Старьёвщик, стр. 39
У грузовика стекла опускались вручную. Я открыл окно.
– Панама, – сказал он. – Вегас Миллениум Панама да!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Жуткая, чудовищная смерть Поупа, не говоря уже о странных обстоятельствах его обнаружения, привела в ярость даже пойманных александрийцев, оправдала ищущих излечения (вне зависимости от мотивов) и повергла в молчание оппозицию, хотя бы на время. Лидер меньшинства в палате перешла все границы со своей практикой флибустьерства, задерживая выход электронной версии «Таймс» под знаменитой (и почти цензурированной) обложкой, изображающей жуткие разбросанные останки Поупа и призывающей к «скорейшим и продуманным» действиям Конгресса. Оппозиция закрылась, по крайней мере на тот момент. Феникса утвердили в исследовательскую группу Высокой комиссии и одновременно определили секретарем только что появившегося Департамента искусств и развлечений кабинетного типа. Департамент имел только совещательный характер, и часто высказывалось предположение, что данное церемониальное назначение произошло в качестве уступки желаниям президента, и никто не собирался что-либо менять. События, однако, бежали впереди желаний, и явно впереди политики Соединенных Штатов.
Генератор Удаления представили народу на пресс-конференции в великолепном вестибюле отеля «Вирджиния Атлантик» в Нью-Йорке. Размером с автомобиль, он не имел колес и потому приехал на магнитных салазках. Четыре окна (два больших, два маленьких) позволяли заглянуть внутрь, но не наружу. Устройство произвела на свет консалтинговая группа Остина, которая работала над, проектом вот уже двенадцать лет, опережая (как знали, лишь некоторые) Круглый Стол и самих александрийцев. Как оказалось, их нанял американский Департамент коррекции для разработки генератора случайных чисел, который, невзирая на расу или класс, выбирал бы жертв из тех, кто приговорен к смерти. Генератор Удаления, к несчастью, оказался ненужным прежде, чем его успели ycoвершенствовать. Вступил в силу закон об обязательной, смерти, и ДК приватизировали.
Однако группа Остина не распалась. Она продолжала существовать под другим управлением и адаптировала свой агрегат для решения еще одного социального кризиса благодаря социально-окрашенным усилиям нанимателя… И здесь главный инженер представил владельца отеля «Вирджиния Атлантик» (на самом деле целой сети, которая отделилась от авиалиний после беспрецедентной аварии в воздухе, первой включавшей два самолета одной компании), эксцентричного миллиардера, известного под именем мистер Билл. В традициях Рокфеллера, Вандербильта и Карнеги (как он объяснил), мистер Билл всегда хотел использовать свои миллиарды для общего блага, особенно связанного с двумя самыми дорогими его сердцу областями – Коррекции и Искусства. Генератор Удаления задумывался в одной из них, а родился в другой, по словам мистера Билла, который, казалось, точно так же, как и пресса, пребывал в неведении относительно принципа работы агрегата. Однако он с радостью представлял американцам Генератор Удаления как инструмент, имеющий возможность принести пользу новому департаменту в его борьбе за освобождение нации от эффекта перенасыщения информацией и насилия, последовавшего за ним и продолжающегося до сих пор.
И так далее, и тому подобное. От прессы вопросов не поступило. Мистер Билл представил самого Феникса, который «с радостью принял от имени своего департамента гениальное устройство». К тому времени как Феникс выразил свои благодарности, репортеры испарились, оставив только фотографов, занятых запечатлением на пленке Генератора Удаления, в тот момент уже поднимаемого краном для доставки поездом в Вашингтон.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Генри не теряла времени даром. Вначале помада, потом тени. Затем пробормотала: «Сейчас тебе станет жарко» и сняла свитер через голову. Бюстгальтер с синими птицами я уже видел, в шкафу. Но, конечно, говорить ей об этом не собирался.
Вспомнился недавний сон. Я сунул руку в карман и почувствовал приятную пульсацию. Жучок! Значит, все-таки не сон.
Использовав остатки воды из кувшинов, которыми снабдил нас последний Индеец Боб, Генри помыла голову, шею, плечи и подмышки. Ленни наблюдал за ней как зачарованный, я притворялся, что ничего не вижу.
Если вначале она с ужасом рассматривала перспективу наконец встретить Панаму, то теперь выглядела почти счастливой.
– Пахнет грустно, – сказала Гомер.
– Не бойся, ты идешь с нами, – подбодрил ее я, вытаскивая тележку из грузовика.
Потом, когда никто не смотрел, вытянул жучка из кармана и сунул его под грузовик. Я не собирался таскать его в кармане в свой самый, надеялся я, счастливый день. Мне нравилось ощущение, которое он дарил мне, но оно отвлекало.
Когда наши небольшие приготовления закончились, солнце уже высоко поднялось над «Дневными постоялыми дворами» на востоке и воздух Вегаса нагревался, как масло в куске лавы. Генри натянула свитер, и ее груди казались больше и округлее, чем обычно. Ленни тоже так думал: он цеплялся за свитер с синими птицами, а мать смахивала его вниз, но без энтузиазма.
Теперь вместо счастья она почти излучала скуку. Синие птицы стали смутными и серыми.
Мы оставили завернутого в ковер Боба в грузовике с включенным климат-контролем, чтобы мертвец не распространял запах. Прокладывал путь я, с тележкой и Гомер. Генри следовала за мной с устроившимся на ее руке Ленни.
– Панама прижми Ленни! – сказал Ленни в переговорное устройство – решетку слева от главной вращающейся двери, навсегда залепленной «Печатью Вечности».
Дверь с шипением открылась, и Ленни с Генри ступили внутрь. Я уже собирался идти следом, когда услышал «там-там-там!». Жучок уже забирается под тележку. Дверь почти закрылась, поэтому я рванул внутрь.
Там оказалось темно. Нет, светло. Пол окутывала тьма, но кверху она переходила в свет. Внутренняя часть дома была открыта, обширное пространство исчезало в какой-то дымке, укутывающей верхние балконы. Выключенный водопад на дальней стене придавал обстановке почти природный вид.
Пол походил на шахматную доску, бледные квадраты обозначали места, где стояли игральные автоматы, столы для игры в карты и рулетки. Теперь от них ничего не осталось.
Слева от водопада – лифт в форме пули в прозрачной шахте, свисающей с верхних этажей как стеклянная виноградная лоза.
Лифт спускался.
Я видел внутри человека. В руках он держал книги.
– Пахнет сумасшедшим, – сказала Гомер. Ленни молчал, как и Генри.
Мы смотрели, как лифт остановился, открылся, и оттуда вышел человек: высокий, худой, сгорбленный, с лысиной на макушке, с длинными, как хвост пони, серебряными волосами. Он сощурился. Мужчина носил серый комбинезон и тащил несколько книг, компакт-дисков и видеофильмов в руках.
– Панама? – спросил я, оборачиваясь к Генри за подтверждением.
И это был наверняка он, потому что она уже падала, покачиваясь, теряя сознание, по частям – колени, ладони, бедра, – превращаясь в холмик на пыльном полу. Ленни соскочил на землю в последний момент.
– Генриетта? – вопросил Панама.
Он положил книги, записи и компакты на краешек высохшего водопада, потом опустился на колени пощупать ее пульс, одновременно осторожно отмахиваясь от Ленни, который пытался добраться до свитера с синими птицами.
Мужчина перевел взгляд с Генри на меня.
– Вы Индеец Боб?
– Совершенно точно нет. Нет.
– Тогда помогите мне отнести ее наверх. – Он взял Генри на руки. – Мальчик может ехать вместе с собакой. А кто вы?
– Шапиро, Хэнк Шапиро.
– Пошли. Возьмите с собой собаку.
Я потащил Гомер и позволил Ленни забраться в тележку.
Лифт запечатал нас внутри стеклянной раковины моллюска, и мы быстро вознеслись наверх, через тьму к, свету. К полусвету – хотя верхние этажи и выглядели светлее, там на самом деле царил полумрак.
Динь!
Лифт остановился на девятнадцатом этаже. «Динь!» пробудил Генри, и я подумал, помнит ли она те зловещие, жуткие и даже роковые «динь!» в ее квартире в Бруклине. Но глаза Генри полнились не паникой, а спокойствием и смотрела она не на меня, а на Панаму. Генри ничего не сказала и снова закрыла глаза. Синие птицы вернулись и летели, по одной на каждой груди. Вот только на запад или на восток?