своим друзьям. Сидел там в компании парня в трусах и девицы в красной резиновой шапочке. Я сразу их узнал. Они приезжали к Игорю на этой самой «Победе». Сейчас они сидели, разговаривали. Только Николай по-прежнему лежал ничком.
Если бы на пляже оказались мои знакомые, я мог бы пойти и посидеть с ними. В этом не было бы ничего оскорбительного ни для Вадима, ни для Шмакова Петра. И, если бы здесь нашлись знакомые Вадима или Шмакова, они тоже могли бы пойти и посидеть с ними. Никто бы из нас не навязывался, не лез бы знакомиться, никак бы не реагировал на это... А в поступке Игоря было что-то подлое. Он, как всегда, старался отделаться от нас.
– Тащи ласты, попробуем, – сказал Вадим.
– Не пойду я туда, ну их к черту!
– Ласты-то твои, – сказал Шмаков Петр.
– Разрешаю тебе их взять.
– Сам боишься?
– Не боюсь, а не пойду. Подумают, навязываюсь.
– Из ложного самолюбия мы должны лишать себя удовольствия? – возмутился Вадим. – Пошли все!
Мы подошли. Игорь с беспокойством уставился на нас. Парень и девица тоже воззрились выжидательно. Только Николай продолжал лежать ничком. Такого волосатого человека я еще в жизни не видал ни на одном пляже. Даже на лопатках у него курчавилась черная борода.
– Ласты возьмем, – сказал я Игорю.
– Бери, – ответил Игорь, обрадовавшись тому, что мы пришли только за ластами. Потом повернулся к своим знакомым и извиняющимся голосом добавил: – Это мальчики из нашего дома, я их привез. Показываю мир божий.
– Игорь – друг детей, – насмешливо провозгласил парень, рыжеватый, длинноносый, с жестковатым и сильным взглядом.
Несмотря на двусмысленность этой фразы, я уловил в ней насмешку не над нами, а над Игорем.
Я открыл машину, взял ласты и маску. Девица протянула руку:
– Покажи.
Николай чуть повернул голову, искоса посмотрел на нас и снова уткнулся в сложенные руки. Я заметил его черные глаза и черные усики. Девица повертела в руках ласты и спросила:
– Можно в них поплавать?
– Пожалуйста, – сказал я.
Все пошли в воду. Кроме Николая. Николай не шелохнулся.
Мы зашли на глубокое место. Девушка, ее звали почему-то Елка, с помощью Игоря и рыжеватого парня надела ласты. Парня звали еще более странным именем – Люся! Мужчина – и вдруг Люся.
Елка натянула маску, повертела головой, показала нам язык и нырнула. В воздухе мелькнули удлиненные ластами ноги. Она вынырнула метрах в десяти от нас, стащила с головы маску и объявила:
– Ничего не видно.
– Не надо глаза закрывать, – сказал Люся, – не надо жмуриться. Давай сюда.
После Люси нырнул я, потом Игорь, за Игорем Вадим. Последним нырнул Шмаков Петр. Но выплыл он почему-то без маски. Держал маску в руке.
Толку в ластах и в маске немного. Короткое время видишь дно и чужие ноги. Может быть, на море они и хороши, но на Москве-реке...
Елка и Люся оказались неплохими ребятами. Они были даже простые ребята. Особенно понравилось нам то, что они относились к Игорю без уважения, не принимали его всерьез. Скажет Игорь что-нибудь, а Люся обязательно ответит: «Ну да?» – с сомнением в голосе. Как говорят с человеком, которому не верят ни на грош.
А Игорь, наоборот, говорил с излишней убедительностью. Как человек, привыкший к тому, что ему не верят ни на грош.
Мы вылезли на берег. Они пошли к своим машинам, мы к своей одежде.
Мы лежали, загорали и говорили об Игоре. Осуждали его прихлебательскую роль. Хорошо, что мы не прихлебатели, никогда ими не были и никогда не будем.
Чувствовали мы себя прекрасно. Солнце пекло вовсю. Ожогов мы не боялись. У Вадима была специальная мазь против ожогов. Мы со Шмаковым выжали на себя весь тюбик, Шмаков даже пятки смазал.
Потом Игорь замахал нам руками. Николай и Люся одевались. Елки не было видно, наверно, тоже одевалась в машине. Игорь натягивал на себя штаны. Они уезжают...
Мы оделись и подошли к ним. Николай и Люся садились в машину. Елка уже сидела за рулем.
Игорь просительным голосом сказал:
– Я только довезу ребят до метро и сейчас же приеду.
– Ладно, – проговорил Люся.
– Только не уходите без меня.
– Ладно, – небрежно повторил Люся, – поехали, Нико!
Они сели в машину. Хлопнули дверцы. Зарычал мотор. Машина тронулась с места, сделала крутой поворот и поехала по пляжу.
Мы проводили ее автоматическим взглядом, каким смотрят вслед всякой уходящей машине. Потом взгляд мой упал на песок... Я вытаращил глаза.
На песке четко отпечатались резкие, глубокие и широкие следы, как будто здесь прошла не «Победа», а «ГАЗ-69». Точно такие же следы, как там, на дороге к карьеру.
Я потянулся взглядом за этими следами и на том месте, где машина круто повернула, увидел рядом со следами вездехода следы «Победы». Потом там, где машина пошла прямо, следы «Победы» исчезли и остались только следы вездехода...
– Крош, поехали, я опаздываю, – нетерпеливо сказал Игорь, снова обретая свой командирский тон.
Мне было стыдно смотреть на Игоря. Не поворачиваясь, я сказал:
– Какие странные покрышки на этой машине...
– Ничего странного! – ответил Игорь. – У нее покрышки с вездехода, для лучшей проходимости.
С замирающим сердцем я спросил:
– На всех четырех колесах?
– Нет! – нетерпеливо ответил Игорь. – Только на задних. На передних у нее обычная резина. Ну хватит, поехали!
26
Мы думали, что после собрания восстановление нашей машины пойдет медленнее. Ведь раньше мы ее делали в течение рабочего дня, а теперь только два часа после работы. Получилось наоборот – гораздо быстрее. Рабочие стали больше помогать. Некоторые так загорелись, что оттирали наших ребят и все делали сами. Это вызывало наше законное недовольство. Ведь восстанавливаем машину мы!
– Видишь ли, университант-эмансипе, – сказал мне бригадир Дмитрий Александрович, – раньше положение было неопределенное. Бригада не знала, на каких условиях восстанавливается машина. А теперь знает: на общественных. И каждый хочет способствовать общему делу.
Если пренебречь обращением «университант-эмансипе», то мысль Дмитрия Александровича показалась мне очень разумной. Даже глубокой. Во всем должна быть полная определенность.
Наконец мы поставили во дворе раму и начали сборку. Началась сборка – дело идет к концу. Дело идет к концу – все работают быстрее. Приятно видеть, как голая рама превращается в автомобиль.
Вокруг нашей машины толкались люди. Возле других машин никто не толкался, а возле нашей машины толкались все. Даже директор. Честное слово! И, если случался затор, не хватало чего-либо, он говорил: «Сходите на склад, принесите. Скажите – я велел». Дело шло без бюрократизма и бумажной волокиты.
Я думаю, это происходило оттого, что директору было приятнее сидеть во дворе, на солнышке, чем в прокуренном кабинете. Но просто сидеть во дворе неудобно. А сидеть возле нашей машины удобно – она общественная.
А рабочим приятно порассуждать. Когда они ремонтируют другие машины, рассуждать некогда, надо норму выполнять. А наша машина общественная, можно и порассуждать. И еще рабочим было приятно, что они могут поспорить с самим директором. В цехе спорить нечего, надо делать, что приказывают. А наша машина общественная, можно и поспорить. Тем более мы ее оборудовали как учебную, поставили добавочное управление для инструктора. Чтобы инструктор мог исправить ошибку ученика и предотвратить несчастный случай.