Каникулы Кроша, стр. 4
Он невозмутимо ответил:
– Ты темный человек, Крош, тебе чуждо чувство прекрасного. Ты даже не понимаешь, что это за нэцкэ. Уникальнейшая вещь!
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю, я так много знаю, что мне уже неинтересно жить.
– Эрудит! – усмехнулся Костя.
– Эта нэцкэ говорит о бренности всего земного, – продолжал выдрючиваться Игорь. – Были знаменитыми музыкантами, стали нищими. Сик транзит глория мунди... Работа Томотады из города Киото, восемнадцатый век. Томотада – второй величайший мастер Японии...
– А кто первый?
– Мива. Мива-первый из Эдо. Но мне Томотада даже нравится больше. Посмотри на этих музыкантов, какая работа! Цена ей верный кусок.
Кусок! Сто рублей! Неужели эта безделушка стоит таких денег? Значит, Костя надул старуху.
– На любителя и все полтора куска, – хладнокровно проговорил Костя.
Этот откровенный цинизм меня возмутил.
– Ты обманул старуху!
– Почему? – невозмутимо ответил Костя. – В антикварном ей дали бы в лучшем случае десятку.
– Итак, мы облагодетельствовали старуху?
– В известном смысле – да, – сказал Игорь.
– Интересно!
– Попади она на любителя, получила бы больше. А если бы нарвалась на жулика? Что старухе надо? Не пьет, не курит. Когда я ей предлагал десятку, она и то колебалась, – сказал Игорь.
– Ты уже был у нее?
– А кто, по-твоему, разыскал эту нэцкэ? – с гордостью объявил Игорь.
Игорь сбил цену, а потом Костя забрал нэцкэ.
– Вам эта операция не кажется жульнической?
– Нисколько! – ответил Игорь. – Что стоила эта нэцкэ старухе? Ничего! Валялась в доме фигурка. Кто ее приобрел, когда, где, за сколько – никому не известно. Разве это результат ее труда, энергии? Прежде чем напасть на настоящую вещь, истинный коллекционер затратит месяцы, а то и годы на поиски, потеряет массу времени и денег. Ты хочешь, чтобы он к тому же покупал по высшей цене? Тогда проще пойти в антикварный и купить лучшие коллекции нэцкэ. Но это уже не будет коллекционированием, истинные собиратели так не поступают. Понял, Крош? А если понял, то закусывай. Пьешь, а не закусываешь.
Игорь напрасно беспокоился: коньяк на меня не действовал. Мой пищевод надежно смазан, я мог выпить еще столько же, пожалуйста! Прекрасное харчо! Прекрасный шашлык! И при всех своих недостатках Костя славный парень!
Непонятно, как отодвинутая мной тарелка задела фужер, – фужер стоял далеко в стороне... Фужер куда-то поехал, и скатерть куда-то поехала, Игорь с шашлыком поехал вслед за фужером, Костя вслед за скатертью... Вместо них появилась наша квартира, потом старуха, потом еще кто-то, потом была бездонная пустота, потом я снова увидел шашлычную, скатерть, Игоря и Костю с бокалом боржома в руках.
– Выпей!
Я выпил боржом, стало легче, только не хотелось ворочать языком. Что-то мутное подкатывало от живота к горлу, и тогда кружилась голова. Потом откатывало и становилось легче. Все от харчо и шашлыка, Игорь прав – здесь ни черта не умеют готовить. Харчо надо подавать в горшочках, шашлык нужно жарить по-карски. Не от коньяка же у меня получилось: мой пищевод надежно смазан сливочным маслом. При воспоминании о масле у меня снова подкатило от живота к горлу.
– Сошел с тебя загар, – заметил Игорь.
Стакан горячего чая с лимоном немного меня согрел, но все равно было муторно и противно. Никогда больше не буду есть харчо, не буду есть шашлык, черт бы их побрал!
– Не огорчайся, Крош, – снисходительно заметил Игорь, – я тоже так начинал.
– У меня не от коньяка вовсе.
– Вот именно, от боржома.
5
Костя спит на раскладушке в лоджии – крохотном, застекленном балконе. Над раскладушкой висят боксерские перчатки, скакалка, тренировочный костюм, на тумбочке – транзистор «Спидола» и газета «Советский спорт».
Костя спит здесь только летом, зимой он спит в комнате. Половину этой комнаты занимает библиотека – отец Кости конструктор, другую половину – рояль, – сестра Кости учится в музыкальной школе при консерватории. Ей двенадцать лет, но она уже сочиняет музыку и упражняется на рояле по восемь часов в день. Упорная.
Прекрасная штука лоджия. Ощущение будто висишь в воздухе и видишь всю Москву. И это – отдельное помещение. Я мечтаю иметь отдельное помещение. И заняться боксом было бы неплохо.
– Знаешь, Костя, я бы с удовольствием занялся боксом. Просто для самообороны.
Костя промолчал.
– Многих вводит в заблуждение мой небольшой рост. На самом же деле я вовсе не слаб, только не знаю приемов. Я думал овладеть приемами самбо, но теперь вижу, что бокс лучше. В самбо надо входить в соприкосновение с противником, а в боксе стукнул раз и пошел дальше.
– Покажу тебя тренеру.
– Не поздно начинать в шестнадцать лет?
– В самый раз.
Черт возьми, а вдруг тренер найдет у меня данные и я стану настоящим боксером? Может быть, чемпионом среди юношей в своей весовой категории. Колоссально!
– Чем скорее ты покажешь меня тренеру, тем лучше.
– Хоть завтра.
Грубоватый он парень, но ничего, можно дружить.
В лоджию вошел отец Кости, сел на край кровати, погладил свое колено, посмотрел на нас и улыбнулся. А Костя смотрел в стену и на вопрос отца: «Как дела?» – холодно ответил:
– Ничего.
– Завтра будем испытывать малолитражку. Помучились с ней.
Костя молчал.
– Отличная будет машина, скорость сто, расход бензина – четыре литра.
Мне стало неудобно: Костя демонстративно молчал.
– Каждый гражданин Советского Союза должен иметь автомобиль, – вмешался я в разговор. – В наш век автомобиль то же самое, что в прошлом веке велосипед. На Западе города задыхаются от избытка автомобилей, но у нас в стране места достаточно.
Отец Кости одобрительно кивал головой и поглаживал свое колено – больное оно у него, что ли? А на вид здоровый мужчина, полный, высокий, добродушный.
– Ты как думаешь? – спросил он у Кости.
– Мне все равно.
Я поразился такому хамскому ответу. Я тоже иногда бываю в ссоре со своим родителем, но если он делает первый шаг к примирению, то надо тоже быть человеком.
– Вы в ссоре? – спросил я у Кости, когда мы остались одни.
Костя ничего не ответил.
– Нет смысла ссориться с родителями – все равно приходится мириться.
Костя молчал.
– Твой отец работает на автозаводе?
– Да, – ответил он наконец.
– И мой.
Над раскладушкой висел шкафчик. Костя открыл его, и я увидел там маленькую фигурку.
– Нэцкэ?
– Нэцкэ.
– Покажи.
Мальчик-японец сидел на корточках, и на его коленях лежала книга. Но мальчик смотрел не в книгу, а куда-то вдаль, уносился мыслью далеко-далеко. В его лице была такая ясность, чистота, мечтательность, такая радость и утверждение жизни, что просто было непонятно, какими средствами достиг этого художник. И я понял, что передо мной великое произведение искусства.
– Это и есть великий мастер Мива-первый – «Мальчик с книгой», – сказал Костя.
– Тоже собираешь?
– Нет... Так, одна завалялась... Об этой нэцкэ не говори Веэну. Даже не говори, что ты вообще ее видел.
– Ладно.
– Смотри!
– За кого ты меня принимаешь?!